— Моя мама? — Стиви отодвигается от меня. От волнения я и не замечала, насколько близко ко мне находилось его лицо. Всего в нескольких сантиметрах. — Я не звонил ей. Да, она будет рада. — Он выглядит слегка смущенным.

— Она в жизни много путешествовала? — Я почти уверена, что нет. В таких семьях, как та, в которой вырос Стиви, обычно не увлекаются поездками за границу — из-за отсутствия денег.

— Боже мой… Я ощущаю себя первосортным ублюдком, — говорит Стиви. Под влиянием чувства вины радость и волнение исчезают с его лица, будто стертые ластиком.

— Почему? — спрашиваю я.

— Я не подумал о том, что нужно пригласить маму. Кошмар, да? Я надеялся, что поедешь ты.

— Я? — Я удивленно улыбаюсь.

— Но если ты думаешь, что лучше пригласить маму…

— Да! То есть нет. Ну то есть как хочешь… — Я сглатываю разочарование. И что у меня за язык? Никогда за зубами не держится. Я украдкой смотрю на Стиви. Он улыбается.

— Ну, вообще-то она не очень любит дальние путешествия. Она считает, что поездка на поезде до ближайшего города — это целая экспедиция, к которой надо готовиться несколько недель. И еще она не любит, когда много солнца. А ты, я так понимаю, не откажешься растянуться у бассейна и погреться на солнышке.

— О да, не откажусь, не откажусь, — смеюсь я. — Но как быть с Эдди?

— А его отец не мог бы за ним присмотреть? Пообщались бы, как мужчина с мужчиной. Или кто-нибудь из твоих подруг — Амели или Белла? Они согласятся помочь. Ты заслуживаешь отдыха.

Я и правда заслуживаю отдыха. Или, по крайней мере, так жажду его, что готова оправдаться всем, чем угодно. Я уверена, что Оскар не откажется взять Эдди на несколько дней. И Амели, в случае чего, тоже. Ну и Белла, конечно. Такая возможность выпадает раз в жизни. Бесплатно и со Стиви. Он приглашает меня в путешествие. Он хочет, чтобы я поболела за него на конкурсе.

— Я бы очень хотела поехать. — Я улыбаюсь. — Если только ты правда хочешь, чтобы я поехала.

— Именно так. Значит, договорились?

— Договорились. Подкрепим наш договор рукопожатием. — Я протягиваю Стиви руку.

Он берет ее, но не пожимает, а переворачивает ладонью вверх и прослеживает пальцем линию, сбегающую вниз к основанию большого пальца и выходящую на запястье.

— Лаура, я тут подумал — может быть, нам подкрепить договор чем-либо более весомым, чем рукопожатие?

О да-а-а-а-а!

— Амели, ты что, считаешь, это была глупая затея? — Я пытаюсь шептать, но у меня выходит какое-то шипение. Мы находимся у меня на кухне, а Филип сейчас в погребе, выбирает вино для сегодняшнего званого ужина — но осторожность никогда не помешает. Я, естественно, говорю о том, стоило ли мне приглашать на него моего бывшего мужа — или, точнее, вновь образовавшегося мужа.

— Ты уже совершила глупость, когда вышла замуж за двоих мужчин, — шепчет Амели в ответ с характерной для нее бесчеловечной честностью.

Я в унынии. Неужели она не знает, что настоящие подруги должны поддерживать друг друга, что бы ни случилось? Она что, «Секс в большом городе» никогда не смотрела? Но наверное, она все же заметила, что я уже полумертвая ото всего этого, потому что с сочувствием добавляет:

— Ох, Белла, ну и натворила ты дел. Но по крайней мере, сейчас ты пытаешься все исправить. Ведь так?

Я смотрю ей в глаза, стараясь не показать гложущего меня страха и отчаяния. Вот Амели-то настоящая дока, когда надо что-нибудь исправить.

— Ты уверена, что не хочешь просто признаться во всем Филипу? — спрашивает она.

— Абсолютно, — с нажимом отвечаю я. Мысль о разговоре с глазу на глаз со Стиви пугает меня — каждый раз, когда я думаю об этом, у меня схватывает живот, — но это ощущение не идет ни в какое сравнение с тем ужасом, который охватывает меня, когда я размышляю о том, как буду объяснять все Филипу. Он никогда не простит меня. Я и сама не понимаю, как я смогла такое сделать. — Филип даже при игре в «Монополию» никогда не жульничает. Он никогда не возвращается к парковочному счетчику раньше, чем истечет положенное время. Он заранее посылает свою налоговую декларацию. Он бегом выбегает из дома, если вдруг забывает в срок вернуть DVD-диск в «Блокбастер».

