Мы поспешно освободили собак от постромков и выбили палками смерзшийся в их шкурах снег. Освободившись, собаки радостно запрыгали, их лай, загнутые кольцом хвосты и вздернутые кверху носы выражали благодарность. Покуда мы танцевали на льду, разминая мышцы и потирая руки, чтобы восстановить кровообращение, над голубыми северными просторами поднялось солнце, окрасив недавно наметенные сугробы в теплые тона. Во время шторма температура воздуха поднялась только до —26°, но вскоре снова упала ниже —40°. На западе все еще стоял туман, и погода казалась неустойчивой. Трогаться в путь было еще слишком рано; мы снова заползли в наши мешки, ища успокоения во сне.

Ужасная бессонница, которая преследовала меня во время путешествия, на этот раз не пришла, и я уснул с блаженством невинного ребенка. Должно быть, я пребывал в забытьи несколько часов, но когда неожиданно открыл глаза, ужас охватил мое сердце. Громкие взрывы отдавались эхом у меня под головой. Казалось, будто в глубинах моря подо мной разлетались на куски бомбы. Я лежал неподвижно, размышляя, уж не приснилось ли мне это. Звуки, отдаваясь эхом, замерли вдали. Осмотревшись, я не заметил в иглу ничего необычного. Я увидел, что Авела и Этукишук смотрят на меня испуганными, широко открытыми глазами. Я поднялся на ноги и выглянул наружу через глазок в двери. Ледяные поля отражали теплый свет восходящего солнца, который растекался волнами коричневатого цвета. Ничто, казалось, не тревожило лед. Вокруг царило неземное спокойствие. Решив, что лед, как обычно, трескался от внезапной перемены температуры, я вернулся к своим товарищам, ободрил их и быстро заснул.

Неожиданно я пробудился снова. Ошеломленный, я услышал под собой серию отдающих эхом громоподобных звуков, почувствовал, как лед заходил ходуном, и ощутил внезапное головокружение, которое испытываешь на раскачивающемся корабле в море. Через какую-то долю секунды я увидел, как Авела вскочил на ноги. В то же самое мгновение купол снежного дома раскрылся над моей головой, и я успел разглядеть подернутое золотом небо. Инстинкт подсказал мне вскочить на ноги, но я успел лишь приподняться, когда совершенно неожиданно все, что находилось подо мной, куда-то ушло, поехало. Я ощутил захватывающее дух падение, а затем, к моему неописуемому ужасу, мне все тело что-то сдавило, словно я оказался внутри холодной стальной раковины, которая, сжимаясь, перекрыла мое дыхание, чтобы выгнать из меня саму жизнь.

Еще мгновение, и стало ясно, что трещина прошла как раз там, где лежал я, и я, совершенно беспомощное создание, в своем спальном мешке при температуре —48° барахтался в морской воде, а сверху на меня валились снежные блоки иглу, лед и снег.[114]

С боем сквозь пронизывающий холод и штормы. Жизнь — монотонное чередование трудностей. Неумолимое влечение полюса. Открытие но вой земли за 84-й параллелью. Более двухсот миль от Свартенвога. Первые шестьсот миль позади

Видимо, я был на грани потери сознания, когда почувствовал, как чьи-то руки подхватили меня под мышками, затем я услышал смех. С ловкостью, присущей эскимосам, мои спутники вытащили меня из воды и, покуда я, распростершись на льду и тяжело отдуваясь, оправлялся от испуга, бросились спасать снаряжение. Все произошло настолько быстро, что я пробыл в воде какое-то мгновение. Мои спутники усмотрели что-то забавное в случившемся и смеялись от всей души. Хотя я пробыл в воде совсем немного времени, мой спальный мешок[115] мгновенно покрылся коркой льда. К счастью, оленья кожа оказалась совсем сухой, когда с нее сбили лед. Происшествие, так сильно испугавшее меня, явилось очень поучительным опытом, потому что продемонстрировало, какую опасность таит лед во время затишья после шторма.

Чувство благодарности судьбе наполнило мое сердце. Я целиком и полностью сознавал, что наши жизни висели на волоске. Проспи мы несколько мгновений дольше — и все мы исчезли бы в разверзшейся трещине. Вечно голодный Север вновь принял бы человеческие жертвы.

