Отложив вилку, я поднял голову:

– Хочешь знать, что Стэнли Рот сказал о твоем решении уйти к Майклу Уирлингу? Почему ты думаешь, что он что-то сказал?

Я заложил руку за спинку стула. С холодным спокойствием глядя на Джули, я задал вопрос, который, по моему представлению, мог все прояснить:

– Вы много лет работали вместе. Скажи, Рот когда-нибудь думал о ком-то, кроме себя?

– Он сказал хоть что-нибудь? – глухо спросила Джули.

Мне следовало бы соврать для приличия, чтобы она почувствовала хоть какое-то удовлетворение от сделанного шага. Будь на ее месте другая, будь она не той, с кем меня связывала близость… Если бы я не ловил себя на желании быть с ней, тогда я мог бы сказать то, что Джули надеялась услышать: Стэнли Рот понимал, что у нее не оставалось выбора, и всегда желал для нее лучшего.

Вместо этого я сказал правду. К своему стыду, я знал: слова причинят ей боль.

Я заглянул Джули в глаза:

– Только то, что ты вернешься к нему после суда.

Чуть отвернув голову, она внимательно изучала мои глаза – до тех пор, пока не поверила окончательно. Потом засмеялась тихим и злым смехом.

– Я вернусь после суда?! – сверкнув глазами, воскликнула Джули. – Что ж, это в его духе. Передай, что я не вернусь. Скажи, что я никогда не вернусь: ни после суда, ни потом! – Комкая в руке салфетку, Джули боролась с собой. – Знаешь, что он сказал мне той ночью, сразу после того как Мэри Маргарет нашли мертвой? Хочешь знать, что он сказал?

– Что? – спросил я.

Взяв Джули за руку, я вдруг заметил, что она смотрит куда-то поверх моего плеча. Медленно поднимая взгляд, Джули смотрела на того, кто стоял за мной. На ее лице появилось недоуменное выражение. Человек стоял совсем близко от нашего стола. Раздосадованный вторжением, я бросил на пришельца недовольный взгляд, ожидая, что тот уйдет. Наконец я понял, кто это. Надо мной нависал Джек Уолш, оглядывавший ресторан. Он медлил, желая удостовериться, что все взгляды направлены на него.

– Как вы можете? – требовательно спросил Уолш, потрясая в воздухе рукой. – Как вы можете защищать человека, зная, что он виновен? Почему ставите под сомнение действия полиции? Ставите под вопрос честность тех, кто лишь делал свою работу? Вы хотя бы раз видели мою дочь? – прорычал он. – Видели, как она была хороша? Вы приходите в суд в шикарных костюмах и дорогих ботинках, и вам нет никакого дела до тех, кому вы причиняете боль. Что, нет? Намерены убедить присяжных в невиновности убийцы! Вам безразлично, каким способом можно этого добиться, не так ли? Вам безразлична репутация моей дочери. Вам на все наплевать, так? И нет никакого дела до того, что Стэнли Рот убил Мэри Маргарет Флендерс! – Глаза Уолша полыхали от гнева. – Вам нужно выиграть дело! В этой стране вы – единственный, кто будет праздновать, если убийца выйдет на свободу! – прокричал он. Схватив со стола стакан, Уолш плеснул водой мне в лицо.

Пока я, вскочив на ноги, вытирал глаза салфеткой, Уолш развернулся и пошел к выходу.

В ресторане воцарилась напряженная тишина. Стоя с открытым ртом, я услышал среди публики отдельные жидкие хлопки. Зрители аплодировали Джеку Уолшу.

После нескольких недель, когда эксперты, занудно-упертые каждый в свою область криминалистической науки, доказывали то, что все и так знали; после опроса свидетелей, описавших последний день из жизни Мэри Маргарет Флендерс, – обвинение наконец закончило изложение дела.

Служанка – та самая, что обнаружила в бассейне тело, – разбудила Мэри Маргарет в восемь часов утра. После завтрака Мэри Маргарет Флендерс уехала к парикмахеру в Беверли-Хиллз. Стилист, известный среди эксклюзивно-состоятельной клиентуры как Эдуардо и присягнувший говорить только правду под именем Джона Бейкера, сказал, что она появилась в четверть одиннадцатого и уехала через полтора часа. Помогая себе двумя руками, он сообщил, что Мэри Маргарет выглядела «потрясающе», и, вздохнув, добавил: «Как всегда».

