На тернистом пути мучеников Севера. Встреча с жителями Крайнего Севера. Жизнь в каменном веке. Совместная охота. Спартанское мужество эскимоски Мане.

Последнее время я много размышлял о том, в чем же заключается очарование ослепительно белого, сурового Севера. Я не видел края более странного — восхитительного и печального одновременно. Когда мы шли по заливу Мелвилл, я чувствовал, как Север завлекает меня в свои магические объятия. Часами простаивал я на палубе в одиночестве, и солнце, этот чудовищный, вечный источник света, ослепительно сияло на горизонте, словно поджигая волны, озаряя своими лучами некое невидимое божество Севера с заледенелым сердцем. Краски и позолота словно обволакивали мой разум, и мне казалось, что я плыву по морю расплавленного солнечного света.

Часами меня снедало единственное желание — оно переполняло, пьянило меня — желание идти вперед и только вперед, туда, где не ступала нога человека. Возможно, только благодаря этому желанию человеческому существу присуще стремление превзойти других, доказать, что оно обладает физическими и умственными способностями, не имеющими себе равных, возможно, именно это желание заставляло людей отваживаться на самое трудное в мире предприятие, подвергать себя самым тяжким испытаниям. Этого не объяснить словами.

Во время моего бдения на палубе я часто думал о своих предшественниках, о тех героях, которые, сменяя друг друга на протяжении трех столетий, терпели холод и голод, пренебрегали комфортом цивилизованного мира, оставляли родных и близких, жертвовали собой ради достижения какой-то таинственной, бесплодной цели. Я с волнением перечитывал рассказы тех, кто вернулся, — рассказы, которые жгли мою душу огнем, пробуждая во мне прямо-таки сумасшедшее честолюбие. Я думал о неустанных усилиях этих благородных людей, об их разбивающих сердца неудачах, и неукротимая, стремительная волна решимости, присущая моим предшественникам, вздымалась в моей груди: я должен победить силы природы, преодолеть ледяные просторы — подобно Икару, покорившему небо, я обязан достичь той сверкающей серебром пустыни, которую люди назвали Северным полюсом.

Покуда мы резали форштевнем колышущиеся воды, я словно ощущал таинственное присутствие тех, кто остался здесь навсегда и умер страшной смертью, тех, чья плоть смерзлась в порывах леденящего ветра, иссохла от голода, тех, кто, возможно, лишь продлил агонию, питаясь плотью своих уже обреченных товарищей.[62] Я думал и о тех, кого не стало в мгновение ока, о тех, кого внезапно поглотила пасть вечно голодного до человеческих жертв ледяного моря. Кто-то сказал, что души бессмертны благодаря энергии великих страстей, таких, как любовь или честолюбие, которая копится в течение всей человеческой жизни. В те пьянящие, проведенные на палубе часы мне показалось, что я ощутил в себе неукротимые, неисполнившиеся желания павших, их душ, которые некогда трепетали в груди и сейчас домогаются уже невозможного, чего не сумели достичь при жизни. Я словно горел в том же огне честолюбия, который пожрал тех людей; биение моего сердца, полного любви к тем людям, будто усиливалось биением их уже мертвых сердец. Я чувствовал, как во мне (я не осмеливался доверить эти мысли даже Брэдли) неумолимо растет решимость, невзирая на все преграды, попытаться покорить полюс!

С этого времени до той самой минуты, когда я повернулся спиной к той бесплотной, отливающей серебром точке отчаяния на вершине мира, я чувствовал опьянение, неосязаемый соблазн, который воодушевлял меня, наполняя радостью, отзывавшейся в моем сердце ритмичной мелодией. Сейчас я с удивлением вспоминаю тогдашнее патетическое состояние моей души. Несмотря на все пережитое, я не жалею о волнующих часах, наполненных вечным сиянием полуночного солнца.

