„Кто эти «они»? — спросил я у Хекет. — Хетты поют о египтянах?"

„О нет, — ответила она. — «Они» — это хеттские Боги". Конечно, сама Хекет была не хетткой, а сирийкой. Тем не менее эти две страны гораздо ближе друг к другу, чем к Египту, и она многое могла рассказать про Маатхорнефруру, и рассказывала. Она говорила со мной с откровенностью тех, кто вместе служил телу Усермаатра-Сетепенра, так что мне не пришлось долго беседовать с Хекет, чтобы узнать многое.

В своем одиночестве я был готов встречаться с ней гораздо чаще, чем в дни моего пребывания в Садах, и вскоре понял, что эта уродливая маленькая царица тоже одинока здесь. Во Дворце у нее не было дома, в котором нужно было поддерживать порядок, ей не приходилось давать советов, выслушивать сплетни или делить с другими маленькими царицами часы посещения пивного дома, но лишь прислуживать Маатхорнефруре. Так что говорили мы часто, и она научила меня лучше понимать хеттов. Как я вскоре узнал, они очень отличались от ассирийцев (я же всегда думал, что они почти одинаковые), но нет, хетты пришли к Кадешу с севера и жили в той стране лишь на протяжении правлений последних четырех или пяти Царей. Тем не менее они многому научились у ассирийцев, стали одеваться, как они, так же, как ливийцы и нубийцы, умевшие подражать египтянам. Только эти хетты, сказала Хекет, были народом более кочевым. Они также учились у выходцев из Митанни [56] и Медеса, вавилонян, и всех прочих, хотя при всем этом более всего походили на ассирийцев.

Я представить себе не мог, что они такие странные. Всякий раз, когда на их долю выпадали долгие годы лишений, они принимали решение очистить свои города от злой судьбы. В установленный для очищения срок женщины не могли бранить своих детей, а хозяева наказывать своих слуг, запрещались любые судебные разбирательства. На пересечении дорог разводили огромные костры из кедра, а по ночам пели молитвы. Они также исправляли все повреждения и причиненные временем разрушения в храмах. Я узнал, что восстановлению святынь придавалось большое значение, поскольку они считали, что прогнившие балки в их старых зданиях свидетельствуют об ослаблении связей между Богами и людьми. Затем Хекет попыталась разъяснить мне свод законов, который хетты заимствовали у Царя по имени Хаммурапи [57], но я не мог поверить в такие установления. Так, Хаммурапи приказал казнить хозяина винной лавки, осмелившегося укрывать осужденного. Были и другие законы, гласившие, что можно сжечь жрицу, если она зайдет в винную лавку. Жену, укравшую что-либо у своего мужа, могли казнить. Однако если она крала что-то у соседей, они имели право лишь отрезать ей нос! Через некоторое время мне стал понятен ход их мыслей. Если жена подралась с мужем и повредила ему одно яичко, ей отрезали один палец, если же он лишался обоих яичек, ей вырывали глаза.

При этом Хекет не смогла сдержать улыбки и показала мне свои зубы. Я понял, что ее развеселила мысль о жене, способной уничтожить яички своего мужа. Я дал ей вина и стал смеяться вместе с ней, но продолжал свои расспросы. Я хотел знать больше о Богах этих хеттов, поскольку, раз уж я вынужден прислуживать одной из них, я подумал, что лучше бы знать Ее повелителей и те беды, что Она может наслать.

Некрасивые женщины, однако, очень умны и понимают, чего от них в действительности хотят, так что, когда я захотел узнать слишком много, Хекет снова засмеялась. Она сказала мне, что я никогда не смогу запомнить Их имена. Слишком это трудно.

„У ассирийцев есть Бог по имени Энлиль, — сказал я ей. — Разве мне не под силу это запомнить?"

