Тараш и Арзакан бесшумно подкрались к березовым стволам. Шагах в двадцати от них стояла на коленях Гурандухт и молилась.

Тараш оглядел крошечный дворик, обнесенный стеной из базальтовых плит. Посреди двора сооружен закут — точь-в-точь домик, какой дети строят для своих кукол. Одна из плит, заменявшая дверь, чуть отодвинута, так что виднелось черное отверстие. Гурандухт, стоя на коленях, клала земные поклоны и жалобно приговаривала:

«Мезир, Лемзир, я — гостья твоя, молю тебя, сжалься надо мной, дай мне здоровую плоть, радостный дух, осчастливь меня своей милостью! Я — гостья твоя, молю тебя!..

Всемогущий Мезир! Отврати от меня зло и кручину, защити меня от всякой напасти, всякого зла, дурного глаза и зависти людской. О ты, великий, всемогущий Мезир!»

Затем, понизив голос, стала бормотать какие-то непонятные слова.

Долго стояла так, коленопреклоненная, и шевелила сморщенными губами, произнося заклинания.

Кончив молитву, встала, отряхнула подол платья, положила лепешки на землю и, подхватив корыто, поплелась домой.

Спрятавшись за бревнами, Арзакан и Тараш наблюдали за происходившим. Когда старуха удалилась, они продолжали смотреть, что будет дальше.

Из крошечной молельни Мезира выползла змея цвета коршуна; выгнув шею, дотянулась до жертвенной лепешки. Повела раздвоенным языком. Блеснули на солнце два ее пронизывающих глаза.

— Ага! Это и есть Мезир Кора Махвша? Еще позавчера я хотел ее убить. Чуть не залезла в мою миску, проклятая! — вскричал Арзакан.

И вдруг выстрелил и снес голову Мезиру.

— Что ты сделал, несчастный! — возопил Эмхвари.

Он никак не ожидал, чтобы Арзакан даже в пьяном виде мог решиться на такое дело.

Арзакан смеялся. Но Тараш не стал с ним спорить. Нельзя было медлить ни минуты, ибо Кора Махвш даже гостю не простил бы убийство божества — покровителя очага.

Схватив за руку Арзакана, он крикнул:

— Бежим! Не то нас убьют!

Они кинулись назад к башне, поспешно вынесли свои мешки, бурки и оружие и пустились бежать.

Гурандухт еще не успела дойти до дому, когда грянул выстрел. Из хлева выскочили собаки.

У Гурандухт подкосились ноги. Повернула назад, кое-как доковыляла до березовых бревен и, увидев распростертое на земле божество с размозженной головой, подняла крик, каким дают знать о великом несчастье.

В одном белье выбежали Темур, Тенгиз и Осман, а за ними пятеро молодцов с обнаженными кинжалами. Происшествие подняло на ноги всю семью.

Кац Звамбая раньше всех догадался, что на такое богохульство мог решиться только его сын.

Лучше было бы старику заживо сойти в могилу, чем дожить до этого! Обхватив голову руками, согнувшись, сидел Кац, не поднимая глаз. Он готов был выхватить кинжал и собственноручно убить сына, когда Саур принес новое известие: Арзакан и Тараш сбежали.

Саур присоединился к своим братьям, бросившимся в погоню за беглецами. Он делал вид, что негодует, а в душе радовался смерти Мезира.

Кора Махвш со вчерашнего дня был мрачен; вечером Саур неосторожно брякнул при нем, что взрывы динамита слышны уже у мельницы.

Когда же Махвш услышал об убийстве Мезира, он рванулся со своего ложа, точно хотел куда-то бежать, потом опустился на колени, воздел руки к небу и стал бить себя по лицу и голове.

— Погиб мой дом! — простонал он глухо, и его огромное тело рухнуло на постель.

Так лежал он некоторое время и слушал, как грохотало в горах.

Содрогались горы, и казалось Махвшу, что разбиваются вдребезги хрустальные ледники.

Вернувшийся Саур уже не мог нащупать пульс старика.

И сбылось предсказание Махвша: в тот самый день, когда сыновья, внуки и правнуки справляли по нем тризну, передовая бригада динамитчиков большой сванской дороги взорвала огромную скалу, называемую «Обиталище орла».

Эта скала высилась прямо против бойниц стариннейшей башни Махвша из рода Лапариани.

