«Можешь ли ты рассказать нам, — спросил Птахнемхотеп, — как тебя передали от одной к другой?»
«Мне сказали, что Нефертари оставалась в уединении все то время, пока была беременной, поэтому никто, за исключением ближайшей служанки, не знал о Ее состоянии. Мне хотелось бы думать, что Она с достаточным уважением отнеслась к одному или двум часам нашей любви, коль скоро пошла на такие предосторожности, чтобы сохранить меня в Своем чреве. После моего рождения, в возрасте всего нескольких дней, меня отослали к Ме-довому-Шарику под присмотром евнуха и кормилицы. Чтобы я не капризничал и не орал, меня одурманили тремя каплями ко-лоби, и Пепти пронес меня в корзине с фруктами через Ворота Уединенных на глазах у Стражи. Дважды получив огромную взятку — сначала от Нефертари, а затем и от Медового-Шарика, — Пепти в этот день задержался в Садах достаточно долго, чтобы успеть внести в книги дополнительную запись. И вот в Записях об Извержениях Усермаатра теперь была пометка о том, что в определенный день Он познал Медовый-Шарик, подтверждавшая, что теперь она нянчит Его отпрыска. Разумеется, при ее полноте никто не смог бы с уверенностью сказать: была ли она беременна в период между записью и нынешним моментом».
«Я поражен, — сказал Птахнемхотеп, — что Пепти решился на такое — за любое количество золота. В конце концов, он ведь был Визирем».
«Его поступок нельзя не назвать дерзким, — сказал Мененхетет. — Но замечу, для восполнения утраты, причиненной ему операцией, чтобы обрести доблесть, он ежедневно ел бычьи яички. Кроме того, в его деле с двумя женщинами он имел весьма сильное преимущество. Если бы они захотели уничтожить его, они должны были бы покончить и с собой. Учитывая то внимание, которое они мне уделяли, он мог крепко держать их в руках. Собственно, я думаю, он видел в них самые пригодные орудия для осуществления своих планов на будущее. Но такой случай ему не представился. Из-за волнующих возможностей, связанных с его высоким положением, он стал злоупотреблять жирным мясом и пить слишком много вина со специями, пока у него не открылась язва. Задолго до того, как я вырос настолько, чтобы узнать всю эту историю, его уже не было в живых. Он умер от внутреннего кровотечения в большом страхе перед Херет-Нечер, несмотря на то, что прекрасно знал, какие роскошные похороны, в соответствии с его должностью, устроит ему Усермаатра. По моим наблюдениям, никто не боится смерти так, как самые умные из писцов. — Он вздохнул. — Поскольку мне так много рассказали о моей матери, я могу сказать, что я часто думал о Ней. В Садах Уединенных была Ее статуя. Она изображала Ее нагой и без пупка. Лишь когда я стал достаточно взрослым, чтобы покинуть Сады, я смог оценить, как прекрасно проявилось в истории с Ней умение Усермаатра посмеяться над тем, что представляется Ему забавным. Ибо теперь я увидел много Ее статуй, и все они были с одинаково гладким животом и с Ее именем на картуше сзади, где говорилось, что Она была Великой Супругой Царя, да, это Он приказал сделать Ее статуи после того, как Она уже навсегда перестала быть Его Супругой и жила в одиночестве в маленьком городе, в чужой земле — некоторые говорили, что чуть ли не в такой дали, как Библ. Такой была моя мать, приходившая ко мне во снах, и я всегда видел Ее лицо под прозрачным покрывалом. Но это все, что я видел. Я вырос в Садах как Рамессид, как сын Усермаатра от маленькой царицы, которая не пользовалась Его благосклонностью и была немолода».
«Учила ли она тебя снова своей магии?» — спросил мой Отец.
«Медовый-Шарик теперь реже занималась ею. Обряд, вызывающий Присутствие Исиды, должно быть, отнял часть ее способностей, а обмен проклятьями с Хекет, Усермаатра и Нефертари — еще больше. Кроме того, кто мог сказать, что отняла у нее Маатхорнефрура? Я до сих пор слышу, как тельце Мермер ударилось о стену. Скажу, что Медовый-Шарик была достаточно добра, чтобы рассказать мне о Хранителе Тайн, который был моим отцом. Однако, при всех ее знаниях, многое вспоминалось мне более отчетливо, чем ей. Я не знал почему, но когда я был еще совсем молод, то смог поправить ее относительно цвета одеяния, в котором Нефертари была на Пожаловании, и, когда Медовый-Шарик признала свою неправоту и то, что оно действительно было бледно-золотого цвета, она три дня не произносила ни слова, но отправляла много очистительных обрядов.
