Мне кажется, я приняла предложение Филипа в основном как раз из-за этого автобуса, а не из-за засорившейся раковины — хотя я долгое время не могла признаться в этом даже себе. Печаль и страх — не слишком подходящие причины для того, чтобы выходить за кого-либо замуж.

Несмотря на то что на часах уже 10:45 вечера, я решаю позвонить моей лучшей подруге Белле. Она прекрасно знает, что только сейчас я могу выкроить несколько минут для разговора по телефону. Это не из-за того, что друзья у меня занимают нижнюю строчку в списке приоритетов, — просто у меня есть сын Эдди, которому четыре года, и, хотя умственные способности у него выше среднего, создается ощущение, что он полностью теряет слух, как только я произношу некоторые фразы — например, такие как: «Милый, займись чем-нибудь сам. Мамочке нужно позвонить» и «Пора спать».

Я совсем не богиня домашнего очага. Я бы не хотела, чтобы вы составили обо мне неправильное мнение, решив, что я принадлежу к тому типу женщин, кто упаковывает завтрак, который дети берут в детский сад, накануне вечером, а сам этот завтрак состоит из приготовленных домашних блюд, овощей, фруктов и всякой другой здоровой и полезной пищи. Мне до этого далеко. Мои повседневные дела во многом заключаются в том, что я соскребываю кетчуп и недоеденные рыбные палочки с пластиковых тарелок в мусорное ведро, а также йогурт со всех поверхностей, до которых только Эдди может дотянуться, загружаю белье в стиральную машину, может быть, чуть-чуть глажу (если не могу разгладить морщины на ткани просто рукой) и выпиваю по крайней мере полбутылки вина. После того как стирка запущена, вино обычно начинает действовать и у меня наконец появляется ощущение, что очередной день позади. Вот тогда я и звоню Белле.

Нам с ней всегда есть о чем поговорить. Довольно продолжительное время мы разговаривали о моем разводе и об этом негодяе — моем бывшем муже. Потом мы обсуждали свадьбу Беллы, а сейчас, ввиду того что ни у кого из нас не намечается в жизни значительных событий, мы беседуем о том, в какой цвет мне стоит выкрасить ванную, а ей ногти на ногах.

Я совершенно спокойно могу позвонить Белле в такой поздний час и заболтаться с ней до полуночи и даже дольше — ведь ей не вставать на работу и у нее нет ребенка, который утром потребует ее внимания. Я даже не пытаюсь притворяться, что не завидую.

Три года назад, когда я только познакомилась с Беллой, все было совсем по-другому. В то время она не ходила по косметологам, диетологам, дорогим парикмахерам и спортзалам, чтобы заполнить чем-нибудь свой день. Приблизительно с 8:30 утра до 7:45 вечера она работала девочкой на побегушках в каком-то агентстве по связям с общественностью, так как имела смутное желание «заняться пиаром». Окружающие говорили ей, что у нее это должно получиться. Я бы не сказала, что она имеет природный дар общения с людьми, но она хорошенькая, а, по моим наблюдениям, совершенно несоразмерному количеству хорошеньких девушек советуют выбрать карьеру в области связей с общественностью. Такие девушки часто находятся под влиянием заблуждения, что заниматься связями с общественностью — значит только и делать, что ходить на классные вечеринки, поэтому они некоторое время барахтаются в этом бизнесе, несмотря на наличие искреннего интереса к другим, более надежным профессиям. К этой категории принадлежала и Белла.

По вечерам она подрабатывала официанткой в убогом коктейльном баре и ходила на курсы компьютерной грамотности, потому что кто-то сказал ей, что она должна приобрести хорошие навыки работы на ПК. Как только она разобралась, что «ПК» означает «персональный компьютер», а не «политическая корректность», она записалась на вечерние занятия. По выходным она работала официанткой в кафе, где я с ней и познакомилась.

В то время она слишком много работала, слишком мало зарабатывала и не отличалась особым лоском. Сейчас все ровно наоборот.

