— Да. — Он огляделся.

В пределах слышимости никого не было.

— Ты же понимаешь, я родом не из Норвегии. — Голос звучал решительно, словно по дороге сюда она копила силы и теперь, открыв клапан, выпускала пары.

Он нерешительно улыбнулся, не понимая, куда она клонит.

— Ты многого не знаешь, Томми, многого не понимаешь, да, наверно, и не можешь понять.

— Кто же ты, Шира? Расскажи наконец хоть чуточку.

Откуда у нее этот агрессивный тон? На самом деле обижаться впору ему, потому что она лгала.

— Сначала скажи, как ты узнал мою фамилию.

— Полицейские из Службы безопасности сказали. — Он посмотрел на часы. — Несколько часов назад.

Он увидел, как в ее глазах мелькнул страх, потом лицо снова окаменело.

— Чего они хотели? Почему говорили обо мне?

— Не знаю. Они спросили, есть ли у меня подруга. И назвали тебя.

— А почему они спрашивали об этом?

Он пожал плечами:

— Вдобавок они задавали мне те же вопросы, что и Микаелю на днях. Про поездку в Джидду.

— Ты рассказал им?

Он покачал головой.

— Почему нет?

— Мы с Микаелем решили ничего не рассказывать. Саудовцы могут рассердиться, если узнают, что мы проболтались норвежской полиции.

Она взяла свою сумку, поставила на колени.

— Я больше не хочу с тобой встречаться, Томми.

Ему показалось, почва вдруг ушла из-под ног. Он не мог произнести ни слова, только смотрел на нее.

— Мне давным-давно следовало покончить… с этим.

— Потому что я… выяснил, как тебя зовут на самом деле?

— Нет. Я давно решила. Ты никогда меня не поймешь, Томми. Ты вообще имеешь хоть какое-то понятие о том, что происходит за пределами твоего родного… болота?

Не веря своим ушам, он покачал головой.

— О'кей.

Чуть поодаль долго устраивалась за столом пожилая пара: он с согбенной спиной, она с ходунками, которые толкала перед собой.

Шира по-прежнему смотрела на него. Ее лицо слегка расслабилось.

Они даже ни разу не переспали. Он примирился с этим, объясняя все религиозными соображениями. Но однажды они зашли далеко — раздели друг друга практически донага, целовались, прижимались друг к другу горячими телами.

Тогда он впервые увидел в серьезных ее глазах что-то еще.

— Я люблю тебя, Шира, — сказал он еле слышно.

— Не начинай. — Она решительно покачала головой и встала. — Мне пора.

Он смотрел ей вслед: девушка быстро прошла между столиками к другому выходу из кафе, к ведущим вниз эскалаторам, сбежала по ступенькам, протиснулась мимо каких-то людей. Потом поспешила дальше по залу ожидания, лавируя между пассажирами, и исчезла из виду. Длинные черные волосы били ее по спине.

Будь на ее месте другая, он бы подумал, что она плачет.

Микаель заглянул к Томми с кейсом в руках.

— Я убегаю. Как себя чувствуешь? Температура есть?

— Лучше, — ответил Томми, отрываясь от монитора.

— Отлично.

— Мне тут еще часа два сидеть.

Было начало седьмого, и остальные сотрудники уже разошлись.

— Ладно, я побежал. Завтра увидимся, — сказал Микаель и ушел.

Томми подождал, пока хлопнет входная дверь, потом выпрямился, крутанулся в кресле и уставился в окно.

За весь день они так и не поговорили. Томми пришел в 10.30, на полтора часа позже обычного, после встречи с Широй, и сразу закрылся у себя в кабинете. Чувствовал он себя плохо, прямо-таки заболел. Когда Трина сунулась к нему с пачкой документов, он попросил ее зайти позже. Но она больше не появилась. Зато вскоре пришел Микаель, явно озабоченный. Томми сказал, что, видимо, подхватил какой-то вирус, и посоветовал держаться подальше:

— Вдруг заразишься.

И его оставили в покое, болеть никому не хотелось. Практически весь день он провел у себя в кабинете. Один раз только вышел за кофе и стаканом воды. Аппетита не было.

