— Нет, Лаврентий Павлович, это не так.

Снова долгая пауза.

— Это же слесарные верстаки со снятыми тисками. Тиски погрузили в вагоны, а верстаки на платформы. Без них ни один завод не сможет работать… Нет, это не хлам… Уже погрузили восьмой эшелон… С завтрашнего дня будем отгружать по два эшелона в день… Стараемся, Лаврентий Павлович… Будет сделано. Спасибо.

Положив трубку, Бугров, немного помолчав и постояв, обвел глазами присутствующих, словно удостоверяясь, что здесь все осталось по-прежнему. Затем быстро подошел к начальнику железной дороги, ткнул ему кулаком в круглый живот и сказал:

— Ты что же это, гад, наклепал на меня?

Железнодорожник, с широкой фальшивой улыбкой, далее не пытаясь защищаться от наседавшего Бугрова, заговорил:

— Слюшай, нэ сэрдись, ты эщэ должэн благодарить мэнэ.

— За что же?

— Я жэ тэбэ устроил разговор с самим Лаврэнтий Павлович Бэрия. С тэбя магарыч!

Бугров только рукой махнул и, обращаясь ко мне, сказал:

— Поехали.

Дорогой он рассказывал, что начальник железной дороги донес на него, что директор вместо оборудования отгружает всякий хлам.

Покончив с погрузкой, отправив своих людей вместе с заводскими эшелонами в Москву, которые все-таки успели проскочить до начала германского наступления на Сталинград, я в одиночку укатил из Баку в пустом купе спального вагона прямого сообщения.

От безделья стал размышлять: что ожидает меня в Москве?

Еще в Новосибирске мы из газет иногда узнавали:

«Завод, где и.о. директора В. С. Котов, начал успешно ремонтировать истребители, которые сразу же вылетают на защиту Москвы».

«Директор завода Котов (фото) выступает на митинге по случаю отправки на фронт сотого отремонтированного истребителя».

— Неужели, — думалось мне, — по приезде в Москву придется работать не на опытном авиазаводе, а на мелком ремонтном заводике?

Приехав в середине апреля 1942 года в опустевшую, промерзшую и, несмотря на весну, еще не отогревшуюся Москву, я сразу отправился на завод.

Первым мне встретился Леон Шехтер, который так и не уезжал из столицы. Зашли в опустевший зал КБ.

— Представляешь, — рассказывал Шехтер, — как только вы все уехали, здесь началась паника. 16 октября нигде не было видно ни одного человека в форме. Ни милиции, ни военных. Множество машин устремилось на дороги, ведущие из города на восток. Заговорили репродукторы: «Сейчас будет выступать председатель Моссовета Пронин». Проходит полчаса, час, а Пронина все нет. На улицах появились мародеры, стали грабить магазины. С ближайшей кондитерской фабрики потащили муку, сахар. Из подвалов выносили ящиками вино, водку. Одиночные легковые машины переворачивали, чемоданы растаскивали. Затем на подступах к Москве командование войсками принял Жуков. На улицах появились военные патрули. Паника поутихла.

Не зная, чем заняться, оставшиеся на заводе люди по собственной инициативе привезли с Центрального аэродрома неисправный истребитель И-16 и явочным порядком взялись за ремонт. Откуда-то об этом узнали технари стройчастей, и на завод стали прибывать еще и еще И-16, И-15, «Чайки» и другие истребители. Рабочие стихийно стекались на завод, причем не только те, которые здесь работали раньше, но и люди с соседних эвакуированных заводов.

Откуда-то на заводе появился Котов, стал налаживать какой-то учет; его все признали директором, когда впервые выдали зарплату. Когда привезли на завод «Харрикейны» для замены их неэффективного пулеметного вооружения на пушечное, на заводе появился Абакумов, заместитель Берии. Он стал расспрашивать, похвалил за порядок на сборке, где в линейку выстроились ремонтируемые истребители, и особенно интересовался перевооружением английских «Харрикейнов». Когда он спросил, не нужна ли помощь, я попросил подбросить станков, хотя бы три токарных и пару фрезерных. Он тотчас на бланке написал записку и, вручив мне, объяснил, куда с ней обратиться. Да еще, вдобавок, дал свой телефон и просил звонить, если еще что-нибудь понадобится.