Я тогда только что развелась с мужем. Оскар бросил нас, когда Эдди было шесть месяцев. Он сказал, что ему нужно найти себя — трусливый мужской эвфемизм для фразы «У меня есть другая». Описывая мою ситуацию, англичане сказали бы, что я «попала в переплет», а мы, жители нижнего мира, — что я оказалась посреди залива дерьма в лодке без весел. До того как родился Эдди, я была с головой погружена в работу и почти ни с кем не общалась. Забота об Эдди отнимала у меня большую часть суток, но, как бы старательно я ни возилась с ним, кормила его, меняла ему подгузники, он все равно не мог развеять мою тоску по человеческому общению — ведь самым большим, что он мог мне предложить по этой части, было: «Гр-р, гр-р, гуль-гуль, ма-ма, ма-ма, га-га».

Мне было очень одиноко.

Я познакомилась с Беллой всего через два месяца после катастрофических событий, которые, говоря откровенно, пустили мою жизнь под откос. В то время максимальным расстоянием, на которое я отваживалась отойти от дома, был путь до кафе, которое располагалось на главной улице моего района и обслуживало в основном родителей с детьми. Для меня оно было привлекательно тем, что мне не приходилось прилагать абсолютно никаких усилий, чтобы соответствовать этому заведению. Все посетители кафе либо держали на руках орущих младенцев, либо наблюдали за буйством детей постарше. Неухоженный вид, валики послеродового жира на животе и отталкивающие, невыспавшиеся лица были в порядке вещей. Я поглубже ныряла в крикливую толпу, и это было именно то, чего я хотела. В идеале я была бы не прочь полностью исчезнуть — после распада брака это обычное душевное состояние. Однако, как оказалось, моя маскировка (широкие мужские штаны, серое лицо и засаленные волосы) была недостаточно совершенной. Я все же выделялась из общей массы посетителей. Я поняла это, когда однажды официантка (Белла) сказала мне:

— А ты, я гляжу, здорово несчастна. Я права?

Я решила оставить фразу без внимания и пересесть за другой столик, однако инстинкт и любопытство взяли верх, и я не смогла устоять перед соблазном посмотреть на нахалку, которая, против всех правил английского этикета, смеет задавать незнакомым людям такие откровенные вопросы. Меня приветствовала широчайшая улыбка и светящийся взгляд огромных карих глаз. Я была обезоружена. Впервые за последние два месяца кто-то проявил доброту по отношению ко мне.

— Абсолютно! — призналась я.

Белла поставила на стол тарелку с двумя большими сдобными булочками в сахарной глазури и корице. Они соблазнительно блестели. На меня накатила непомерно большая волна благодарности. После ухода Оскара я почти ничего не ела. Или, точнее, я ела довольно много, но в основном всякую ерунду. Я обнаружила, что не в силах ходить по супермаркетам (толпы счастливых женушек), и обходилась той снедью, что находила дома. Поначалу я питалась нормально, но по мере того, как запасы съестного в холодильнике и буфете иссякали, я переходила на все более странные комбинации — например, ела рыбное филе (хорошо) с кукурузными хлопьями (слегка необычно) или холодную тушеную фасоль со спагетти. В тот день мой завтрак состоял из банки анчоусов и консервированного рисового пудинга. Вкусовые сосочки были в ярости.

— Это мои любимые. Я решила, что тебе понравится, — сказала официантка.

— Спасибо, — пробормотала я и спросила себя, не знаю ли я эту красивую женщину с короткими вьющимися волосами и открытой улыбкой. Вроде бы я не была с ней знакома, но она вела себя так, будто мы с ней друзья, — даже обращалась «на ты».

— Ешь! — приказала она.

Я послушно взяла с тарелки булочку и вгрызлась в нее зубами. На губы сразу налипла корица и сахарная глазурь. Теплое тесто таяло на языке. Это было божественно вкусно.

— Я Белла.

Я смогла только пробормотать:

— Лаура, — и расплакалась.

Белла протянула мне носовой платок — не очень свежий, но мне было все равно.

Так Белла стала моей лучшей подругой.