„Хетты называют Его Кумарпиш. Еще Его зовут Лукишануш. — Теперь она принялась дразнить меня. У хеттов, сказала она, есть Богиня Ашкашепаш, а рядом с Кадешем, в земле Маатхорнефруры, есть местные Боги с такими именами, как Каттиш-Хапиш, Вализа-лиш и Шуллинкатиш. — Дело не в том, что придется понять, во что они верят, — сказала она. — Ты просто не высидишь достаточно долго, слушая меня. Видишь ли, есть еще и Бог Мазнулаш, и Зентукхиш, Ненниташ и Вашделашшиш". Теперь уже она смело рассмеялась мне прямо в лицо, как маленькая царица. Вероятно, у меня был недовольный вид, так как она решила успокоить меня, сказав, что у хеттов столько молитв и заговоров, что изучение их всех едва ли стоит труда. Кроме того, прошептала она, у нее нет уверенности, что их Боги так же хорошо помогают им, как нам — египетские. Среди хеттов часто случаются повальные болезни. Да и найдется ли среди них хоть одна счастливая семья? Большую часть года там влажно, и под каждой крышей живут злые духи. Хетты просто не такие жизнерадостные, как египтяне. Честно говоря, из-за их мрачного нрава у них выросли длинные носы. Зимой на кончиках этих носов висит обычно водяная капелька. Разумеется, у них немало причин сокрушаться. В конце концов, они ведь верят, что Боги желают, чтобы люди были их рабами. А несчастья подстерегают их повсюду. Собственно, их Высшее Божество, этот Энлиль, почитаемый хеттами таким же великим, как Амон египтянами, носит имя Повелителя Бури.

Если я и хмурился, слушая ее, то не потому, что считал их не в праве давать своим Богам такие странные имена, как Вашделашшиш — хотя такого права они не имели! — но по той простой причине, что чем больше я узнавал о хеттах, тем меньше понимал, что же мне думать о Маатхорнефруре, такой хрупкой и бледной красавице, такой утонченной госпоже, по крайней мере какой я Ее знал. И вот я спросил Хекет о нашей Принцессе — я еще не был готов назвать Ее нашей Царицей — есть ли этот мрак и в Ее душе, но Хекет сказала лишь: „У этих хеттов в душе живут два человека. Ты можешь считать Ее глупенькой юной женщиной с красивыми волосами, но, — продолжала Хекет, — Она много думает, и Ее пугает многое такое, чего ты даже не замечаешь".

„Расскажи мне хотя бы об одном из Ее страхов".

У Хекет были свои чары. Она умела дать понять, что, если ты почувствуешь к ней расположение, она не утаит от тебя истинного состояния интересующего тебя дела. „Когда Она смотрит на Большие Ворота храма, то видит их не так, как ты. Для Нее эти двери вроде Бога. Когда они открыты, Ей видится Божественный рот".

Я подумал о том, что в воздухе внутри храма пребывают духи, отличные от тех, что наполняют воздух снаружи. Возможно, со временем я сумею понять Маатхорнефруру.

„Конечно, Она не очень похожа на других хеттов, — добавила Хекет. — Временами Ее дух легок, как воздушная ткань. Мне кажется, родители зачали Ее в росе. Знаешь ли ты, что Ее лунная-кровь проходит так же быстро, как исчезает роса?"

Я решил, что Хекет мало что знает о Маатхорнефруре. Что могла знать уродливая женщина о красоте молодой Царицы? Еще раз мне пришлось задуматься, как и всем в Садах Уединенных, о том, отчего раз в году Усермаатра любил Хекет, и мне вновь вспомнились сплетни евнухов. После такой ночи неизменно случалось нашествие змей и жаб, словно волна прокатывалась по Садам. Наутро на земле оставалась слизь, и все вспоминали восемь безобразных Богов, пребывавших в первой слизи: Нут и Наунет, Куки Каукет, Хух и Хаухет, Амон и Амаунет. Всех тех в Начале, исполненном ветра, тьмы, беспредельности и смятения, задолго до токц как появились Нут и Геб, Осирис и Исида. Тогда в мире не было ничего, кроме слепых лягушек и змей, влажной грязи и огромных морей. Наверное, Боги этой Хекет явились оттуда — иначе отчего она так безобразна?

И все равно теперь она мне нравилась больше, чем раньше, и хотя ее лицо было не приятнее, чем у больной жабы, но, говоря о дверях, надо заметить, что глаза ее были двумя такими дверьми, и в них можно было увидеть много садов. Ее глаза сияли всей той преданностью, на которую она была готова, если ее сперва по достоинству оценят. Можете быть уверены, что я всячески показывал, как ценю ее Мое смятение оттого, что меня перевели в этот хеттский Дворец посреди Фив, было столь велико, что я искал хоть какого-то понимания, как человек в пустыне не смог бы думать ни о чем, кроме поисков воды.