«Только этого еще не хватало», — проносилось у меня в голове, — «остаться здесь без денег, документов… От этого Зайцева всего можно ожидать».

Выбравшись, снова благополучно, мимо часового на аэродром, увидел впереди на расстоянии полукилометра самолет Ли-2 с вращающимися винтами, но еще неподвижный.

— Наверняка, это наш. Чего доброго, еще улетит из-под носа!

От такой мысли взялись откуда-то новые силы, и я снова припустился бежать, набирая и набирая скорость. Продолжая бежать, я усиленно замахал руками.

Вскоре, по-видимому, меня заметили, самолет тронулся с места и порулил навстречу. Добежав до двери, теперь уже действительно из последних сил, я только смог уцепиться за косяк двери, но несколько рук, протянутых из машины, легко втащили меня внутрь. Даже не дождавшись, пока я отдышался и встал, дверь за мной захлопнулась, моторы взревели, и мы в воздухе.

Приземлившись в Гурьеве, мы попали в другой мир. Аэродром в степи. Тишина. Безлюдье. Пара верблюдов со строгим и надменным видом прошли невдалеке, даже не посмотрев в нашу сторону.

Несколько аэродромных служащих приветливо встретили нашего командира, как старого знакомого и со всем экипажем повели отдыхать. Нас тоже проводили в длинную столовую, находящуюся в чистеньком одноэтажном домике, где накормили до отвала и разместили в светлом натопленном общежитии с аккуратными кроватями.

Отоспавшись, наконец, с комфортом, наутро полетели дальше. Оставив в стороне Астрахань, самолет пошел напрямую через Каспийское море, северная часть которого оказалась замерзшей. Шли низко, над самым льдом, с интересом наблюдая за тюленями, во множестве попадавшимися на нашем пути. Вспугнутые шумом самолета, забавно шлепая ластами, они спешили к круглым отдушинам во льду, ища спасения в родном море.

Но вот лед кончился, под нами заходили высокие пенистые валы штормового моря, даже брызги, порой, долетали до наших иллюминаторов.

— Теперь между бескрайним небом и бушующим морем, тоже довольно глубоким, жизнь моя мне больше не принадлежит, — сказал Геннадий Бобов. Он расстелил куртку на полу и улегся на ней, не желая больше смотреть на тоненький волосок, на котором висели наши судьбы.

И в самом деле, желая избежать опасной встречи с каким-нибудь шальным «мессершмитом», которые, как рассказывал нам наш штурман, порой залетали даже сюда, Зайцев предпочел идти над самой водой, где, ко всему прочему, добавилась сильная болтанка.

Сначала впереди справа показалась полоска гористой земли. Она стала приближаться, вырастая вверх. Затем впереди, прямо перед нами, появилась земля, море отступило, замелькали крыши домов, утопающих в неправдоподобной зелени, моторы притихли, и мы на земле. Баку!

Высыпав гурьбой из самолета, в своих валенках и теплых одеждах мы выглядели довольно нелепо среди зеленеющих деревьев, свежей травки и кое-где блестевших на ярком солнышке весенних лужиц. После суровых зимних дней и дорожных передряг бакинский аэродромный пейзаж казался просто нереальным.

Я снял свои великолепные меховые перчатки-варежки с крагами, на которые давно поглядывал наш приветливый штурман, и, протянув их ему, сказал:

— На, дарю. Тебе еще летать и летать, а мне здесь они совершенно ни к чему.

— Спасибо, вот уважил.

На каком-то средних размеров гражданском предприятии уже разместился недавно эвакуированный из Ростова-на-Дону авиазавод № 458. Директор А. П. Бугров, крепкий коренастый ростовчанин, распорядился разместить нашу группу в гостинице «Заря Востока», а меня — в шикарной гостинице «Интурист» на самом берегу Каспийского моря.

Над крышей «Зари» гордо реяла модель парусного кораблика, но внутри было убого и неуютно, за что она получила от наших ребят прозвище «Рваные паруса».

Мое же водворение в «Интурист» весьма затянулось. Заместитель директора завода, из местных, очень живой, казавшийся энергичным и деловым, на мое напоминание ответил:

— Поезжай туда, скажешь «Шахалиев велел» — номер твой будет.