Держа путь к Пещере великанов, Арзакан и Тараш приближались к «Желтым камням», когда на голых, безлюдных скалах их настиг бурный ливень. Укрыться было негде: поблизости ни кустика, ни охотничьей пещеры.

Это место сваны называют «Желтыми камнями» потому, что скалы тут — цвета серы. Охотник, встретив у «Желтых камней» человека, идущего с пустыми руками, обязан дать ему долю своей добычи.

После вчерашнего пьянства наши путники проголодались. Издали заметили они группу вооруженных людей. Увидев их, Тараш вздрогнул: подумал, что это погоня. Оказались охотники. Шестеро мужчин несли убитого тура и зашитого в бурке покойника — своего товарища, упавшего с обрыва и разбившегося насмерть.

Охотники отрезали ляжку тура и отдали ее нашим героям.

Но нигде поблизости не найти даже щепки, чтобы развести огонь. Пришлось напрячь силы и голодными продолжать путь к Пещере великанов.

Трое суток лил дождь. Когда подаренное охотниками мясо было съедено, голод настойчиво стал стучаться в дверь. Целыми днями бродили молодые люди в разных направлениях, а к вечеру возвращались в Пещеру великанов и, как голодные дети, смотрели друг другу в руки,

Арзакан считался непревзойденным стрелком.

Он шел на спор, что может снести пулей голову воробью или перебить ему лапку; стрелял и неизменно выигрывал пари.

Но разве успех охоты зависит только от меткости в стрельбе, особенно в Сванетии?

Здесь необходима большая внутренняя дисциплина и выдержка. На протяжении веков сваны выработали строгий охотничий ритуал. Существует перечень действий, допустимых и недопустимых на охоте. На ряд предметов и действий накладывается табу.

Наконец, охотник на туров должен быть хорошим ходоком в горах. Выросший в долине Дрзакан никак не мог приспособиться к хождению по горам. Тараш — тот прошел хорошую школу, охотясь в течение двух месяцев под наблюдением Темура. Он и в самом деле слушался Темура беспрекословно, как в старое время подмастерья слушались мастеров. Совершенно неоспоримо: никогда не может стать хорошим мастером тот, кто не побывал в подмастерьях.

Стрелял Эмхвари тоже неплохо, умело пользовался альпенштоком, научился на кошках лазить по скалам. Хотя он вырос в больших городах, но зрение и слух у него были хорошо развиты. А это важно в Сванетии, где скалы в каждое время года имеют ту же окраску, что и туры. (Вернее, конечно, сказать, что линяние туров совпадает по времени с метаморфозой окружающей их природы. Нужен очень зоркий глаз, чтобы различить притаившегося вожака стада на фоне камней одинакового с ним цвета.

Но один большой недостаток был у Тараша, как охотника: слишком нервный, он то спускал курок раньше, чем нужно, а то, встретив невзначай тура или лося, приходил в такой восторг от вида этих свободных и прекрасных животных, так долго, в восхищенье, провожал их взглядом, что упускал момент для стрельбы.

Иногда же перед лицом величественной природы Тараша охватывало какое-то восторженное оцепенение. Зверь пробегал мимо застывшего охотника, и пока тот, спохватившись, прицеливался, тура уже и след простывал.

Тем не менее Эмхвари мог потягаться с любым сванским охотником средней руки. Но не всегда; только в те дни, когда бывал в хорошем настроении.

Теперь же, укрывшись вместе с Арзаканом в Пещере великанов, он был сильно не в духе.

Однажды он вернулся с охоты поздно ночью и принес с собой несколько подбитых глухарей. В очаге горел огонь, Арзакан спал, лежа на спине.

Тараш сел против него на камень. Вспомнилась та проклятая ночь. Взглянул на лицо, на губы Арзакана. Перед ним встал образ Ламарни. И снова загорелось его сердце яростью.

«Теперь или никогда!»

Удивительное дело! Точно какой-то странный рок соединил судьбу Тараша с судьбой Арзакана. Как знать, может быть, это вечное соперничество зародилось в них оттого, что они выкормлены молоком одной и той же женщины?

Внешне их жизненные пути разошлись в то время, когда Тараш Эмхвари уехал в Европу, где провел долгие годы. Но оставшийся на родине Арзакан продолжал с ним соперничать.