Кому приходилось забираться в горные районы Грузии, тот, без сомнения, знает, что такое конский маклер.

Еще в древние времена был известен в Грузии этот персонаж, когда-то выполнявший роль теперешнего представителя туристских баз и бюро путешествий.

Нынче уже не встретишь его на Военно-Грузинской дороге. Там автомашина отбила клиентуру у конских маклеров.

Случай свел меня с одним из них в 1931 году, когда я второй раз путешествовал по Сванетии. И по милости этого пройдохи прекрасное путешествие мое было отравлено. Мало того: он чуть не отправил меня на тот свет.

Впервые я услышал о нем в Тбилиси от английского ученого, только что вернувшегося из путешествия по Западной Грузии.

— Сванетия не только прекрасна, — говорил он мне. — Это живой, созданный природой и историей музей, еще совсем не изученный.

Поистине чудесная страна.

Индия, Африка, Китай уже сколько столетий исследуются фольклористами, мифологами, лингвистами, археологами, приезжающими из-за тридевяти земель. А у вас такие чудеса под боком!

Какие только культуры не оставили своих памятников в Сванетии: тут и иранский маздеизм, и халдейский культ Луны, и древнегреческие мистерии.

Беда в том, — продолжал он, — что Сванетия почти недоступна. Даже в Тибете не приходилось мне преодолевать столько трудностей и опасностей.

— Я тоже собираюсь ехать в Сванетию. Но не для того, чтобы искать чудеса. Чудесное можно обнаружить даже в своем саду. Да, наконец, любой из нас, если вглядится в свою собственную душу, может найти там немало удивительного и неожиданного.

Ученый, только что проделавший ради науки изнурительное путешествие, промолчал. Он был разбит верховой ездой по тропам для мулов, карабканьем по ледовым скалам, ночевками в охотничьих пещерах, бездорожьем и безлюдьем.

И он поминал недобрым словом конского маклера, некоего Джокиа из Джвари.

Я, конечно, не сказал ему, что в нашей благословенной стране есть любители приврать. Обещая что-нибудь, не выполняют; назначая срок, подводят. Или расскажут какую-нибудь небылицу, уверяя, что видели «собственными глазами» и слышали «собственными ушами». Напротив, я постарался его убедить, что ему повстречался единственный лгун во всей Грузии — конский маклер Джокиа.

Впрочем, этот жулик ничего не потерял от того, что был изобличен как бессовестный обманщик.

Когда пострадавший от его проделок ученый будет писать свой труд о Сванетии, бьюсь об заклад, что он упомянет в нем о Джокиа. Так, с помощью лжи, Джокиа стяжает себе известность. И это будет не первый подобный случай.

Бывает, человек никогда ничему не учился, а разгуливает в звании мудрейшего из мудрых. Спрашивается, как он ухитрился добиться этого? Ясно, — ложью.

Бывают и более удивительные явления. Например, писатель, не написавший ни одной книги, или профессор, не имеющий ни одного научного труда.

Так и Джокиа: у него нет ни одной собственной лошади, однако он всем поставляет лошадей. Мне говорили в Джвари, что когда Джокиа нуждается в деньгах, то он берет задаток на поставку коней, каких еще не создавала природа.

Однажды он запродал трехлетнего жеребца буланой масти в белых «чулках», а жеребец-то, оказывается, еще и не родился.

Когда я спросил Джокиа об этом диковинном жеребце, — «в том-то и искусство, — сказал он, — чтобы продать лошадь, которая не существует, а настоящую всякий дурак продаст».

Итак, я собирался в середине октября выехать в Сванетию. У меня заранее было решено: по приезде в Джвари не прибегать к услугам Джокиа.

Мои тбилисские друзья говорили, что в это время года нельзя пускаться в такое путешествие, пугали меня метелями и обвалами. Но я не отменил своего решения. На мой взгляд, риск и опасность придают поездке еще большую прелесть.

В Тбилиси стояла чудесная погода, и трудно было поверить, что где-то поблизости валит снег и люди погибают под обвалами.

Это было в те дни, когда мои герои исчезли из Окумы.

Я не знал, как мне закончить свой роман.

