Вернувшись из деревни, я как раз поспел на церемонию вручения наград. Сам Калинин левой рукой подавал коробочки, а правой пожимал руку. Когда подошла моя очередь, я протянул свою левую руку, а правой ответил на рукопожатие. Не пожалев своей светло-коричневой кожаной куртки, проделал в ней отверстие и накрепко привинтил «Красную Звезду» всего с четырехзначным номером. Мне казалось, что и сочетание цветов получилось гармоничным и все окружающие смотрят на меня с удивлением и восхищением.

Особенно я заважничал перед своей сестрой, которая всегда смотрела на меня свысока, с детства подчеркивая свое превосходство в возрасте, учебе и талантах. А тут вдруг «Женька-дурак», «философ несчастный» утер ей нос.

Если этот успех немного вскружил мне голову, и то ненадолго, то АэС закусил удила. Когда Сергей Трефилов, став тогда официальным начальником КБ, разлетелся к нему насчет дележа ста тысяч, тот его обрезал, сказав:

— Деньгами-то награжден Яковлев, а не коллектив. Премирование, конечно, будет, но попозже, через Наркомат.[7]

— Все равно, с вас причитается, — не унимался Трефилов, — нужно устроить банкет на весь свет.

— Ничего не нужно, успокойтесь. Лучше займитесь паркетом, опять везде грязь.

Тем временем слава об успехе ОКБ Яковлева облетела авиапромышленность, и сюда устремились и стар и млад. Новые конструкторы, стараясь оттеснить аборигенов, наперебой предлагали «блестящие» идеи, которые без надлежащей проверки принимались на веру и вносились в техдокументацию по указанию Кирилла Виганта, ставшего первым заместителем главного конструктора. При постройке дублера, также порученной мне, а затем при его летных испытаниях многое было исправлено и доведено до ума, исправлено на ходу, но, увы, в серийных чертежах должного отражения это не получило.

Нараставшая неразбериха в серии вынудила Яковлева отозвать меня с аэродрома и направить на серийный завод в качестве своего представителя.

Там, на сборочной линии, выстроились разношерстные самолеты. На одном из них вместо исходной компактной шкворневой пулеметной установки монтировалась громоздкая, смахивающая на застекленную птичью клетку, пулеметная турель конструкции Г. М. Можаровского и И. В. Веневидова. На другом, по соседству, устанавливалась выдвижная башня, сконструированная способным конструктором Г. И. Гудименко. Эта башня хорошо вписывалась в контур фюзеляжа в походном положении, но безобразно портила обтекаемость самолета в боевом, выдвигаясь в воздушный поток именно тогда, когда самолету и нужна наибольшая скорость.

На всех самолетах ставились «усовершенствованные» стойки шасси, которые были переконструированы местным работником серийного завода Л. П. Курбалой так, что к каждой из них стала подходить пара отечественных колес вместо исходного одного американского. Однако эти колеса не вписывались в габариты мотогондол, а похабно выпирали наружу. Оборудования тоже напичкали сверх меры, и оно устанавливалось, как будто нарочно так, чтобы все, что можно, выпирало в воздушный поток.

Вокруг самолетов трудилось много народа, но сборочный цех больше напоминал опытный цех, чем сборочную линию серийного завода.

Попытавшись включиться в эту суматоху, я там и тут встревал в бурные дискуссии, но и сам сознавал, что мой голос звучал писком комара в блеющей отаре овец. На очередном совещании у главного инженера, которым тогда был Петр Дементьев, я с горячностью стал предлагать неотложные меры, которые, по моему мнению, помогли бы выйти из создавшегося положения.

Однако, чем больше я кипятился, тем невозмутимее держался главный инженер. Он, положив ногу на ногу, заговорил негромким голосом, иногда поглаживая рукой свой большой лоб, почти слившийся с лысиной. Четко выговаривая слова, заявил:

— Самолет сырой, к серии не подготовлен. Чертежи следует вернуть Яковлеву для отработки образца, приемлемого заказчику, и только тогда возобновить производство.

