Верная своему обещанию, Анабелла Ван Ротен внесла официальный запрос прокуратуры о повторном разбирательстве дела «Народ против Стэнли Рота» через неделю после того, как, дрожа от злости, поклялась устроить новый суд.

Умный и деятельный юрист, на первом процессе Ван Ротен ни разу не выпустила из рук инициативу. Абсолютно убежденная в вине Рота, она была уверена, что сможет доказать это и, на мой взгляд, искренне удивилась тому, что суд не приветствовал ее стремление начать повторные слушания. Повторные слушания – это не просто смена суда присяжных. Судей ждала огромная очередь из дел – как гражданских разбирательств, в которых стороны годами ждали своего шанса предстать перед законом, так и уголовных, где обвиняемые, содержавшиеся в тюрьме, могли рассчитывать на суд более-менее скорый.

Повторный суд над Стэнли Ротом должен был ждать очереди месяцев восемь. Совсем недолго, по мнению судейских юристов, и целая жизнь, если верить разочарованному выражению бледного лица Анабеллы Ван Ротен. Судя по тому, с каким безразличием воспринял новость Стэнли Рот, для него намеченная дата не имела никакого значения.

Я давно перестал изучать непостижимо загадочные реакции Стэнли Рота. Возможно, я просто устал от непрерывной смены его настроений, от энтузиазма до быстро возникавшего беспредельного недовольства. Теперь, о чем бы я ни спрашивал, Рот отвечал неопределенно и даже двусмысленно, словно раздумывал о чем-то и не хотел отвлекаться на мои вопросы. Откровенно пытаясь его задеть, я спросил о том, что Мэри Маргарет Флендерс сказала Полу Эрлиху в день убийства. Рот нетерпеливо отмахнулся. Предполагалось, что любой знавший ее человек понимал: сказанное Мэри Маргарет Флендерс не имело ничего общего с тем, что она скажет завтра или еще день спустя. Я подумал, что это больше относится к нему самому.

Очевидно, мы оба устали. Только теперь я почувствовал, как вымотался. С момента окончания первого процесса я жил на одном адреналине. Хотелось только уехать домой, сесть на пригорке и подставить лицо легкому бризу с залива, не думая ни о Голливуде, ни о Стэнли Роте, вообще ни о ком, замешанном в этом деле. Хотелось просто сидеть и ни о чем не думать до момента, когда опять буду готов к бою и смогу видеть события в новом свете.

Впрочем, сидеть дома в компании Мариссы и думать о чем-то, помимо Голливуда и Стэнли Рота, оказалось не так легко, как я себе представлял и надеялся. Анабелла Ван Ротен не хотела дожидаться новой возможности судить Стэнли Рота. Никто не хотел ждать. Писатели, пожелавшие стать известными, и люди известные, пожелавшие стать писателями, – все, кто был хоть немного знаком с Мэри Маргарет Флендерс и Стэнли Ротом, писали книги, давали интервью или старались поставить свое имя рядом.

Некоторые из расследовавших это преступление полицейских, кое-кто из свидетелей, дававших показания на процессе, и даже двое присяжных наняли агентов, пытаясь продать написанные ими истории. Джек Уолш, не найдя издателя, пожелавшего выплатить запрошенную им сумму, сам дал эксклюзивное интервью одному из общенациональных изданий. В тот же день оно вышло на телевидении в виде двадцатиминутного сюжета, в котором Уолш обвинил присяжных в попытке прикрыть своим провалом некомпетентность обвинения. Детектив Крэншо воздерживался от любого рода заявлений. По слухам, он работал над сценарием, посвященным делу Рота, где-то в Аризоне.

Способность ухватить свой шанс – в этом сама суть американской жизни. Какой смысл в известности, если не намерен извлечь из этого выгоду, не ожидая, пока новости станут вчерашними? Какой смысл ждать восемь месяцев, когда вы уже посвятили делу Рота около года жизни, когда, поторопившись, можете рассчитывать на бестселлер? Что на втором процессе останется от напряжения и от новизны ощущений первых слушаний, если он начнется лишь через восемь месяцев? Что может привлечь внимание пресыщенной знаменитостями публики? Нет, если вы хотите написать книгу, которая понравится издателям, это нужно делать немедленно.

