Лэндри вдруг коснулся моего лица – слева, там, где чувствительность кожи почти отсутствовала. Почему-то мне казалось правильным, что он не может коснуться меня по-настоящему, что я не могу позволить себе ощущать его столь же остро, пронзительно, как было доступно мне когда-то в прошлом. Ко мне так давно уже никто не прикасался, что и не знаю, как иначе я могла бы это воспринять.

Я подняла голову, взглянула ему в глаза… Интересно, что читает он в моих? Что я чувствую себя беззащитной, и это мне не нравится? Что я чувствую желание, и оно лишает меня воли? Что я ему не доверяю, и все равно меня к нему влечет?..

Лэндри наклонился и накрыл мои губы своими. Я позволила ему поцеловать меня, даже ответила, хоть и с несвойственной мне робостью. Но дело-то в том, что ту Елену, которая в данную минуту стояла у машины, никто никогда не целовал. Все, что было со мною прежней, осталось так далеко, будто я читала об этом в книжке.

От него пахло кофе и немножко дымом. Губы были теплые и твердые. Жадные. Требовательные. Волнующие.

Любопытно, что чувствовал он? Счел ли меня холодной и безразличной, удивился ли, как двигаются (или не двигаются) мои губы?

Моя ладонь лежала на его груди, и прямо в нее билось сердце. А он слышит, как колотится мое?..

Он поднял голову, посмотрел на меня, и я поняла, что он ждет.

Но я не нарушила молчания, не пригласила его к себе, хотя отчасти мне, безусловно, этого хотелось. Я вдруг начала проявлять осторожность. Пусть я буду жалеть всю жизнь, но, хотя мне хватило смелости играть с убийцей и спорить с представителем ФБР, для того, чтобы пригласить домой понравившегося мужчину, я оказалась недостаточно смелой.

Уголки рта Лэндри чуть приподнялись, будто он прочел в моих глазах все, в чем я сама для себя не могла разобраться.

– Провожу-ка я вас до дома, – сказал он. – Чтобы убедиться, что Ван Зандт не поджидает у ворот.

Я отвела взгляд, кивнула:

– Спасибо.

Поднять глаза я боялась, чтобы случайно не попросить его остаться у меня на ночь. Сейчас мне было куда страшнее, чем утром, при мысли о том, что ради самозащиты, может, придется пырнуть человека ножницами.

До поместья Шона доехали без приключений. В большом доме было темно. Горела лишь лампочка в окне Ирининой комнаты над конюшней. Ван Зандт нигде в засаде не сидел.

Лэндри вошел в дом, огляделся. Затем, как полагается джентльмену, вернулся к двери и стал ждать, что я скажу.

Я засуетилась, обгрызла заусеницу и скрестила руки на груди.

– Я… ммм… Я попросила бы вас остаться, но со всем этим похищением…

– Понимаю, – не сводя с меня пристального, серьезного взгляда, кивнул он. – Как-нибудь в другой раз.

Я заперла за ним, выключила свет и пошла в спальню. Мне хотелось поскорее залезть под душ, чтобы смыть с волос запах сигаретного дыма. Вытершись, я долго стояла перед зеркалом и смотрела на себя – на тело, на лицо, – пытаясь решить, кем же я стала.

Впервые за два года я осознала себя женщиной. Я смотрела на себя – и видела живую женщину вместо призрака, маски, панциря ненависти к себе.

Я смотрела на шрамы на теле, где асфальт сорвал с меня кожу. Интересно, что было бы с Лэндри, если б я позволила ему увидеть все мои изъяны при хорошем освещении? Ужас как неприятно чувствовать себя беззащитной перед ним… Хотелось только верить, что, увидев меня без одежды, он не будет шокирован, не скажет ни слова.

Самой странно, как я могу даже допускать такие мысли. Это удивляет. Бодрит. Обнадеживает.

Надеяться? Вот уж чего не хочу! Не хочу, но надо – надо ради Эрин, ради Молли… ради себя самой.

«А вдруг, – подумала я, – ну вдруг я уже достаточно наказана и продолжать казнить себя отныне бессмысленно? Вдруг это просто саморазрушение из жалости к себе? Я не во всем права, но ради Эрин Сибрайт я сделала что могла, и это мне зачтется».

