— А сейчас? — спрашивает Стиви.

— Что «сейчас»?

— Сейчас ты считаешь меня одним из них? Считаешь, что я был бы для тебя обузой? Сдерживал бы твой потенциал?

— Господи боже мой, Стиви, ты же двойник Элвиса. Ты носишь драгоценности и брюки клеш. Неужели ты думаешь, что когда-нибудь сможешь появиться в этом свинском баре в Кёркспи? Ты не один из них. В этом я ошиблась.

Стиви улыбается широкой всепрощающей улыбкой. Он видит двусмысленность моего комплимента. Его доброжелательность провоцирует меня на дальнейшие излияния:

— Ты здорово вырос, Стиви. Я бы хотела, чтобы в школе у меня был такой учитель, как ты. И с имитацией Элвиса все получилось не так уж плохо. Не пойми меня неправильно, но я до сих пор совершенно не понимаю, чего ты хочешь этим добиться и зачем заниматься подражанием, когда…

— Хватит, хватит! Остановись, пока не поздно, — смеется Стиви. — Не разбавляй бочку меда дегтем. Хочу быть липким, но сладким.

Мы улыбаемся друг другу, и на меня снисходит чувство огромного облегчения. Рассказав Стиви, что я чувствовала и почему поступала так, как поступала, я поняла, что совершила акт освобождения. До настоящей минуты я и не представляла, что так отягощена чувством вины и стыда. Теперь мне немного легче. Теперь мне яснее представляется характер наших со Стиви теперешних взаимоотношений: он — прошлое, и только что я рассказала ему, почему это так. Я впадаю в настолько благостное состояние, что тянусь через стол, беру Стиви за руку и крепко сжимаю ее, надеясь, что он поймет, что я сейчас испытываю. Надеюсь, он поймет, что во мне произошел значительный внутренний сдвиг.

— О вчерашней ночи, Белинда.

— Нам действительно нужно об этом говорить? — спрашиваю я. Я имею в виду, хорошего понемножку.

— Думаю, да, — говорит Стиви. Он явно придерживается мнения, что хорошего надо сразу много.

— Извини меня, Стиви, но я не хочу. — Меня страшит мысль о вчерашнем поцелуе, и скорее не потому, что мужчина, которого я поцеловала, не являлся моим мужем, а потому, что он как раз являлся моим мужем — первым и нежелательным.

И мне это понравилось.

Очень.

Я не хочу терять Филипа, но в то же время не могу окончательно отпустить Стиви. Поцелуй со Стиви — прямой путь к потере Филипа, а подписание заявления о разводе предполагает окончательное освобождение от того человека, с которым ты разводишься. Оставить себе обоих невозможно, но хватит ли мне одного?

— А мне это необходимо, Белинда. Я в совершенной растерянности. Просто вчера Лаура была такой красивой. Она выглядела…

— Она выглядела лучше, чем я, — заканчиваю я. Ну конечно, так и должно было быть. В этом и состоял мой план. Он не должен был меня замечать, так как я вряд ли смогла бы устоять под натиском его внимания.

— По-другому. Она всегда хорошенькая, но вчера она была просто сногсшибательной. И с ней легче, чем с тобой. Она не замужем. И тем более, слава тебе господи, она не замужем за мной. И все же ночью, в саду, я хотел только тебя. — Стиви высвобождает ладонь и обхватывает руками голову. В течение долгой кошмарной минуты мне кажется, что он сейчас заплачет. — Я не хотел в тебя снова влюбляться — но, похоже, влюбился. Это же ты. Всегда ты. Но с другой стороны, ты — не прежняя. Хотя мы и женаты, ты далека и недоступна. Мы разводимся.

Боль и радость от слов Стиви взрывается одновременно в моем мозгу и сердце. На меня накатывает лавина эмоций, и я не в силах определить, с какой вершины катится эта лавина и какая из эмоций является доминирующей. Черт возьми, и это как раз тогда, когда мы достигли некоторых результатов! К сожалению, я не являюсь беспристрастным наблюдателем в этой войне между сердцем и разумом. По моим ощущениям, мое сердце сражается за родину, а разум ведет жестокий, варварский и несправедливый завоевательный поход. Я вскакиваю и подбегаю к Стиви, намереваясь прижать к груди его объятую грустными мыслями голову.

