Вспомнилась Тамар. Тараш замечал, сколько колебаний рождало в душе девушки чувство двух близких ей с детства юношей; замечал он и то, что Арзакан ревновал к нему Дзабули.

Тараш поеживался у огня. Вспомнились скачки. Они и там столкнулись и поспорили друг с другом, как ссорились в детстве из-за груди Хатуны, из-за игрушек, из-за жеребенка, которого Кац Звамбая растил для Гуча. Вот и теперь. Плохо ли, хорошо ли, но жизнь Тараша, казалось, начинала входить в колею, Ламария была девушкой как раз по его вкусу: темпераментная, послушная, без претензий; умеет вышивать, ткать, вязать, мастерица готовить чечевичную похлебку. Словом, в Ламарии можно найти решительно все добродетели, которые Тараш требовал от женщины. Наконец, у него установились хорошие отношения с Темуром и со всем его семейством.

Женился бы он на Ламарии. Послал бы выкуп Тарба…

Теперь-то ясно, что зимой, в то время, когда Тараш оставался в Пещере великанов, Арзакан наслаждался с его будущей женой в башне Махвша. Потому, вероятно, так ленился он идти в Пещеру великанов. Конечно, только поэтому…

Но Тараш не обязательно должен был жениться именно на Ламарии. За него охотно выдали бы и ее младшую сестру, Кетино. Хотя Темур очень хотел выдать замуж сперва старшую дочь, он все-таки предоставил Тарашу свободу выбора.

В сущности, Кетино и красивее, и скромнее Ламарии. Но дернула Арзакана нелегкая убить Мезира! Дом Махвша теперь навсегда закрыт для Тараша.

Может быть, ему следовало устроить Арзакану побег, а самому остаться? Но тогда он должен был, как какой-нибудь жалкий двурушник, принести клятву, что непричастен к убийству Мезира. И еще неизвестно, поверили бы ему или нет?

В Мегрелии есть поговорка: «Несдержан в гневе, как сван». Очень возможно, что, не поймав Арзакана, Лапариани вместо него убили бы Тараша.

Как знать, может быть, всему виной материнское молоко? Может быть, в молоке заключен фермент, благодаря которому люди, одновременно вскормленные этим молоком, неизбежно становятся первейшими соперниками?

Тараш силился вспомнить примеры из жизни, когда близнецы до самой смерти путались друг у друга в ногах.

Он весь ушел в думы. Картины одна мрачнее другой проносились в его воображении.

Но довольно! Теперь Тараш Эмхвари хочет иметь свою собственную, не зависимую от других дорогу, свою личную жизнь, в которую другие не смели бы вмешиваться! Пора, наконец, разорвать те путы, что до сих пор связывали его судьбу с судьбой Арзакана!

Эмхвари стал у изголовья спящего. Хочет крикнуть ему, чтобы он защищался. Вполголоса окликнул:

— Вставай, Арзакан!

Но Арзакан сладко спал. Лежит, сложив руки на груди. И, глядя на него, Тараш подумал: «Даже у самого безжалостного разбойника во время сна лицо невинно, как у младенца, лежащего в люльке. Лицо спящего человека безгрешно, как лицо младенца или мертвеца. В эти минуты с него нельзя спрашивать за земные прегрешения».

Стал тормошить Арзакана. У того задрожали веки, дрогнула верхняя губа, и он застонал жалобно, как дети, когда их будят.

Поднял брови, по-детски надул губы.

Это напомнило Тарашу Эмхвари, как ссорился по утрам маленький Гуча с Арзаканом, лежащим рядом с ним на одной постели. И так больно сжалось его сердце, когда он вспомнил свое золотое детство.

Он нежно взял руку молочного брата и окликнул его громче:

— Проснись, Арзакан!

Арзакан раскрыл глаза, и первое, что он сказал, было: «Что ты подстрелил, Гуча?» Он спросил это так нетерпеливо, с таким ожиданием в голосе, что Тарашу стало жаль его.

— Глухаря подстрелил, — ответил он.

Арзакан недовольно насупился, закапризничал.

— А я думал, что ты принесешь тура! Уж не Темур ли убивал для тебя туров?

Этот упрек огорчил Тараша.

— Кто же, по-твоему, убил вожака стада?

— Кто? А тот писатель, который охотился с нами.

— Чудак, ведь он в меня стрелял!

— Да я шучу, — рассмеялся Арзакан, и они помирились…

Однажды вечером Тараш заявил, что утром уйдет на охоту и не вернется домой до тех пор, пока не убьет тура.