— Ну, ладно, — говорю я Леве, — это ремонт. А что новенького?

— Тут на днях, откуда ни возьмись, появился АэС, попросил меня набросать легкий пассажирский самолетик с двумя моторчиками М-11. Я прикинул, а он больше не появлялся.

Шехтер достал свернутый в трубку ватман и показал чертеж.

— Интересно. А как же он разбирается?

— Нос фюзеляжа крепится на шурупах к средней части, которая намертво присоединяется к сквозному неразъемному крылу на клею и гвоздях, а хвост деревянной ферменной конструкции крепится к той же средней части на четырех болтах.

— Сколько человек вмещается?

— Спереди — пилот и механик, сзади, на диванчике — трое, да на откидных сидениях еще двое, всего семеро.

— А груз?

— Без пассажиров можно будет грузить 500 кг. Пассажиры, если все места используются, смогут взять на всех только 60 кг.

Вернувшись на сборку, сталкиваюсь лицом к лицу с Яковлевым. Ни тебе «здрассте», ни «как поживаете»!

— Пошли, пошли.

Поднявшись быстрым шагом на третий этаж, заходим в бывший кабинет Яковлева, а там восседает Владимир Котов.

Мы скромно усаживаемся в низкие мягкие кожаные кресла перед столом, а Котов, вставший поначалу, вновь усаживается за стол, величественно возвышаясь над нами на своем более высоком стуле.

— Владимир Семенович, — начал АэС елейным тоном, — а ведь вас директором никто не назначал…

Володя заерзал на стуле так, как будто с каждым словом Яковлева стул все более накалялся, и, не выдержав до конца фразы, встал, невнятно пробормотав:

— Садитесь сюда, Александр Сергеевич.

— Нет, нет, — перебил его АэС, — сидите, сидите. — И прежним тоном продолжал. — Да и меня, как будто, никто от должности директора не освобождал.

Лицо Котова стало покрываться красными пятнами, он вскочил со стула, ставшего будто нестерпимо горячим, и нервно заходил по кабинету из угла в угол.

Выдержав паузу, словно наслаждаясь смятением собеседника, АэС продолжал уже обычным тоном:

— Впрочем, вы со своей миссией справились успешно, завод сумели удержать в руках. Теперь здесь будем решать другие задачи, а вы, — продолжал он дальше уже начальственным тоном, — отдохнув денек, другой дома, заходите в Наркомат, там и поговорим о вашей дальнейшей работе.[11]

Дождавшись ухода Котова, который проворно выдвигал ящики стола и, открыв сейф, собирал свои вещи, не проронив больше ни слова, АэС не спеша, с нескрываемой брезгливой миной на лице, смахнул со стола и стула своим носовым платком невидимые следы пребывания Котова, уселся, наконец, на своем стуле и, обратившись ко мне, произнес:

— Возьмите, пожалуйста, у Шехтера чертеж Як-6 и срочно возвращайтесь.

Принесенный мной чертеж он развернул на своей стороне стола, рассматривая его совершенно отсутствующим взглядом. Затем, словно возвратившись издалека, снова внимательно прошелся глазами по всем трем проекциям, прочитал в нижнем правом углу сводку основных характеристик самолета, повертел каким-то чудом оказавшийся у него в руках красный карандаш и размашисто крупно начертал: А. Яковлев.

Обратившись, наконец, ко мне так, как будто он только сейчас меня увидел, сказал, глядя прямо в глаза:

— Завтра же поезжайте в Чкалов, там сейчас завод № 47, вам хорошо знакомый. Синицын вас там ждет. Вместе с ним организуйте проектирование и постройку этого самолета. Это личное задание Сталина. На все про все дано два месяца. Желаю удачи.

Свернув чертеж трубочкой, он левой рукой протянул его мне, слегка приподняв правую руку для нелюбимого им рукопожатия. Я слегка пожал вялую руку, так контрастирующую с его волевым характером, и отправился хлопотать об отъезде.

Прилетев в Чкалов попутным военно-транспортным самолетом, я, первым делом, разыскал на заводе Синицына.

— Саша, как я понял АэСа, ты теперь здесь Главный, а я на подхвате. Меня это устраивает. Вот тебе от шефа и привет, и задание.