Это, однако, был редкий случай. Теперь она совершала гораздо меньше таких обрядов, но больше полюбила сплетни. Поскольку я был не только ее сыном, но и пользовался ее доверием, мне довелось многое узнать об Усермаатра и Маатхорнефруре. Будьте уверены, я жадно слушал все, что только мог услышать. В конце концов, Он предпочел Маатхорнефруру моей матери. Медовый-Шарик, как истинная сплетница, искала дурное в том, о чем рассказывала, однако оставалась на удивление беспристрастной, будто сама история была важнее, чем дружеское или враждебное отношение к тому, о ком она рассказывала. Так я узнал, что Маатхорнефрура, погоревав после смерти Пехтира, родила других детей и заметно располнела, и у Нее снова выросли волосы, правда теперь они были темнее прежних.
Слушая Медовый-Шарик и, разумеется, рассказы других маленьких цариц, когда они останавливались поболтать, я узнал о начавшихся посещениях Усермаатра и Маатхорнефруры гарема в Мивере, близ Фаюма — места, куда Она была отправлена, когда впервые прибыла в Египет. В Фивах среди маленьких цариц ходило много разговоров о том, что Маатхорнефрура наконец научилась находить в Усермаатра гораздо больше источников наслаждения, чем Его пять пальцев, и теперь участвует во встречах с маленькими царицами в Мивере, пока не стали говорить, что Маатхорнефрура не только любит женщин больше, чем Его, но является единственной женщиной, способной пороть Усермаатра. Они говорили, что, когда Она стегает Его кнутом, Усермаатра от наслаждения ревет, как бык. Откуда мне знать, так ли это было на самом деле?
Затем в жизнь всех нас в Фивах пришли перемены. Не знаю, отчего так было сделано, разве что Нефертари и Аменхерхепишеф постоянно присутствовали в Его мыслях, но наступил год, когда Усермаатра решил переместить Свой Дворец, Своего Визиря, Своего Управляющего, Своих Смотрителей и Военачальников из Фив в Мемфис. Разумеется, большинство Его новых храмов и почти все Его войны и торговля были связаны с севером. Помимо этого, Маатхорнефрура жаждала перемен. Как Он поступал во всех случаях, так было и теперь: Он полностью перенес все на новое место, и Мемфис стал Его новой столицей.
То была большая потеря для Садов Уединенных. Они уже никогда не смогли стать такими, как прежде, ни при одном Фараоне. Усермаатра взял с Собой в Мивер, который, в конце концов, расположен довольно близко к Мемфису, несколько самых молодых маленьких цариц и позаботился о тех, кто остался в Садах. Но Он больше никогда не посещал Уединенных, даже когда бывал в Фивах. Поскольку тогда, в возрасте десяти лет, я, совершенно очевидно, был болезненным мальчиком, который никогда не станет воином, меня к тому времени уже отослали в Школу при Храме Амона в Карнаке, чтобы научить всему, что необходимо знать жрецу, а год спустя Медовый-Шарик получила разрешение покинуть Сады, как это делали теперь многие пожилые маленькие царицы. Она сразу же приобрела дом рядом с моей школой, чтобы почаще меня навещать.
Однако, то была лишь одна из многих перемен. Хотя богатство и сила Амона все еще принадлежали Фивам, большинство сановников вскоре покинули свои особняки и переехали ко Двору в Мемфис. Фивы продолжали оставаться великим городом, но лишь благодаря их жрецам, которые стали вести себя как очень богатые люди, как только заняли покинутые роскошные поместья Наступил день, когда невозможно было сказать, где кончается Храм и начинается город.
К тому же с течением времени Усермаатра устал и от Маатхорнефруры и наконец женился на одной из Своих собственных дочерей от третьей Царицы — Истнофрет, простой и некрасивой женщины, которая никогда не пользовалась Его должным вниманием. Ее дочь Бинтанат, также довольно некрасивая девушка, с возрастом похорошела, она всегда была с Усермаатра в последние годы Его Правления. Он даже удостоил Ее титула Великой Супруги Царя, что сделало Бинтанат равной Своей матери, Маатхорнефруре и Нефертари. В старости Усермаатра жил неразлучно с этой Своей дочерью, а также осыпал многими милостями единственного из остававшегося в живых Своих сыновей от Нефертари — Хаэмуаса, который когда-то выносил Его Золотую Вазу. Да, Хаэмуас стал известен не только как Верховный Жрец Птаха в Мемфисе, но и как великий маг, и позже его послали в чужие земли показывать свое искусство».
