– Нет, – решительно сказал Брэдли. – Не знаю никого, с кем она могла бы это проделать. – Держа жену за руку, он привстал и со всей решительностью объявил: – Не верю, что это мог совершить кто-то, кого она знала. Ее все обожали.

– Любил ли ее Стэнли? – громко спросила Элизабет Хокинг. – Я задаю себе вопрос: он действительно любил Мэри Маргарет?

– Что вы имеете в виду? – доверительно произнесла Кларисса Гриффин, и все сидевшие за столом с интересом уставились на Элизабет Хокинг.

В первый момент Элизабет ничего не ответила. На ее губах играла задумчивая улыбка, словно мимолетное отражение воспоминаний или печали, таившейся в глубине сердца и заслоненной заботами нынешнего дня.

– В картине под названием «Джильда» главную роль играла Рита Хэйуорт. Эта роль сделала ее звездой…

– «Джильда»?! – с неожиданной энергией воскликнул Роберт Мэнсфилд. – Ах да… Я помню «Джильду»!

Потухшие глаза заискрились интересом. Мэнсфилду не терпелось попотчевать слушателей смутным эпизодом сильно приукрашенного прошлого. Жена дернула его за рукав. Неожиданно покорившись, Мэнсфилд потер лоб, прокашлялся и замолчал.

– Рите Хэйуорт приписывают одно высказывание, – продолжала Хокинг. – Говорили, ее проблема состояла в том, что мужчины отправлялись в постель с Джильдой, а просыпались с Ритой. Это я имела в виду, говоря, что Стэнли Рот любил Мэри Маргарет, любил искренне. Вот и все.

Я украдкой посмотрел на Роберта Мэнсфилда. Уткнувшись взглядом в стол, он слушал. По все еще красивому лицу артиста блуждала лукавая улыбка. Должно быть, он перебирал в памяти истории, связанные с именем «Джильда», – все то, о чем теперь мог только молчать.

Майкл Уирлинг скорчил раздраженную гримасу. Он снова выставил ладони перед собой, на сей раз барабаня подушечками пальцев друг о друга. Сосредоточившись на этом процессе, Уирлинг видел только свои руки или, скорее, то, что находилось за ними.

– Итак, вы заявляете противоположное сказанному мистером Антонелли, – произнес он, и его взгляд стал еще напряженнее. – Противоположное объявленному всему миру – что она не приводила в дом того, кто ее убил. То есть убийство совершил Стэнли Рот, глава студии?

Элизабет бросила салфетку на стол и расхохоталась:

– Майкл, Боже… Ты прекрасно знаешь: я вовсе не это сказала. Почему ты хотя бы раз не прислушаешься к кому-то другому?

Возникло ощущение неловкости. До меня наконец дошло то, о чем не могли не знать остальные, присутствовавшие в этой комнате. Когда-то Майкл Уирлинг и Элизабет Хокинг были любовниками. Это объясняло их нынешнюю взаимную неприязнь.

Льюис Гриффин постарался сгладить ситуацию:

– Уверен, никто не считает Стэнли как-либо связанным с ее смертью, – с печально-умиротворяющим выражением сказал он. – Это большая, причем двойная трагедия. Да… Во-первых, смерть Мэри Маргарет, а теперь это…

Он горестно покачал головой. Затем, будто показывая, что есть и другие столь же серьезные дела, обсудить которые настоятельно необходимо, Гриффин медленно поднял брови.

– Однако Майкл прав. Пора задуматься о своей ответственности и о том, каким образом справиться с ситуацией. Не думаю, что у нас есть выбор: последний фильм Мэри Маргарет должен как можно скорее выйти в прокат. Когда в проект вложено сто миллионов долларов, нельзя сидеть и ждать, чем закончится судебный процесс. – Помолчав, он задумчиво посмотрел на меня: – Мы в крайне неловком положении. Майкл и я… Все, кто работает на студии, разделяют нашу позицию. Нелегко разобраться, как теперь быть, и пока мы определенно действовали не лучшим образом. Нет сомнения: вы должны сделать все возможное для защиты Стэнли. Господи! Стэнли – мой лучший друг, и, если бы не он, «Блу зефир» не существовала бы вовсе. В этом-то и дело! Стэнли Рот и «Блу зефир» – одно целое. Мы хотим сделать все, чтобы защитить Стэнли Рота и студию.