Лед вокруг нас был изломан. Многочисленные черные трещины с открытой водой окружали нас, источая струйки морозных, похожих на дым испарений. Разница между температурами воды и воздуха составляла 76°. При таком контрасте вода казалась кипятком.

Мы торопились как можно скорее уйти из этого опасного места и поэтому упростили завтрак. Растопив снег, мы выпили немного этой ледяной жидкости в качестве возбудительного средства и приступили к поглощению рациона, состоявшего из полуфунта смерзшегося пеммикана. Наши пальцы окоченели от холода, губы посинели, у нас не было укрытия, и поэтому процедура оказалась для нас слишком тяжелой. Чтобы согреться, мы принялись готовить нарты. Понукаемые бичами, собаки, казалось, сами впрыгнули в упряжь. Пеммикан, который в самом деле оказался слишком твердым, пришлось крошить на кусочки топором, и мы медленно перемалывали его зубами, уже тронувшись в путь. Наши зубы еще стучали от холода, а в желудках постепенно разливалось тепло от этого потребленного топлива.

Состояние льда заметно улучшилось. После недолгих поисков нам удавалось находить безопасные места для переправы через трещины. Сильный западный ветер дул с неумолимой настойчивостью.

Мы заметно продвинулись вперед, но ни на минуту не забывали, что вступили в область, доселе не изведанную человеком. Дни стали походить один на другой. Выше 83-й параллели жизнь лишена какой-либо привлекательности. Холод и голод лишают человека каких-либо волнующих, радостных ощущений. Даже солнечный день и слабый ветер не излечивают душу подобно бальзаму.

Пробудившийся ото сна сначала осознает, что ветер стих, и замечает, как по стене ледяного убежища скользят лучи безрадостного солнца. Потом он расталкивает пинками жертву, которой в это утро предстоит подняться первой (мы пытались соблюдать равенство в разделении тягот жизни). Тому, на чью долю выпадает выполнение утренних обязанностей, приходится потерять два часа отдыха. Он колет лед, наполняет им чайник, разжигает огонь и нередко отмораживает себе пальцы. Затем он торопится снова забраться в мешок, где отогревает закоченевшие руки на собственном животе. Иногда, если это двухспальный мешок и его товарищ тоже проснулся, арктический этикет позволяет положить закоченевшие руки на живот сожителя по мешку.

Через должное время кровь снова приливает к рукам, и бедняга принимается за уборку в лагере, но в первую очередь — за капюшон собственного спального мешка. Тот весь в сосульках и инее — результат дыхания во время сна. Дежурный сбивает с мешка сосульки и снег. Тем временем лед успевает осесть в чайнике. Нужно наколоть еще немного льда и положить его в чайник. Вероятно, при этом дежурный нарушает одну из заповедей и крадет то, что считается у нас большой роскошью, — добрый глоток воды, чтобы освежить свое пересохшее горло. Из-за необходимости экономить топливо мы установили лимит на питьевую воду.

Затем наступает время обратить внимание на огонь. Пламя не разгорается — необходимо прочистить газовое отверстие. Дежурный беззаботно хватается рукой за небольшой кусочек металла, к концу которого прикрепляется игла примуса. Металл обжигает ладонь, и бедняге приходится расстаться с кусочком собственной кожи. Затем надо разделить на порции пеммикан. Он тверд как гранит, но не замерзает, потому что в нем нет влаги. Конечно, его можно размягчить на огне, однако у нас нет для этого топлива. Затем оба сони получают пинок и открывают очи, для того чтобы лицезреть камнеподобный кусок пеммикана. В перерыве между зевками зубы принимаются дробить пеммикан. Закипает вода, туда бросают чай, затем чайник снимают с огня.

По-прежнему оставаясь в мешках, мы приподнимаемся на локтях для того, чтобы насладиться единственным небесным даром в нашей жизни — чашкой чая, которая согревает одновременно наши руки и желудки. Затем мы одеваемся. Удивительно, насколько мороз способен ускорить этот процесс.