В тот момент, когда я беру два джина с тоником, толпа начинает свистеть и аплодировать. Я медленно, дюйм за дюймом, совершаю обратный путь через толчею. К нам пришел не Санта-Клаус — к нам пришел Элвис. Зал вдруг наполнился пульсирующим ритмом песни «Вернуть отправителю». Я полагаю, это хороший выбор для начала концерта, и я знаю слова — да и кто их не знает? По крайней мере, в пабе «Колокол и длинный колос» такого человека не находится. Повсюду широкие улыбки и покачивающиеся бедра, люди подпевают, прищелкивают пальцами, переминаются с ноги на ногу. Старушки, не стесняясь зубных протезов, улыбаются во весь рот, девушки кружатся, гордо демонстрируя аккуратные талии и высокие попки. Мне это так знакомо, что нагоняет тоску.

Я с переменным успехом двигаюсь вперед. Лаура с бессмысленной улыбкой смотрит на сцену. Она живо пританцовывает и качает головой — слишком живо для первого номера. В тех редких случаях, когда мы попадаем в какой-нибудь клуб, Лаура забывает, что она простая и наивная австралийская девушка. Она придерживается строгих правил, выработанных британской сдержанностью, и примерно десять песен топчется на месте — и только потом начинает танцевать. Но сегодня она возвратилась к корням и забыла о смущении. Амели права — эта девчонка здорово влипла. Я поворачиваюсь в направлении ее взгляда, чтобы самой полюбоваться на объект ее поклонения. Мир перед глазами внезапно со скрежетом останавливается. В своем воображении я вижу три ухмыляющиеся рожи: плохой кармы, злорадной судьбы и простого и неистребимого закона подлости.

Элвис на сцене — это Стиви Джонс.

Белла ушла к бару, поэтому и пропустила первую песню. А она была просто улет. Стиви Джонс оказался даже лучше, чем я думала, — а ведь я могла поручиться, что это уже невозможно.

За последние двенадцать дней я испробовала в отношении его самые изощренные фантазии, но почему-то не задумалась о том, во что он будет одет во время своего выступления (в основном я представляла его обнаженным — или обнажающимся). Мое самое яркое реальное воспоминание о нем рисует его как слегка уставшего мужчину, стоящего на платформе «Хаммерсмит». Сегодня он безукоризнен от ботинок до макушки и даже более привлекателен, чем я ожидала. На нем брюки с высоким поясом и белая рубашка с оборками на груди — стиль раннего Элвиса. В его широкие плечи хочется вцепиться пальцами, а по туго обтянутой заднице — хлопнуть ладонью. Его густые волосы зачесаны назад а-ля Элвис, и каким-то образом он умудряется выглядеть лучше, чем того заслуживает любой мужчина с подобным зачесом. Во время нашей встречи в метро не заметила, что у него такие мускулистые руки.

В зале шумно, но в то же время внимание каждого человека приковано к сцене. Все сердца в зале благоговейно тянутся к Стиви. Он безупречно отработал свой первый номер, «Вернуть отправителю». В остроумной и математически точной имитации Элвиса он совершенно верно воспроизвел те не совсем пристойные жесты и движения тазом, скользящие боксерские шаги и движения плечами, которыми славился король рок-н-ролла.

Я влюблена. Конечно, это страсть, а не настоящая любовь. Кроме того, то же самое чувствует каждая женщина в этом клубе и даже некоторое количество парней. Белла возвращается к нашему столику. Она выглядит обеспокоенной.

— Да, народу здесь битком набито, — говорю я сочувственно, — но теперь ты понимаешь почему? Он просто гипнотизирует публику.

— Мне надо уйти отсюда, — выкрикивает Белла.

— Что? — Я ушам своим не верю. — Он чертовски хорош, правда?

Это риторический вопрос, но, если бы Белла подтвердила, что он хорош, это доставило бы мне огромное удовольствие. Мой мужчина воплощенный секс, и еще он талантлив. Женщины лезут на сцену, чтобы сфотографироваться с ним. Говоря «сцена», я имею в виду небольшую площадку, полтора метра на метр, поднятую над полом примерно на тридцать сантиметров. Несмотря на ее незначительную высоту, некоторые поклонницы спотыкаются — или притворяются, что спотыкаются, — и Стиви приходится их ловить. Я смотрю на таких хитрых штучек с нескрываемой враждебностью.

— Ты должна признать, что он не просто уличный музыкант. Это даже в голову не приходит, когда видишь его на сцене. Он особенный, — добавляю я.