В «Интуристе», услышав фамилию Шахалиев, даже разговаривать не стали, а, замахав руками, отказали со словами:

— Ваш администратор должен нам почти за полгода, пусть сначала расплатится.

При повторной встрече мой собеседник, не глядя в глаза, быстро и искусно рисуя на листке бумаги каких-то человечков, говорил:

— Нет, ты что-то не так говорил, не так держался. Я сейчас сам позвоню и все улажу.

Продолжая рисовать фигурки, он что-то долго и горячо говорил в трубку по-азербайджански. Затем, уже по-русски — мне:

— Поедешь, шикарный номер тебя ждет.

Вернувшись снова ни с чем к Шахалиеву, застал его в разъяренном состоянии.

— Что ты за человек? Такое простое дело не можешь сделать. Вот тебе гарантийное письмо, отдашь и живи, как Бог.

Снова получив от ворот поворот, я, в ярости, отправился прямо к директору. Бугров вызвал Шахалиева, но этот наглец с веселой улыбкой, не давая раскрыть рта директору, начал говорить прямо от двери:

— Нет, ты только посмотри на него, какой дурак! Я его раз обманул — он поверил. Обманываю его еще раз, он снова верит. Представляешь, просто невероятно, обманываю в третий раз, а он, энергично поворачиваясь ко мне, — в третий раз поверил!

Бугров, не найдя в этих восточных россказнях ничего смешного, принялся отчитывать Шахалиева, улыбка которого сменилась угрожающим выражением лица.

— Слушай, ты опять оскорбляешь местные кадры, придется снова обращаться в ЦК компартии Азербайджана.

Ссора закончилась на условиях Бугрова:

— Поезжай сам в «Интурист» и не возвращайся на завод пока не поселишь там представителя главного конструктора.

Въехав в волшебный номер с окнами на близкое море, я устроил пир, на который пригласил не только всех своих сотрудников из «Рваных парусов», но и Бугрова с Шахалиевым. Запомнилось, как Бугров отплясывал на столе среди винных бутылок, а Шахалиев, перебрав, улегся в ванной как был, в хорошем костюме. Ребята на Шахалиева давно точили зубы, и кто-то из них попытался пустить воду, но я все-таки не дал, на радостях все ему простив.

Жизнь в Баку начала, было, входить в будничную колею, на заводе развернулась работа в цехах по внедрению в серийное производство истребителя Як-7. Наше конструкторское сопровождение заключалось в том, чтобы любые недоразумения, неувязки в чертежах или просто неправильно понимаемые требования чертежа исправлять на месте или устранять с помощью изменений.

Вскоре подъехали поездом наши производственники и семьи всех приезжих, все утряслось, устоялось. Только-только начали привыкать к мысли, что невзгоды войны остались где-то далеко-далеко, а мы тут, как в раю, отсидимся в стороне, пришел приказ: «Учитывая сложившуюся обстановку и военное положение, когда угроза Москве миновала, а появилась возможность для врага отрезать Кавказ от Центра, завод № 468 срочно эвакуировать в Москву…

Опять началось уже знакомое: станки снимаются со своих мест, ставятся на железные листы и буксируются тракторами к железнодорожным платформам, на которые они втаскиваются по наклонным настилам. Опять разбирается только что налаженное оборудование, стаскиваются слесарные верстаки вместе с тисками, технологическая оснастка и все это грузится на платформы и в вагоны.

В самый разгар этой суматохи приглашает к себе Бугров:

— Зачем-то вызывают в ЦК КП Азербайджана, как сказано, для переговоров с Москвой. Поедем вместе. Возможно, тебя этот разговор тоже коснется.

— Что ж, поехали.

В приемной первого секретаря собралось человек десять.

— Звонил товарищ Берия, — говорит первый секретарь ЦК Бугрову, — хочет поговорить с тобой.

В наступившей тишине раздается звонок правительственного телефона и начинается разговор.

— Директор завода Бугров. Слушаю… Это неправда, Лаврентий Павлович!

В наступившей паузе, пока говорил Берия, Бугров, этот вовсе не робкий человек, сильно побледнел, на лбу его заблестели капельки пота. По-видимому непроизвольно, он стал по стойке смирно.