— Миленькая, пропали! — в отчаянии зашептал конюх. — Останешься в живых — поклон родной земле, наступит день твоего счастья — справь поминки, благослови мой прах… заблудишься — держи путь по солнцу… — И не договорил.

Усатый всадник в кольчуге мощным ударом всадил копье в грудь Кудияра.

Только и успел старик охнуть: «Доченька!»- всадник в кольчуге стряхнул его в реку, как малую рыбешку с остроги, и тотчас на забурлившей воде всплыли пятна крови. Огромную, как тыква, желтую шапку уносило вниз по течению. Алмагуль без сознания скатилась на землю. Второй всадник не стал колоть ее острием копья, а, будто змею, с силой ударил древком. Девушка подскочила, как рыба, выброшенная из воды, и перевернулась лицом вниз, ртом ловя воздух. Кровь окрасила пыльную землю.

Усатый воин в кольчуге тупо смотрел на воду, будто ожидая, что старик вынырнет из реки, а потом, повернув коня назад, поднял копье на девушку, но спутник придержал его за руку:

— Не тронь, сама сдохнет! Видишь, она себе язык откусила, вон черный клочок на земле валяется. За того старика заработали мы благодарность от рыб, а эту оставим воронам. Поехали!

Парень в кольчуге повел в поводу туркменского скакуна, и, как только убийцы скрылись, над Алмагуль повисла стая черных ворон.

Над Малым жузом разразилась гроза. С первых же дней войны султан Барак пошел в наступление. Не давая передышки, тревожит набегами аулы Малого жуза: режут, жгут, угоняют скот. Женщины, дети, старики, только завидев конников вдалеке, бегут врассыпную. Недаром говорится: «У кого бог отвагу отберет, того враг за горло возьмет». Но бой идет непрестанный, жестокий, и силы обеих сторон на пределе.

Стоя в рост на двугорбом белом верблюде, хан наблюдает за решающей битвой. Приближенные, коим запрещено садиться на верблюдов, дабы, увидев, что творится на поле битвы, по малодушию своему в панику не ударились, толкутся внизу, угодничая перед повелителем, криком и гвалтом поднимают дух воинства. Воины Абулхаира, измотанные боями, шаг за шагом пятятся назад, прижимаются к шатрам ханской ставки. Однако… держатся пока… Нет… Дрогнули! Бегут!

— Стойте, соколы мои, я с вами, остановитесь! Ни шагу назад! Бейте Барака, колите, рубите!

Зычный голос хана покрыл шум битвы, крики, стоны людей, звон железа и топот копыт, и отступавшие повернули коней вспять, бросились на наседающего врага. Сеча вспыхнула с новой силой. Тех, кто успел догнать бегущих, рубили саблями, кололи копьями, выбивая из рук щиты.

Но воины Среднего жуза кишели, как муравьи. Сколь их ни били, а сила врага умножалась. Бойцы с хрустом пронзали друг друга копьями, с криком «алла!» выбивали из седла. Кони без седоков мечутся среди всеобщей свалки, ржут, волоча по земле всадников, зацепившихся за стремена.

Неистовствует хан Абулхаир, провозглашая победные кличи, угодливо повторяют его слова, путаясь под ногами белого верблюда, бии-подхалимы. Но хотя победные вопли и льются из уст Абулхаира, хотя сулит он награду своим джигитам — по голове скота за голову убитого врага, — никто уже не верит в победу. И сам хан нетерпеливо поглядывает в небо, то ли надеясь, что гонимые ветром тучи прольются градом на головы сражающихся, то ли ожидая, что солнечный луч сверкнет из-под плотного облака прямо в глаза врагу.

В бессильной ярости сжимает хан кулаки, непристойная брань не сходит с его языка.

И все же, видя, что огромный белый верблюд неподвижно высится над толпой, воины бьются из последних сил.

И тут-то справа от ханского шатра, как из-под земли, вырос новый отряд конников. Волосы встали дыбом на голове Абулхаира: «Окружили!» Пристально вглядевшись, хан различил впереди надвигающегося войска знакомые лица: Айгара-бий, Седет-керей, глянул еще: третий всадник — Маман-бий. Хана затрясло как в лихорадке: идут кровопийцы! Когда враг хватает за ворот — собака — за ноги.

— Бии, кто это там? Поглядите! — заорал Абулхаир не помня себя.

— Подмога! Подмога пришла, хан наш! — загалдели бии.