Белла часто говорит о том, что каждый человек должен быть в чем-то особенным, не похожим на других. Это одна из причин того, что она так восторгалась Беном. Он оставил после себя след. Его забавные, мудрые пьесы заставляют людей задуматься.

Стиви не похож на других. Он заставляет людей почувствовать себя счастливыми. Пусть он не выступает перед тысячной толпой в Ройял-Альберт-Холле, пусть это всего лишь паб в Ричмонде. Белла может насмехаться, но люди снимают его на мобильные телефоны и отсылают фотографии друзьям.

Стиви начинает «Тюремный рок».

— Как странно, что все мы знаем слова этих песен, — ведь мы даже еще не родились, когда они были записаны. Я никогда не считала себя поклонницей Элвиса, но они все тут. — Я прикасаюсь пальцем к голове и смотрю на Беллу в надежде, что она как-нибудь отреагирует. Она не реагирует. Она выглядит так, будто собралась хлопнуться в обморок или стравить. — Господи, Белла, тебе что, плохо?

Она меня будто не слышит. Я обнимаю ее за плечи и тихонько встряхиваю. Она не сильна в потреблении алкоголя, а сегодня мы очертя голову бросились смешивать напитки. Кажется, она меня даже не замечает. В последний раз я видела ее в таком состоянии, когда мы в Брайтоне смотрели выступление гипнотизера. Для одного номера ее пригласили на сцену, и гипнотизер ввел ее в транс и убедил в том, что она — курица-несушка, которая сейчас откладывает яйцо. Я очень жалела, что в тот вечер у меня не было видеокамеры. Я щелкаю пальцами перед лицом Беллы и снова ее встряхиваю. Она с трудом возвращается в реальный мир. Ее глаза темнеют, а зрачки уменьшаются.

— Я ухожу. И тебе советую, — резко говорит она.

— Белла, нет. Не поступай со мной так. Я знаю, что ты считаешь, что я должна найти себе банкира или на худой конец торговца недвижимостью, но мне нравится Стиви. Очень нравится. Я хочу остаться.

— Мы здесь чужие, — говорит она, как будто я попросила ее вступить в кровавую религиозную секту, а не посидеть за выпивкой и посмотреть на танцующего на сцене сексуального мужчину. Что с ней такое? — Эти люди совсем другого сорта, чем мы. Они не нашего круга.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне дым ест глаза. У меня может начаться приступ астмы.

— Ты не страдаешь от астмы, — напоминаю ей я.

— Мне нужно уйти. Пожалуйста, пойдем вместе.

— Нет, Белла.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках тех людей, которых так сильно и не вовремя невзлюбила Белла. Зал полон мужчин и женщин, которые едят много пищи с высоким содержанием холестерина, уделяют слишком мало времени физическим упражнениям и спят больше, чем нужно. По-моему, они вполне моего круга. Я поворачиваюсь, чтобы сказать это Белле, но ее уже нет.

Елки-палки, черт возьми и мать твою! Я хватаю сумочку. Я должна пойти и найти ее — но я хочу остаться на месте и слушать и смотреть на Стиви Джонса. Белла моя лучшая подруга, несмотря на то что сейчас я бы с удовольствием ее придушила. Я встаю и втыкаюсь в толпу, но тут «Тюремный рок» заканчивается и начинается «Прилип к тебе».

Голос Стиви перекрывает шум. Его тембр торжественный и глубокий. Он говорит:

— Леди и джентльмены, я посвящаю это песню Лауре Ингаллс.

Толпа разражается одобрительными криками. Они понятия не имеют, кто такая Лаура Ингаллс, — в лучшем случае они знают ее как глупую веснушчатую девочку, страдающую от нездоровой страсти к огромным чепцам и панталонам, — но они все равно кричат: такова сила их любви к Стиви. Хорошо, что эта любовь длится, только пока он находится в образе Элвиса.

Стиви встречается со мной взглядом и улыбается. Я никогда не видела на лице взрослого человека такой широкой, счастливой улыбки. Я поражена. Я всегда знала свой предел — даже до того, как Оскар раздавил мою самооценку. Обычно мужчины, глядя на меня, думают, что я хорошая подруга, а не богиня красоты. Я не из тех женщин, кто останавливает автомобильный поток на дороге (если только я не стою на пешеходном переходе), но сейчас я знаю, я точно знаю, что Стиви Джонс смотрит на меня не просто так. Его взгляд означает, что я особенная.