Передняя часть ледника Гумбольдта, который простирается на 60 миль к северу, была отчетливо видна в обрамлении темно-синих утесов. Ближе к середине его совершенно чистый от снега, с многочисленными трещинами лед струился волнами словно по поверхности штормового моря. Из-за странного пурпурно-синего отблеска, шедшего от ледника ввысь, небо чем-то напоминало водяное[82] Снег, засыпавший льды на море, отливал нежно-лиловым. В остальном небо и земля были залиты характерным для арктических сумерек багровым отблеском.

Этот ледник, самый крупный в американской Арктике, некогда простирался значительно южнее, и в его власти находились все окрестные острова, включая остров Брука. Ледник предстал перед нами как очаровательный этюд, написанный в пурпурных и синеватых тонах, однако было слишком холодно, чтобы решиться его исследовать.

Эскимосы подготовили для меня самый легкий тюк. Удобно разместив его у меня на спине, а ремень, помогающий удерживать его, на лбу, эскимосы взвалили на себя свои тяжелые тюки, и мы направились в лагерь. Останавливаясь передохнуть, мы всякий раз отрезали кусочки оленьего сала, и я с удивлением обнаружил, что пристрастился к этому новому для меня лакомству. В лагере мы нашли остальных эскимосов, пребывавших в благодушном состоянии, так как каждому посчастливилось добыть одного-двух оленей. Большего не удалось сделать, и мы решили отложить охоту до утра в надежде встретить медведя.

Устав от долгой охоты и обильной трапезы с оленятиной, мы проснулись поздно. Выпив по чашке чая, упаковали и погрузили мясо. Собаки радостно тянули тяжелые нарты. Сумеречное сияние заливало небо, словно обдавая его жаром. К юго-востоку, на фоне розоватого неба, мощные языки ледника Гумбольдта маячили в фиолетовых стенах скал, а море выставляло напоказ многочисленные оттенки розоватых и лиловых красок в зависимости от направления отраженных лучей на склонах снежных сугробов.

Собаки, будто сознавая, что их носы обращены к стране моржей, бежали бодро. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Температура была -42°. Намереваясь достичь Анноатока за два перехода, мы, помогая собакам, бежали позади нарт. Мороз заставлял нас совершать энергичные телодвижения. Однако, отягощенные мехами, мы то и дело искали повод, чтобы с удобством развалиться на нартах и избежать пытки, которую причинял пот. Источник света медленно смещался вдоль покрытых тенями гор, нависавших над замерзшим морем. Наша тропа, будто наэлектризованная, источала многоцветное сияние.

Небо постепенно приобретало оттенок старого золота, и фиолетовая вышивка на облаках сменилась багряной. Золото, которое растекалось по небу широкими полосами, потемнело, и багровое одеяние небес поблекло. Вскоре другие небесные факелы озарили переменчивый лик сияющих снегов. Теперь на небесном своде плавали звезды, горевшие настолько ярко, что каждая из них, сама по себе миниатюрное солнце, соперничала с главным светилом. При этой новой иллюминации сумеречные краски утратили свое цветение. Словно белый электрический свет залил холодное небо.

Я шагал по белому, пламенеющему воздуху. Красота окружающего очаровывала. Я чувствовал себя так, будто ступал по холодному пламени в призрачном королевстве, где когда-то очень давно боги правили древним народом. Я чувствовал себя древним норвежцем, осеняемым славой Валгаллы,[83] горевшей на его челе. На какое-то время я даже забыл об усталости. И наконец, утомленный долгим переходом, повалился на нарты. Эскимосы, которые принялись распевать песни, маячили где-то впереди. В этом неземном освещении их туловища словно выросли. На горизонте произошли едва заметные изменения. Безмолвно, с благоговением наблюдал я за переменой декорации и зажигающимися огнями, будто все это происходило на сооруженной богами сцене, на которой разыгрывалась божественная, вызывающая трепет героическая драма.

Помолодевший, словно питаемый теплом колышущихся разноцветных небесных вуалей, золоченый лик луны в сопровождении четырех сателлитов[84] величественно поплыл по небу над сверкающими языками ледника Гумбольдта. Радужные, волнистые полосы в небе, похожие на рубиновые ожерелья, обвивались вокруг невидимой глазу шеи луны. По мере того как луна поднималась в небе, розовые тона поблекли, а белое мерцание звезд сменилось мягким кремовым сиянием.

Мы продолжали путь. Эскимосы пели, собаки изредка лаяли. Затем все мы внезапно смолкли, потому что само великое сияние Севера заполыхало над землей и замерзающим морем. Неосязаемые творения из его пламени, божественные пальцы его, когда оно словно сходит со своего таинственного трона, чтобы улыбнуться осененному ночью миру, прошлись по небу сверкающими серебром лучами. Они зажгли небо жидким пламенем, закрыли его мерцающей панорамой ослепительной красоты. Языки его то пламенели причудливым орнаментом, то исчезали. От горизонта до зенита каскады молочного пламени вздымались магическими фонтанами.

Созерцая величественную картину этого дошедшего до нас из другого мира свечения, я ощутил самого себя песчинкой во Вселенной и еще глубже осознал благотворное влияние того возвышенного идеала, служению которому посвятил себя. Я чувствовал себя словно в экстазе от неукротимой решимости, присущей человеку, когда он творит великие дела, достигает цели, венчающей его великими свершениями, создает величайшие произведения искусства, возвышающие его над остальным человечеством. В таком состоянии духовного опьянения я продвигался вперед. И хотя северное сияние поблекло, оно еще долго играло в моей душе. Мы прибыли в Анноаток поздно вечером 1 ноября.

Отчаянная охота. Гонка с приключениями. По замерзшему морю и ледяным горам к лежбищам моржей. Лед взрывается под самым носом у охотников. Полюс приближается — семь нарт, груженных ворванью. Арктическая трагедия

Первые числа ноября мы занимались рутинной работой в окрестностях Анноатока. Франке собирал у эскимосов и сушил нарезанное узкими полосками мясо. Энергия многих людей была направлена на изобретение нового снаряжения. Женьщны выделывали шкуры и шили одежду. Затем была организована партия для поездки на юг, чтобы собрать там дополнительный «урожай» мяса, шкур и мехов. Для этого мы думали воспользоваться преимуществом, которое дает лунное освещение в ноябре.

Итак, всю первую неделю ноября мы готовились к 500-мильному путешествию

в южные эскимосские поселения, в места, богатые моржами. Бичи словно рвали щелчками упругий, морозный воздух. Хриплый, похожий на волчий вой собак, вторя бичам, разносился над льдами. «У-у-у! Хук, хук!» — покрикивали каюры. Упряжные ремни всех семи нарт натянулись, как струны, пятьдесят гибких, сильных животных бросились вперед, и мы, ухватившись за задние, перпендикулярно торчащие рамы эскимосских нарт, тронулись в путь, в мгновение ока иглу с их мерцающими оконцами, затянутыми пузырями вместо стекол, пронеслись мимо. Прощальные крики оставшихся в поселении эскимосов замерли позади, и вскоре мы слышали только скрип полозьев и радостный лай рвущихся вперед, не знающих усталости собак.