Еще в потемках он покинул пещеру.

Весь день Арзакан был не в духе. От сырости у него разболелись старые раны.

Он даже ленился приготовить себе пищу. Лежал голодный, подавленный тяжелыми думами.

Оставаться в Сванетии дольше опасно. Вернуться в дом Кора Махвша невозможно. Но до каких же пор скрываться в Пещере великанов, принимая подаяния от случайно повстречавшихся охотников?

Поэтому он твердо решил дождаться Тараша и на другой же день через Латпарский перевал отправиться в Кутаиси, а оттуда в Тбилиси. Там он найдет себе службу и как-нибудь сумеет поступить в институт.

Думы о Тбилиси напомнили ему Тамар. Заныли и сердечные раны.

Это имя «Тамар» для Арзакана окутано тайной. Ему ничего не известно о ее судьбе. Где она? Какая у нее жизнь, что она делает?

Может быть, уже поступила в институт? Или вышла замуж? А может быть, вернулась в Зугдиди и опять провела зиму в обществе дедушки Тариэла, Шардина Алшибая и юродивого Лукайя?

Где бы ни была Тамар, Арзакан ее отыщет. Не найдет в Тбилиси, — поедет в Зугдиди. Решено. Он так и сделает. Даже если против пего ополчится весь мир, а не только какие-то Тарба!

А вдруг Тамар вышла замуж?

Ну так что ж! Кому бы ни принадлежала сейчас Тамар, все равно в конце концов она достанется Арзакану. Так начертано в книге судеб!

Одно обстоятельство могло помешать осуществлению его планов. Это судьба Тараша.

В сущности, по милости Арзакана — да, да, из-за него одного — Тараш враждует с этими проклятыми Тарба. Оставить его тут? Нет, этого Арзакан не может допустить. Если Тараш не заупрямится, он должен тоже вернуться в Тбилиси. Не так он труслив, чтобы похоронить себя здесь из страха перед Тарба… Но, может быть, другая причина удерживает его в Сванетии?

И Арзакан решил до своего ухода переговорить с Тарашем, внести полную ясность во все эти запутанные дела.

Отец может на некоторое время перебраться к черкесам. А потом Арзакан добьется, чтобы власти обуздали Тарба.

«Неужели мы отступим перед этими бандитами и всю жизнь будем от них прятаться?» — думает Арзакан.

Напрасно он послушался отца и без толку провел целую зиму в какой-то медвежьей берлоге. Невыносимым стал для него запах бараньих шкур и помета, запах самогона из бузины; невыносимо есть козлятину, слушать темные речи Кора Махвша и его сыновей.

Очень захотелось снова побывать в большом городе, побриться, побродить по асфальтированным улицам. Захотелось газет, книг…

Вот это — настоящая жизнь! А что за жизнь в этакой глуши? Всю зиму заперт в горах, оторванный от людей, забытый ими…

Но если отец станет препятствовать Арзакану? Ну и что же! Отец еще не порвал со старым миром. В его сознании еще крепко сидят старые обычаи, когда кровные враги держали в страхе всю семью, все село. Да кроме того, ведь не ребенок же Арзакан, чтобы плясать под отцовскую дудку! Лучше всего уйти, ничего не сказав старику, чтобы избежать лишних ссор.

В этих думах Арзакан заснул. Было уже совершенно темно, когда его разбудили шаги. Шаги и вздохи. Проголодавшийся Арзакан обрадовался: «Должно быть, вернулся Тараш и принес дичь».

Не открывая глаз, окликнул вошедшего:

— Будешь молодцом, Тараш, если принес тура!

— Что, проголодался? — отозвался вместо Тараша Кац Звамбая.

— Проголодался, здорово проголодался, Гуча.

— Чтоб тебе подавиться, сынок, чтоб подавиться! — отвечает ему отец.

Узнав голос отца, Арзакан замолчал. Долго возился Кац Звамбая, собирая валявшиеся вокруг очага щепки. Наконец развел огонь и заговорил.

— Можно ли быть таким бессовестным? — начал Кац. — Человек оказал нам гостеприимство, приютил нас, ты же поступил, как свинья!

Что ты намерен теперь делать? Куда думаешь скрыться? Небось голоден, а? Ну что ж, иди в гости к Махвшу, там тебя встретит Гурандухт горячими хачапури!.. Чумой они угостят тебя, чумой!