Вчера вечером или ночью в его кабинете кто-то побывал и определенно рылся в бумагах. Он понял это по едва заметным мелочам: бумаги сдвинуты с места, клавиатура повернута чуть иначе, папки уложены стопкой, но в другом порядке — тут он не сомневался, потому что помнил, какие две папки в конце рабочего дня положил сверху. Один из архивных ящиков выдвинут, а на полу грязные следы. Окончательно он убедился, когда включил компьютер и зашел в «Систему GC»: там значилось, что кто-то был залогинен под его именем в 4.21 утра. Конечно, доступ можно получить и с другого компьютера, но вопросы остаются: кому понадобилось заходить в систему в четыре утра и почему под его именем? С помощью системы каждый пользователь мог вносить конфиденциальную информацию, скрытую от остальных пользователей системы. Выходит, Микаель проверял, что за информацию внес Томми? Ведь никто, кроме Микаеля, этого сделать не мог. Только они двое знали коды доступа всех остальных сотрудников.

Сперва он хотел пойти прямо к Микаелю и потребовать объяснений. Но почему-то раздумал. Может, оттого что был на грани нервного срыва. А может, из-за фразы того полицейского: «Вы хорошо знаете вашего коллегу?»

Он и тогда пришел в замешательство, а теперь понимал еще меньше. Что им известно? Какой неведомой ему информацией о Микаеле они располагали?

Микаелю он не рассказал ни о визите полицейских из Службы безопасности, ни о разрыве с Широй. Просидел целый день в кабинете, чувствуя себя полной развалиной, и старался придумать, что предпринять.

Через пятнадцать минут после ухода Микаеля Томми отправился к нему в кабинет. Дверь была закрыта, но не заперта. Они вообще не имели обыкновения запирать кабинеты.

Томми стал посреди комнаты, огляделся. Неужели он в самом деле способен обыскать кабинет коллеги? Вдруг кто-нибудь вернется? Вдруг придет Микаель и увидит, как Томми роется в его личных вещах?

Думать нечего — надо действовать. Если кто объявится, он что-нибудь придумает. Сейчас не время.

Томми бросил взгляд на дверь. Закрыть ее или нет? Если закроется, он, конечно, меньше рискует быть обнаруженным — дверь в кабинет Микаеля видна сразу, едва войдешь в офис. С другой стороны, если его обнаружат за закрытой дверью чужого кабинета, все будет выглядеть еще более подозрительно.

Он оставил дверь приоткрытой. Подошел к письменному столу, сел и выдвинул верхний ящик.

Вы хорошо знаете вашего коллегу?

Он понятия не имел, что искать. В верхнем ящике лежали только ручки, скрепки и фотография его жены-португалки. Томми взял снимок, всмотрелся. Он видел ее один-единственный раз, когда она случайно заходила в офис. Насколько он понял, в Осло ей не нравилось, и она часто уезжала домой в Лиссабон. А Микаель, похоже, особенно не расстраивался. Сам он никогда не заговаривал о своей жене. Томми положил фотографию на место и закрыл ящик.

В следующих трех ящиках тоже ничего интересного не нашлось: какие-то брошюры, пустые блокноты, зарядники для мобильного, мотки провода, коробки от телефонов, инструкции, дыроколы, степлеры и прочая офисная мелочь.

Томми поднял глаза. Ему послышался какой-то звук. Вроде бы стукнула входная дверь. Секунду-другую он прислушивался, но ничего больше не услышал. Осторожно задвинул ящик, который собирался осмотреть, встал, подошел к двери, выглянул в коридор.

Никого. Только шум уличного движения доносился снаружи. Рев автобусных дизелей.

Он опять прикрыл дверь, оставив щелку сантиметров в десять, и вернулся к столу. Быстро осмотрел то, что лежало на столешнице. Ничего интересного — папки, стопка счетов и незаконченный отчет за последний месяц.

У стены стоял шкафчик из светлого дерева с выдвижной застекленной дверцей. Запертый. На полках внутри стояли подставки с папками. Томми подошел к шкафчику, взялся за ручку, потянул. Потом ухватился покрепче и рванул дверцу.

Услышав треск, Томми вздрогнул и в испуге выпустил ручку. Стоял и смотрел на шкаф. В дверце появилась длинная трещина — от замка до края. Следовало бы как следует нажать на кнопку в ручке дверцы. Вдобавок тут, вероятно, и раньше была трещинка.