По словам пресс-секретаря Мэри Маргарет Флендерс, энергичной журналистки лет сорока на вид, непрерывно моргавшей и нервно перебиравшей пальцами, она встретилась с Мэри Маргарет за ленчем в компании еще двух дам, одна из которых была писательницей, а вторая – независимым продюсером. Обе хотели говорить со звездой о проекте, который, по их мысли, мог раскрыть новую грань ее таланта, доселе неизвестную. Мэри Маргарет согласилась взглянуть на сценарий – вот и все.

– Встречалась ли она с кем-либо незнакомым, не связанным со студией «Блу зефир»? – спросила Анабелла Ван Ротен.

Она ни с кем не встречалась. Как пояснила свидетельница, в последние несколько месяцев Мэри Маргарет казалась нетерпеливой и постоянно стремилась попробовать себя в чем-то новом. Похоже, она слишком устала от образа, от никогда не менявшихся запросов публики, от одной изо дня в день повторявшейся формулы собственной жизни. Формулы, не менявшейся никогда: все считали ее звездой, а на студии боялись растерять публику.

Пресс-секретарь сообщила, что они ушли из ресторана приблизительно в половине третьего. Точного времени она не помнила. Мэри Маргарет поехала домой, журналистка последовала за ней часом позже. С четырех до шести Мэри Маргарет Флендерс давала прием в своем особняке «Пальмы». Прием был посвящен сбору денег на постройку детского отделения местной больницы.

В зале суда приглушили свет, и Анабелла Ван Ротен разрешила технику включить видеопроектор. Отснятая во время приема пленка запечатлела сотни людей. Женщин в огромных шляпах со свисавшими полями, мужчин в синих клубных пиджаках и рубашках с отложными воротничками. Оживленно болтая друг с другом, все они толпились на лужайке около огромного дома. Среди гостей было несколько знаменитостей и еще с десяток лиц, казавшихся знакомыми, но едва мне удалось бы вспомнить, откуда именно. Было лишь одно лицо, которое заставляло вас позабыть про все остальные. Вероятно, именно этот эффект открыл ее первый муж, Пол Эрлих, в тот вечер, когда они вместе оказались на приеме у какого-то забытого теперь продюсера. Стоило ей войти, и все тут же остановилось – не просто остановилось, а отошло на второй план и неподвижно застыло, превратившись в декорации.

Лента была снята одной из камер видеонаблюдения, обычно включавшихся на публичных мероприятиях. Сделанная без всяких претензий на художественность, эта видеозапись скорее напоминала фотографию, на которой все, кроме главного элемента композиции, выглядело намеренно размытым, слегка не в фокусе.

У Мэри Маргарет Флендерс действительно был дар, достающийся очень красивым людям: находясь рядом, она внушала вам чувство особого подъема, ощущение полноты жизни. Когда свет включили вновь, зал суда наполнился ровным гулом приглушенных разговоров.

Последний из гостей покинул дом около половины седьмого вечера. В семь тридцать, переодевшись в другое платье, Мэри Маргарет Флендерс прибыла в дом одного из последних голливудских «боссов» – человека, когда-то взявшего под свой контроль и сделавшего индустрией сразу несколько медиаструктур. Он знал всех, начиная с исполнителей и кончая студиями, на которых они работали. Мэри Маргарет Флендерс оказалась в числе сотни приглашенных на восьмидесятисемилетие этого человека. В показаниях, продолжавшихся всего несколько минут, последний из вызванных обвинением свидетелей, Льюис Гриффин, сообщил, что видел, как Мэри Маргарет Флендерс покинула прием в половине одиннадцатого. Свидетель подтвердил, что она уехала одна.

Едва за Льюисом Гриффином закрылась дверь судебного зала, со своего места поднялась Анабелла Ван Ротен. С мрачно-удовлетворенным выражением она торжественно объявила:

– Ваша честь, народ закончил.

Стоя с поднятой головой, она наслаждалась моментом, заключавшимся в полном формальном представлении всех доводов обвинения. Если у заместителя прокурора и имелись сомнения в их основательности, она упрятала их лучше, чем самому искушенному преступнику когда-либо удавалось спрятать следы преступления. Анабелла Ван Ротен смотрела на судью так, словно всем своим видом требовала восстановить справедливость. Она казалась твердой, убежденной и абсолютно уверенной, что независимо от любых попыток защиты обвинение уже доказано. Стэнли Рот виновен в убийстве. Доказано окончательно и бесповоротно.