Я продолжаю говорить, но несколько раз останавливаюсь и спрашиваю, не надоело ли ему меня слушать. Он качает головой и велит мне продолжать. Поначалу мой рассказ сбивчив и непоследователен. Я путаюсь в датах, всхлипываю от жалости к себе, но, как ни странно, разговор приносит облегчение. Я так устала притворяться тем, чем я не являюсь! Официант уносит тарелки и приносит кофе — а я все говорю. Он возвращается с тележкой, заставленной всевозможными десертами, мы отказываемся — а я все говорю. Из моих уст льется горькая правда, без цензуры и купюр.

Наконец, пересказав, кажется, всю свою жизнь, я делаю глубокий вдох и спрашиваю:

— Ну, теперь, зная, что я совсем не такая, как ты думал, ты, наверное, рад, что не женат на мне?

— Ты именно такая, как я думал, Белла, даже еще лучше, — отвечает Фил. — Не понимаю, почему тебя так мучает твое прошлое. Ну, не было у твоей семьи денег, так и что? Многие люди живут бедно. Это не порок и не преступление. У жизни есть обыкновение давать людям пощечины и сдавать плохие карты. Ну, разномастную мелочь.

— Которая может оказаться к месту, если ты играешь в двадцать одно.

— Видишь, это хороший подход, — улыбается он. Он будто даже доволен мною — хотя это, конечно, невозможно. — С одними и теми же картами ты не выиграешь в покер и выиграешь в двадцать одно. Так что все зависит от игры.

— Дело не только в том, что они были бедными. Отец и братья ненавидели меня. Я была для них просто досадным неудобством, всегда путалась под ногами. Самым большим желанием отца было, чтобы я исчезла и больше никогда не появлялась.

— Что ты и сделала, когда вышла замуж за Стиви.

— Забавно, но Стиви отцу нравился. Он бы одобрил наш брак, если бы узнал о нем.

— Ты скрыла от него перемену своего семейного положения, чтобы отомстить ему?

— Может быть. Я не знаю. — Я вздыхаю. Какая тяжелая, неприятная работа. Но я не могу отступить, только не в этот раз. Я делаю глубокий вдох и бросаюсь в бой: — Думаю, тут все сложнее. Возможно, как раз то, что отец хорошо относился к Стиви, сыграло свою небольшую роль в моем решении выйти за него замуж. Возможно, в то время я еще искала одобрения отца. Я правда не знаю. Но вскоре мне стало понятно, что я совершила ошибку. Мне не нужно было одобрение отца, и я не желала принадлежать к их миру — а Стиви был, несомненно, частью этого мира. Мне жаль, если это делает меня первостатейной сволочью, но это правда.

— Нет, в моих глазах это не делает тебя первостатейной сволочью, — говорит Фил. Я улыбаюсь, но моя улыбка гаснет, когда он добавляет: — То, что ты не развелась со Стиви, — вот что делает тебя ужасным человеком. То, что ты, будучи уже замужем, перед всеми нашими родными и друзьями обменялась со мной кольцами и произнесла брачную клятву, — вот что делает тебя ужасным человеком. Извини, Белла, но это так.

Вот так. То, что я давно подозревала, оказалось правдой: я пустышка. Добрый, щедрый, умный, заботливый Фил считает меня ужасной.

— Ну почему ты не развелась? — спрашивает он. В его голосе слышна боль. Мне так хочется обнять и успокоить его. И еще мне хочется повернуть время вспять и развестись со Стиви, прежде чем выйти замуж за Фила. Оба этих желания неисполнимы.

На этот вопрос существует миллиард ответов. Но оправдывает ли меня хоть один из них?

— Я не знала, как это делается. Я боялась, что адвокат будет слишком дорого стоить. Мне не с кем было посоветоваться. Легче было просто забыть об этом, — отвечаю я. Это все правда. Все эти факторы, в большей или меньшей степени, повлияли на мое решение оставить все как есть.

Фил горько разочарован. Неужели он ожидал, что я скажу что-нибудь, что оправдало и обелило бы меня?