Присутствующие, практически все, присоединились к его мнению, и теперь только я почувствовал всю глубину пропасти, на краю которой мы оказались.

После этого совещания я отправился к Яковлеву с невеселым докладом. Он внимательно меня выслушал, не перебивая, затем сказал:

— А вы что думали? Что этот завод-гигант станет плясать под вашу дудку?

— Не только серийный, но и наш опытный завод перестал прислушиваться к моим замечаниям. Чертежи идут на серийный завод через мою голову за подписью вашего заместителя, и мне неясно, чем все это кончится.

— Вы не паникуйте, а пишите обо всех своих замечаниях Кириллу Александровичу Виганту, а мы здесь разберемся.

Написав несколько «простынь» на имя Виганта, я вскоре убедился, что утратил былой авторитет. На мои замечания никто не обращает особого внимания, дело катится по наклонной плоскости к естественной плачевной развязке, а то, что я остаюсь в стороне от событий, — это, вероятно, даже к лучшему. Почему? Потому что АэС оказался достаточно дальновидным и, поняв, что зазнался, сам написал письмо Сталину с возражением против запуска самолета в серию, мотивируя это недоведенностью самолета.

Когда первые серийные самолеты все же были вывезены на аэродром, началась лихорадочная работа по предполетной подготовке и послеполетной доводке, где мне порядком пригодился мой опыт. Все болезни, которыми мы переболели на стадии летных испытаний опытного самолета и его дублера, здесь, в серии, повторялись, и к моим словам охотно прислушивались. Я же сам все более скатывался на позицию стороннего наблюдателя и советника, а не активного участника событий.

Серийный вариант ББ-22 — бомбардировщик Як-4

Таким образом, самолет оказался вроде чужого ребенка: его доводкой занимались все по принципу «кто во что горазд». Это привело к тому, что он стал перетяжелен, обезображен, потерял в скорости, а заодно потерял интерес среди тех самых военных, которые и вдохновляли эти переделки.

Тихо, без лишнего шума, весь задел и производственную оснастку самолета передали с завода № 1 на небольшой завод № 81. Там еще некоторое время продолжалось его серийное производство и доводочные работы, руководство которыми принял на себя Курбала, переведенный сюда с завода № 1 в качестве начальника серийного отдела. При его активном участии самолет все же был доведен, первоначальную потерю скорости удалось компенсировать установкой появившихся новых более мощных моторов ВК-105, но к этому времени уже стал поступать на вооружение ВВС новый пикирующий цельнометаллический бомбардировщик Пе-2, превзошедший нашего первенца, переименованного в Як-4 и вскоре снятого с серийного производства.

— Чем вы занимаетесь? — спросил как-то раз АэС, когда я оказался на заводе, вырвавшись с аэродрома.

Я принялся рассказывать об очередных доводочных работах на самолетах ББ-22, остатки которых еще достраивались на заводах № 1 и № 81. Чем больше я вдавался в подробности, тем нетерпеливее становился АэС. Прервав меня, он спросил:

— Все?

Я попытался продолжать, но он снова перебил:

— Ладно, хватит. Поедете в Ленинград на завод № 47 внедрять УТ-3.

«Здрас-сте, я ваша тетя», — подумал я про себя, а вслух сказал:

— Когда?

— Как подготовите чертежи и прочее, так и поезжайте.

В Наркомате, уже в качестве замнаркома, он продиктовал машинистке назначение и тут же подписал его. Там значилось, что я назначаюсь Главным конструктором завода № 47.

Я заметил, что бумага напечатана всего в одном экземпляре и без регистрационного номера. У меня чесался язык спросить АэСа об этой несуразности, но я предпочел попридержать его за зубами.

Однако одна дельная мысль пришла мне в голову, и я спросил:

— А нельзя ли перегнать опытный образец УТ-3 в Ленинград? Ведь тут он стоит бесцельно у забора на летной станции, а там может пригодиться как наглядное пособие.