Лицо Гриффина приняло суровое выражение, он поджал губы, а глаза превратились в узкие щелочки. Уирлинг кивнул в знак согласия. Впрочем, как мне показалось, у него имелись иные соображения.

– Студия окажет любую посильную помощь, – продолжал Гриффин. – Поможем всем, чем только можно. Я не уверен, могу ли просить об ответной услуге. В случае если обнаружится нечто предосудительное – я имею в виду информацию о Мэри Маргарет, – не могли бы вы сначала сообщить об этом нам? Это поможет выстроить наши действия.

Склонившись над столом, я рисовал вилкой круги на скатерти.

– Завтра утром мистер Рот предстанет перед судьей, и, после того как мы заявим о его полной невиновности, я предложу внести залог, – сказал я, продолжая наблюдать за блестящей вилкой. Положив ее, я обвел глазами сидевших вокруг стола гостей, встретив взгляд одного Льюиса Гриффина. – Дело в том, что Рот обвиняется в убийстве, и я не уверен, что залог будет принят. В случае неудачи Стэнли Рот останется в тюрьме, в полной изоляции до окончания процесса. Если так случится, – спросил я, – кто возглавит «Блу зефир»?

– Мы с Льюисом будем вместе руководить студией, – быстро ответил Уирлинг.

Мне на секунду показалось, что Гриффин не согласится или по крайней мере определит функции, которые помогут установить его непререкаемый авторитет, не оскорбляя при этом чувства других людей. Впрочем, если Гриффин и собирался сказать нечто подобное, то передумал.

– Стэнли возглавляет студию, и мы едины во всем, – дипломатично сказал Гриффин. – Мне кажется, вы не правы… Я очень надеюсь, что вы ошибаетесь в прогнозе на завтра. Не представляю, как судья может оставить Стэнли в тюрьме. А ты, Майкл?

Уирлинг насторожился.

– Известно, кто назначен вести процесс? – тревожно спросил он.

– Это не имеет значения, – ответил я.

Уирлинг посмотрел в мою сторону – словно я чего-то не знал, а он не собирался мне объяснять.

– Возможно, – тихо произнес он.

Было нечто странное в судье Рудольфе Хонигмане. Даже не внешность – хотя он действительно выглядел не вполне обычно. Странными были неодинаковые по цвету глаза, один из которых казался серым, а другой – голубым. На лице судьи доминировал огромный нос, заметно смещенный вправо. Впрочем, несмотря на асимметрию, внешность судьи соответствовала типу седоватого и высоколобого шестидесятилетнего человека – известного, знающего и уверенного в себе.

Нет, странной казалась не его внешность, а чересчур торопливые движения. Казалось, судья силой тащил себя в зал заседаний.

В суде ждали первого появления Стэнли Рота. Рот был знаменит, и его всегда узнавали – так же как любую голливудскую звезду. Помещение, назначенное для судебного заседания, находилось в осаде. Вокруг здания стояли машины с телевизионной аппаратурой и спутниковыми тарелками, везде сновали репортеры – не только со всей страны, но и со всего света, борясь друг с другом за место, с которого они могли бы наблюдать за предъявлением обвинения в убийстве.

Осаждая тесно расставленные деревянные скамьи, с журналистами сражались наиболее именитые представители киноиндустрии. В зале суда не часто разыгрывались такие сцены. Тем не менее торопившийся пройти на свое место Рудольф Хонигман не поднимал головы.

Усевшись наконец в черное кожаное кресло, Хонигман как будто ощутил себя в безопасности, после чего заботливо разложил папки и документы так, чтобы все бумаги были под рукой. Закончив, остановился, выжидая. Потом обвел взглядом зал, как мне показалось, лишь для того, чтобы обратить внимание на даму – заместителя окружного прокурора, сидевшую за столом справа от меня. Судья попытался улыбнуться, но улыбка тут же превратилась в неловкую, болезненную гримасу.

Казалось, достопочтенный Рудольф Дж. Хонигман, заменивший лет двадцать просидевшего на этом месте бывалого судью, страдал от грозившей развалить дело боязни судебного заседания. Попытавшись сказать, что пора начинать слушания, Хонигман едва смог выдавить два слова. Голос судьи дрогнул, он опустил глаза и закашлялся.