Фил больше ничего не хочет слушать. Он сигналит официанту, чтобы тот принес счет. Я уверена, что он не заявит на меня в полицию. Но я в такой же степени уверена, что он больше не захочет видеть меня — и это достаточное наказание. У меня было две великолепные возможности в жизни, с двумя великолепными мужчинами — это больше, чем у большинства женщин, — и я обе их провалила. Не из-за того, что обстоятельства ополчились против меня. Ответственность за это полностью лежит на мне.

Фил кладет свой платиновый «Американ экспресс» на папку со счетом, двигает ее к официанту и говорит:

— Думаю, нам уже пора идти.

Почти. Потому что я должна сказать еще одну, последнюю вещь. Не знаю, изменит ли это что-нибудь, но это должно быть сказано.

— Фил, помнишь, в день нашей свадьбы отец поблагодарил тебя за то, что ты взял меня к себе? Как будто я была старой девой, жила в его доме и тянула из него деньги.

— Да, ты не была старой девой, потому что давно уже была замужем.

Я смотрю на него, взвешивая это замечание. Он улыбается, и я прихожу к выводу, что он просто пытается пошутить, но выходит у него невесело. Я решаю продолжать:

— Мне помогло то, что я вышла за тебя замуж. Отца поразил твой образ жизни, твоя состоятельность. Теперь он полагает, что у меня, наверное, все же есть какие-то способности — скрытые, предположительно, — раз мне удалось заарканить такого достойного мужчину. Сейчас я живу так, как мне и не снилось. Но дело в том, Фил, что, когда я выходила за тебя замуж, я не оглядывалась ни на отца, ни на прошлую жизнь. Я вышла за тебя замуж не для того, чтобы отомстить отцу, и не для того, чтобы никогда в жизни больше не работать официанткой. Я вышла за тебя замуж, потому что люблю тебя — и всегда любила. Это очень легко, поверь мне. На нашей свадьбе я чувствовала себя такой счастливой. Мне так жаль, что из-за меня заварилась вся эта кошмарная каша. Я заставила страдать тебя, Лауру. Вы ведь мне самые близкие люди. — Я боюсь прерваться, боюсь, что он уйдет, не дослушав. — Если есть способ как-нибудь все исправить, скажи. Я сделаю все, что угодно. Но вряд ли он есть, поэтому я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Я не хотела, чтобы тебе было плохо. Да, я часто совершаю глупые поступки, мне недостает целеустремленности и уверенности в себе, — но я никогда намеренно не причинила бы тебе боль.

Я давлюсь всхлипами, надеясь, что он все же разберет мои слова и поймет, как я к нему отношусь. Кажется, несмотря на мою решимость не устраивать сцен, я все же ее устроила. Из ниоткуда появляется официант и протягивает мне салфетку — утереть слезы. Другой официант, с десертной тележкой, протягивает мне гигантский кусок шоколадного торта.

— За счет заведения, — бормочет он и бросает на Фила неодобрительный взгляд.

Фил коротко кивает, извинившись, поднимается со стула и уходит, оставив меня лить слезы на бисквитную гору.

Стоит обыкновенный британский август: сегодня с самого утра моросит дождь, а вчера был такой ливень, что по радио предупреждали о возможных внезапных наводнениях. И это уже не в первый раз. Все вокруг в ужасе от такой погоды, а мне нравится. Очень к месту. Мое лето закончилось еще до того, как самолет из Лас-Вегаса сел на английской земле, а нет ничего хуже, чем тосковать в окружении жизнерадостных лондонцев, расхаживающих в общественных парках в плавках и купальниках.

И как я могла так сглупить? Как могла так по-идиотски довериться? Опять. Не в первый раз — вот что обидно. Когда от меня ушел Оскар, я была уверена, что никогда больше не поверю мужчине. Я поклялась, что никогда больше не подвергну себя таким страданиям. Но Стиви червем пробрался ко мне в сознание, душу и сердце. А затем он вдруг вырвался наружу, размазав мое чувство собственного достоинства и способность любить по всему американскому континенту.

После ухода Оскара я имела обыкновение повторять, что уже никогда не полюблю. Всем, кто готов был слушать (не слишком широкая аудитория — Эдди да Белла), я говорила, что никогда никого не полюблю и даже не захочу полюбить.