Спустя два месяца после завершения первого, не вынесшего никакого решения суда над Стэнли Ротом в список общенациональных бестселлеров входили произведения с названиями вроде: «Смерть в Беверли-Хиллз, или Как Стэнли Рот убил Мэри Маргарет Флендерс». Обложка книги обещала «шокирующие и прежде не публиковавшиеся детали преступления». Все обсуждали полученный автором аванс в три миллиона долларов, и никто не задумывался о влиянии книги на шансы Стэнли Рота.

– Иди посмотри, – озорно сверкнув глазами, сказала Марисса в тот вечер, когда я начал читать книгу.

Вместе мы сели на диван. На экране была актриса, несколькими годами ранее вышедшая замуж за известного немолодого деятеля, давно не снимавшаяся и теперь внушавшая удивленной телеведущей, будто обрела Божий дар не только излечивать недуги, но и дарить миру любовь. Она говорила все это с неумеренным энтузиазмом победителя конкурса знатоков, только что выигравшего главный приз.

По-видимому, оценив ситуацию сразу с нескольких сторон, Марисса весело захлопала в ладоши:

– Разве не чудесно! Знаешь, рано или поздно это должно было случиться. Столько полуночных программ, столько бывших знаменитостей. И надо же, первый рекламный ролик в интересах Господа! – Отсмеявшись, она спросила: – Помнишь, что Стэнли Рот говорил об этом бизнесе? Чтобы в него попасть, люди готовы на все. – Марисса выключила телевизор. Ее глаза как-то погрустнели. – Более того, они сделают все, что угодно, лишь бы в нем остаться. Разве не так? Однажды эти люди поняли, что такое быть в кадре и оказаться в центре внимания миллионов.

Я подумал об этом, вернувшись к «Смерти в Беверли-Хиллз». Казалось, не имело почти никакого значения, что именно вы делаете, желая подольше оставаться в центре общественного внимания. При минимальном везении вышедшие в тираж кинозвезды оставались на телевидении, а при ином раскладе – снимались в рекламе, рассчитанной на потребителей старшего возраста.

Обладавшие действительно громкой славой могли вынести свои имена на обложки книг никому не известных писателей, рассказывавших о Голливуде тем, кто испытывал ностальгию по еще памятным временам. Другие, в их числе и немолодая актриса из телешоу, выступали в качестве целителей или медиумов, превращая искусство, когда-то хорошо продававшее себя лишь на карнавалах, в то, чему в эпоху телевидения рукоплещут с выражением искреннего одухотворения.

Грустно видеть, как некогда известные люди пытаются напомнить другим, что они еще живы и на что-то способны. Полный уход вызывает куда больше уважения – как, например, поступок хозяина того английского особняка в стиле Тюдоров, на месте которого Льюис Гриффин выстроил дом из стекла и бетона. Прокручивая рулоны старой кинопленки, он смотрел на того, кем когда-то был, и пил до потери сознания, пока не сжег все вокруг. И сгинул в огне в гордом одиночестве.

Плохо, что он не написал ничего о своей жизни и о том, как она менялась во времена, когда фильмы стали звуковыми, в воздух поднялись самолеты и всем начало казаться, будто нужно спешить, чтобы не отстать. Думаю, это чтение оказалось бы интереснее книги, которую я держал в руках, и лучше многих других опусов, которые так торопились напечатать. Вспомнилось давно забытое и, возможно, ошибочное высказывание Шопенгауэра, что с пришествием газет и журналистов писать и печататься может кто угодно, а всем прочим остается читать до отупения.

В комнату вошла Марисса. Закрыв книгу, я отложил ее в сторону. Сев рядом на постель, Марисса взяла книгу в руки и, открыв ее где-то на середине, начала листать страницы. Неожиданно что-то задержало ее взгляд. Положив раскрытую книгу на колени, она с интересом и нескрываемым удовольствием начала читать.

– Это про тебя, – подняв глаза, сообщила она и закрыла книгу. – Я почитаю. Все это читают.

Я заулыбался, потом расхохотался в голос:

– Я тебе говорил, там нет ничего хорошего.

Марисса с гордым видом сунула книгу под локоть.