Что может быть мучительнее вынашивания еще не созревшего творческого замысла! Непередаваемо томление художника, пока смутно шевелящийся в его душе миф не оторвется от сердца, как отрывается от черенка спелый плод.

В этот период величайшая тревога овладевает мною, я начинаю метаться, и тогда — не удерживайте меня, я должен путешествовать!

Не знаю почему, но, находясь в движении, я лучше воспринимаю и самого себя, и внешний мир.

Движение дает мне творческую зарядку; потому я охотнее всего рисую идущего, бегущего, мчащегося и борющегося.

Очамчирским поездом я доехал до Зугдиди, оттуда на машине добрался до Джвари и попросил лошадей, чтобы немедленно отправиться в Сванетию.

— Обратитесь к Джокиа, — посоветовал мне Теймураз, мой хозяин.

Я невольно рассмеялся. «Наверное, — думаю, — Теймураз еще не знает о последней проделке Джокиа». Я обратился к председателю сельсовета.

— Сейчас сваны перевозят соль, запасаются на зиму. Вьючные лошади заняты на строительстве дороги.

Вы поищите Джокиа, конского маклера, — посоветовал председатель сельсовета.

Встретил заведующего школой, моего старого знакомого.

— Разве что Джокиа раздобудет для вас лошадь, — сказал он мне.

«Видно, другого исхода нет», — решил я и принялся за поиски Джокиа. Спросил о нем в духане, сказали, — ушел на почту. Пошел на почту, говорят, — домой ушел. Дома заявили, что он в сельсовете. Выло уже поздно, сельсовет оказался запертым.

Вечером я поделился своей неудачей с Теймуразом.

— Хоть опишите мне, — говорю, — этого проклятого Джокиа. Носится, как ртуть, целый день ищу его и не могу нигде найти. Может быть, и встречал, но не узнавал.

— О, Джокиа легко узнать, — ответил Теймураз. — Он рыжий, огненно-рыжий; в веснушках, скрюченный, как оставленная без присмотра лоза, и нос кривой, как соха.

Неладный он человек, Джокиа, неладный! Больше ничего не могу вам сказать. Встречая утром, плюем ему вслед; «Чур меня!» Когда он проходит мимо овина, мальчишки кричат: «Обойди сторонкой, не то подожжешь!»

Все ненавидят его, и в то же время он всем необходим. Не бывает дня, чтобы человек двадцать не спросили о Джокиа. Ищешь его в Джвари, — говорят, он в Сванетии. Когда же сваны уверены, что он у них, Джокиа оказывается уже в Тбилиси.

— Но все же, что за человек этот Джокиа? — спрашиваю я Теймураза.

— Поставщик лошадей и волов, сводник, бывший торговец, мошенник и черт его знает кто еще!

На другой день, утомленный поисками, я шел проселочной дорогой. Гляжу: шагает человек с огненно-рыжими волосами; через плечо перекинут башлык, к поясу подвешен кинжал. Идет, напевает. Подойдя к нему вплотную, спрашиваю: — Не вы ли Джокиа?

— Он самый.

И, не дав мне сказать, говорит:

— А я вас ищу.

— ??? Откуда вы знаете, кто я?

— Я всех знаю. Вы — Константина Гамсахурдиа, не так ли?

— Да.

— Я уже приготовил для вас четырех лошадей.

Мне стало смешно.

— На что мне столько? Я ведь один.

— А багаж?

— Багаж? У меня с собой один рюкзак, охотничье ружье, около сотни патронов, альпеншток и десяток блокнотов.

Джокиа задумался; уставившись на кончики своих чувяков, он покачал головой.

— Одну, говорите? Нельзя одну. Я должен всех четырех коней доставить их владельцу в Местиа.

Я опечалился.

Вдруг, часто заморгав глазами, Джокиа говорит:

— Коли повремените, я найду еще трех клиентов, если, конечно, у вас есть счастье. А если нет, — уж не обессудьте.

И с этими словами он исчез, оставив меня одного на проселочной дороге.

На другой день я опять шел к сельсовету искать лошадь.

Смотрю, — проносят покойника. За гробом, впереди подавленных горем родственников, шествует Джокиа, бъет себя обеими руками по голове, причитает.