И затем, когда я уже думаю, что трудно представить более запутанную ситуацию, я вдруг слышу знакомый голос:

— Привет, дорогие мои. Черт побери, какая встреча! После стольких лет, кто бы мог подумать?!

Ситуация вышла из-под контроля — моего и даже всеохватывающего контроля Беллы Эдвардс, — потому что наша маленькая тайна перестала быть только нашей маленькой тайной.

Словно в перевернутую подзорную трубу, я смотрю, как он, переваливаясь и махая рукой, приближается к нам. На его лице расплылась улыбка — он явно рад нашей случайной встрече, — и нам с Белиндой эта улыбка кажется безгубым оскалом смерти.

— Черт побери, как тесен мир! Стиви, дружище! Белинда! Девочка моя, я бы тебя и не узнал. Ты стала совсем тощая. Как приятно встретить вас обоих.

Нил Карран хлопает меня по спине, обнимает Белинду и затем, в редком для северного человека порыве чувств, обнимает и меня. Чтобы не компрометировать себя, мы с Белиндой отстраняемся друг от друга и позволяем себя обнять, но по-прежнему не можем сказать ни слова. Нил Кар-ран, будучи не самым наблюдательным человеком на свете, не замечает нашего молчания.

— И сколько же лет мы не виделись? — весело спрашивает он. — Шесть? Семь?

— Восемь, — мямлит Белинда.

Мне очень жаль ее. У нее не было времени на то, чтобы взять себя в руки, и на ее лице ясно отражаются шок и растерянность.

— О, я вижу обручальное кольцо! — восклицает Нил, хватая Белинду за руку, и, присвистнув, добавляет: — Не дешевка. Не меньше карата. Стиви, а ты, как видно, неплохо устроился в жизни. И это все на гонорары двойника Элвиса? Впечатляет. — Несколько вульгарное упоминание о ценности кольца Белинды не было направлено на то, чтобы нас задеть, — совсем даже наоборот. Но конечно, в предлагаемых обстоятельствах оно звучит просто мерзко. До этой фразы Нила я полагал, что много лет назад перестал обижаться на то, что Белинда очень редко надевала простое золотое кольцо, которое я подарил ей на свадьбу.

— Дети есть?

— Нет, — одновременно отвечаем мы с Белиндой. Я смотрю на нее, надеясь, что она подаст мне какой-нибудь знак, который позволил бы мне понять, что делать дальше. Она пытается увести разговор от нас, обратить его к Нилу и таким образом вновь взять контроль над ситуацией. Это в общем-то правильно — чем меньше мы будем говорить о себе, тем меньше будем врать.

— Значит, Нил. Нил Карран, — повторяет она его имя, и, надо отдать ей должное, ей удается вполне правдоподобно изобразить на лице радость и удивление от такой неожиданной встречи. Второе, естественно, требует от нее на порядок меньше актерских усилий. — Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился, — продолжает она, пуская в ход свое обаяние. Насколько я помню, Нил Карран ей никогда не нравился; она называла его «мерзким пройдохой». — И чем ты сейчас занимаешься, если не секрет?

— Все тем же, Бел-чонка, все тем же. — Услышав прозвище, которое он дал ей много лет назад, Белинда напряженно съеживается. Я всегда считал эту кличку остроумной, в ней одновременно слышалось «Белинда», «бельчонок» и «девчонка», а она всегда ее ненавидела. — Да, все тем же. Это ведь у нас в крови, верно? Элвис, шоу-бизнес, вся эта карусель. Это в крови. Ты и сама это знаешь — у тебя ведь Стиви. Десять лет прошло, а мы все кружимся, все крутимся. А тогда, давным-давно, ты и представить такого не могла, а?

— Да уж, — сухо говорит Белинда. — Так, значит, ты тоже приехал на финал европейского конкурса двойников Элвиса? — Каким-то образом ей удается впрыснуть в вопрос каплю интереса.

— Ну да. Я его буду вести. Так сказать, осуществлять конферанс. Стиви, я видел твою фамилию в списке финалистов, но я не был уверен, что это именно ты. Стиви Джонс — распространенное имя. Мало ли кто там мог оказаться. Ты ведь в последнее время не особенно светился на британской сцене, ведь так? Я и не знал, куда ты подевался и чем занимаешься. Ездил по заграницам, делал бабки? А сейчас возвращаешься и хочешь с помощью этого конкурса громко заявить о себе?