Мы достигли северного берега залива Мелвилл утром, и в дымке перед нами предстали крутые утесы мыса Йорк. Сильные южные ветры прибили к побережью большие ледяные поля, крупная зыбь разбивалась о колышущуюся кромку льдов, и пробиваться к берегу было опасно. Нам очень хотелось повидаться с жителя-

ми мыса Йорк, однако ледовая обстановка вынудила следовать дальше, и мы проложили курс к поселению Норт-Стар-Бей. К полудню дымка растаяла, и мы увидели вздымавшиеся из воды крутые утесы теплого малинового оттенка. Берег здесь достигает двух тысяч футов высоты. По-видимому, это остаток древнего плато, которое простирается на значительное расстояние к северу. Повсюду были небольшие ледники, которые в своем стремлении к морю сгладили утесы. В воздухе было бессчетное количество чаек, кайр, гагарок и гаг. Наши взгляды скользили по гряде высоких малиновых утесов, а затем нам открылась высокая коническая скала — ориентир, хорошо известный всем штурманам. Далее мы увидели длинную стену ледника Петовик, а за ним — простирающиеся далеко на восток искрящиеся белые просторы материкового льда, который, словно одеялом, покрывает внутренние районы Гренландии.

Небольшие, разбросанные далеко друг от друга поселения эскимосов жмутся к ледяным стенам залива Мелвилл; они были к югу от нас; массивные утесы ледника Гумбольдта — к северу; морская ширь — к западу; безжизненные внутренние районы Гренландии — к востоку.

Что же препятствует эскимосам селиться в этих местах? Здесь словно царит само изобилие, как в море, так и в воздухе и на суше. Повсюду встречаются голубые и белые песцы, есть тюлени, моржи, нарвалы, белухи, царь ледяных просторов — полярный медведь. Основная причина малочисленности здешнего населения заключается в очень тяжелых условиях существования. Здесь дорожат детьми, и женщины, замужние или нет, у которых есть хотя бы один ребенок, ценятся выше, чем бездетные.

Береговая линия в этих местах необычайно сильно изрезана. С севера на юг по прямой она простирается миль на двести, не более, а ее полная протяженность с учетом береговой ливни в проливе Вольстенхольм, заливе Инглфилд, в других бухтах, проливах и фьордах составляет четыре тысячи миль.

Мы осторожно огибали мыс Атолл. На поверхности воды лежал густой туман, почти напрочь скрывавший бесчисленные скалы и айсберги, что сильно затрудняло выбор курса. Обогнув мыс Атолл, мы вошли в Вольстенхольм-фьорд и взяли курс на поселение эскимосов в Норт-Стар-Бей.

Норт-Стар-Бей словно находился под охраной мыса, который довольно выразительно называется Столовой горой — Уманак. Когда мы подошли к этому мысу, эскимосы вышли навстречу на каяках. Я был лично знаком со многими из них, поэтому мне доставило большое удовольствие снова увидеть их лица. На борт судна поднялся и приплывший в одной из лодок Кнуд Расмуссен,[63] датский писатель, который жил среди эскимосов, по-видимому, для того, чтобы набраться местного колорита.

Поскольку возникла необходимость кое-что подремонтировать на шхуне, нам пришлось прибегнуть к примитивному способу докования судна, и мы вытащили его на берег. Это было сделано с наступлением полной воды. У нас погнулась лопасть винта — это было основное повреждение, — и мы выправили ее. Мы осмотрели все судно и устранили также неисправность двигателя.

Тем временем наш вельбот не стоял без дела, и наши усилия увенчались успехом — мы пополнили запасы богатой добычей — гагами и прочей дичью. Поздно вечером мы нанесли визит в Умануи. Это поселение едва ли можно назвать деревней, так как там стоят семь самых обыкновенных палаток из тюленьих шкур, живописно раскинувшихся на прибрежных скалах. Около них, дрожа от полуночного холода, собрались все мужчины, женщины и дети.

Здешние эскимосы — странные образчики человечества. Средний рост мужчины — примерно пять футов[64] и два дюйма, женьщины — четыре фута десять дюймов. У всех широкие, скуластые лица, неуклюжие туловища, кривые ноги, короткие и толстые руки. Кожа слегка отливает бронзой. Как у мужчин, так и у женщин угольного цвета волосы, карие глаза и короткие носы.