Он не из тех, кто нарушает правила. — Я вздыхаю. — Он просто этого не поймет. Да и кому бы понравилось? Амели терпеливо кивает:

— Я знаю, но…

— Никаких но. Я сама заварила эту кашу, сама и буду расхлебывать. Я могу и должна все исправить.

Я осознаю, что выбрала рискованный вариант. Когда я сегодня вечером открою дверь гостям, Стиви испытает сильное потрясение. Надеюсь, он будет настолько ошарашен, что не сможет ничего сказать, — и будет молчать до тех пор, пока мне не удастся поговорить с ним наедине, — и тогда я попытаюсь убедить его держать язык за зубами. Я возвращаюсь к приготовлению ужина и нарезаю перец как только могу тонко. Все остальное я просто стираю из мыслей — в конце концов, в чем, в чем, а в этом я специалист.

Интересно, понравятся ли Стиви свежие лингвини с соусом «рокфор». Когда мы только познакомились, его рацион состоял исключительно из хрустящих оладушек «Финдус» с куриным вкусом и тушеной фасоли. Его кулинарные пристрастия не слишком усложнилось и к тому времени, когда я от него ушла. Я задумываюсь над тем, будет ли Стиви удивлен тем, что я теперь умею готовить и что у меня на кухне стоит шестиконфорочная «Ага». Или, может быть, он решит, что я сноб? Когда мы были вместе, это была самая уничижительная характеристика, которую мы только могли дать человеку.

Я качаю головой и отмахиваюсь от этой мысли.

Ну конечно, я не сноб. Уверена, что он будет рад, что у меня все хорошо, — или, по крайней мере, был бы рад, если бы мы встретились при иных обстоятельствах.

— Давай я помогу чем-нибудь, — говорит Филип, появляясь из погреба с бутылками вина в обеих руках. Две белого он ставит в холодильник, а одну красного откупоривает, чтобы вино могло дышать.

— Давай. Налей нам чего-нибудь выпить, — отвечаю я. Он смешивает мне джин с тоником, а Амели водку с клюквенным сиропом — наши любимые напитки.

— Ну и какой он, этот новый парень Лауры? — спрашивает он.

— Не имею ни малейшего понятия. Я его не видела, — поспешно отвечаю я.

— Ну, он, наверное, весьма хорош, раз мы так готовимся к его приходу. Устрицы, лингвини, шоколад и апельсиновое суфле. Да и ты, дорогая, выглядишь фантастически хорошо. Это новое платье?

Я краснею.

— Нет! Я его давным-давно купила, — вру я, в первый раз в жизни жалея о том, что Филип так внимателен ко мне. Сейчас мне вполне подошел бы один из тех мужчин, которые полагают, будто их жены носят шапку-невидимку.

По правде говоря, я очень постаралась для того, чтобы выглядеть на все сто. Обычно, когда друзья приходят к нам на ужин, я меняю футболку на блузку и в редких случаях надеваю чуть более приличные джинсы. Сегодня на мне черное платье до колен от «Дольче и Габбана». У него узкий верх, очень узкие бретельки и нет рукавов. Шнуровка на спине придает ему сдержанные обертоны доминирующей госпожи и сельской пастушки. Я знаю, что выгляжу здорово. И я хочу так выглядеть — но не позволяю себе думать о том, почему.

— Вроде бы он ничего. Лаура с ним очень счастлива, — говорит Амели.

— Ты его видела? — спрашивает Филип.

— Буквально мельком. Я как-то сидела с Эдди, и они вместе пришли забрать его, — невозмутимо говорит она.

— Так ты его видела? — Я не могу скрыть изумление. — Ты не говорила.

Я смотрю на нее с возмущением, но она и бровью не ведет. Она спокойно говорит:

— Разве? Наверное, просто из головы вылетело. Ничего в общем-то не произошло, но я чувствую себя преданной. Против воли я думаю, что Амели хочет преподать мне урок. Мне стоит большого труда сдержаться и не заорать, что я и так чертовски хорошо понимаю, что совершила ошибку, — и не надо мне ни на что указывать пальцем! Но тут, спасая нас обеих, звенит дверной звонок.