— Простите нас, повелитель, осмелились мы именем вашим призвать каракалпаков на помощь, — робко молвил один, потолковее.

— А что станешь делать, коли помощь твоя обернется против нас же, глупец?!

— Не сомневайтесь, великий хан. Испросили мы совета у сына вашего Нуралы.

Айгара-бий, отделившись от конников, подъехал к угрюмо молчавшему хану.

— Хоть и разорили вы его землю, хан мой, Маман-бий с дружеским сердцем пришел на подмогу. Просит дозволения выступить на врага.

Ошеломленный нежданной радостью, хан рухнул с верблюда и, если бы не руки услужливых биев, наверняка сломал бы себе шею. Кто-то пригоршней плеснул ему воду в лицо, и он, быстро очнувшись, проворно полез на свою вышку.

— Айгара-бий, свет мой, скажи каракалпакским биям: прощенья, мол, просит хан ваш! — заикаясь, заговорил Абулхаир.

— Сказано, — угрюмо буркнул Айгара.

— Скажи: грамота, что привез Маман-бий от русской царицы, у меня цела. Придет с победой — с благодарностью ему верну!

Ханские посулы, данные перед лицом смерти, никто не принял на веру.

— Не думай, хан, что бросил кость собаке! — крикнул задорный голос из толпы. Воины захохотали. Маман-бий отвернулся, нахмурясь.

— Джигиты мои, прольем кровь за дружбу! Вперед! — И первым ринулся на врага.

Воины Среднего жуза, привыкшие уже к победам, ослабили было натиск, но, завидев свежее подкрепление, подтянулись, сомкнули ряды. И снова разгорелась битва. Загремели ружья, застучали копыта — люди все чаще валились наземь. Уже одиночки вырывались из строя и, спасая свою голову, вихрем скакали в степь. Воины Барака отступали. И вот уже джигиты Айгара-бия и Седет-керея, смешавшись с воинами Мамана, гонят врага.

— А ну, бии, поднимайтесь на своих верблюдов! — крикнул Абулхаир. — Глядите, что творится!

Бии, суетясь и толкаясь, полезли на верблюдов, облепили их горбы, с радостными воплями любовались бегущим врагом.

— Вот говорят: все народы одинаковые! — раздумчиво молвил бии, чей верблюд стоял обок с ханским. — ан нет: ведь не пожалели же каракалпакские бии своих голов, приняли на себя стрелы, нам предназначенные. Конечно, своих-то биев, Айгару да Седет-керея, мы сами наградим достойно. Однако уместно было бы и вам, хан наш, земно им поклониться за то, что сумели вытащить занозу из сердца обиженных каракалпаков.

Хан будто и не слышал этих дерзких речей, стоял, спесиво задрав голову, заслонив глаза от солнца ладонью, и неотрывно глядел вперед, а бий тоже цедил свои колкие слова, не оглядываясь на повелителя. Так и любовались они победой, пока не заслышали конского топота у себя за спиной. Сзади тучей надвигалось свежее конное войско.

— А это еще кто такие? — растерянно забормотали бии.

Иные, проворно прыгая с верблюдов, поодиночке отползали в сторонку, стремясь затаиться в зарослях тамариска, будто воробьи от ястреба. Абулхаир обернулся, и сердце у него упало, — его и биев, оставшихся на верблюдах, стремительно окружали воины Барака. Но, не желая выдавать свою слабость, Абулхаир выхватил у знаменосца знамя Малого жуза и высоко поднял его над толпой.

— Абулхаир, опусти знамя! Абулхаир молчал.

Приказ повторился. Абулхаир молчал.

— В последний раз говорю, — раздался в наступившей тишине тот же скрежещущий голос. — Абулхаир, немедленно брось знамя!

— Знамя хана — голова хана — не опускается! — твердо произнес Абулхаир.

— Джигиты, в копья!

Вмиг хан, все еще крепко сжимавший в руках древко, повис на острие тридцати копий.

— Джигиты! Знамя наше высоко! — крикнул он и испустил дух.

Воины бросили его бездыханное тело под ноги султана Барака. Султан медленно сошел со своего боевого коня, оттянул за волосы голову мертвеца, отсек ее от туловища ударом короткого меча и приторочил к своему седлу.

Тем временем джигиты расправлялись с верными Абулхаиру придворными. Один за другим, болтая руками и ногами, неистово вопя, те повисали на копьях, их быстро стряхивали в яму, как стряхивает рыбак в плетеную корзину битую рыбу с остроги. Яма заполнялась еще трепещущими телами.