Я вернулась в спальню, достала из ящика прикроватной тумбочки флакон с болеутоляющими таблетками. Испытывая смешанное со страхом возбуждение, отнесла их в ванную, высыпала на столик. Сосчитала все до одной, как делала почти каждый вечер в эти два года. А потом аккуратно собрала их в ладонь, выбросила в унитаз и спустила воду.

Поздняя ночь, автостоянка у торгового центра.

Стоянка почти пуста. Только две-три машины у круглосуточного супермаркета. В остальных павильонах свет не горит.

Девушка бежит к магазину. Ноги у нее подгибаются от усталости. Она плачет. Волосы спутаны. Лицо в синяках. Руки исполосованы красными рубцами.

Она видит два стоящих рядом полицейских автомобиля и поворачивает к ним. Пытается звать на помощь, но в горле у нее пересохло, и оттуда не вылетает ни звука.

В нескольких шагах от машины она спотыкается и падает на четвереньки.

Девушка: Помогите. Пожалуйста, помогите.

Она знает, что в кабине не слышно ее шепота. Она всего в паре метров от машины, но подняться на ноги уже нет сил. Она лежит на асфальте и всхлипывает. Водитель замечает ее и вылезает из машины.

Водитель: Мисс! Мисс! Что с вами?

Девушка смотрит на него и плачет от счастья.

Полицейский садится на корточки рядом с нею. Зовет напарника.

Водитель: Ригер! Звони в «Скорую»! Мисс, вы можете говорить? Вы в состоянии сказать, как вас зовут?

Девушка: Эрин. Эрин Сибрайт.

Затемнение.

– В каком она состоянии? – спросил Лэндри, входя в отделение неотложной помощи больницы Палмс-Уэст. Полицейский, доставивший Эрин Сибрайт, еле поспевал за ним.

– Сильно избита, но в сознании и может говорить.

– Изнасилована?

– Доктор сейчас проводит освидетельствование.

– Где вы ее нашли?

– Мы с Ригером были на стоянке у «Пабликс». Вообще не понимаю, откуда она выскочила. Как с неба упала.

– Как туда попала, не говорит?

– Нет. В истерике была, плакала и вообще…

– Поблизости кого-нибудь видели? Другие автомобили?

– Нет. Там сейчас прочесывают территорию вокруг на двух машинах.

Лэндри постучал в дверь смотровой, предъявил высунувшейся медсестре полицейский значок.

– Мы почти уже закончили, – сказала она.

– И что? Есть что-нибудь?

– Я бы сказала, картина смазанная.

Лэндри кивнул, отошел от двери, достал из кармана мобильный. Дуган отправился к Сибрайтам, чтобы лично известить их. Вайс пока не объявлялся.

Он набрал номер Елены и стал считать гудки. Только не представлять ее в постели. Вкус ее губ все еще держался в памяти.

– Алло? – Голос скорее настороженный, чем усталый.

– Эстес? Это Лэндри. Не спите?

– Нет.

– Эрин Сибрайт в неотложке в Палмс-Уэст. То ли похитители ее отпустили, то ли сама сбежала. Еще не знаю.

– О господи! Вы ее видели? Говорили с ней?

– Нет. Ее осматривают на предмет изнасилования.

– Слава богу, жива. Родным сообщили?

– Там сейчас лейтенант Дуган. Думаю, они вот-вот будут здесь. Извините, – спохватился он, увидев, что у вахты мается Вайс, – мне пора.

– Ладно. Лэндри…

– Да?

– Спасибо за поддержку.

– Ну, все-таки это вы начали расследование, – сказал он, нажал отбой и повесил трубку на пояс, не сводя глаз с Вайса.

– Дуган был? – спросил Вайс.

– Он у родных.

– Ты с девушкой еще не говорил?

Не успел Лэндри ответить, из смотровой вышла женщина-врач. Лэндри предъявил ей значок.

– Детективы Лэндри и Вайс, – сказал он. – Как она?

– В шоке, разумеется, – ответила врач, миниатюрная пакистанка в очках, раза в три увеличивавших глаза. – У нее очень много мелких ссадин, синяков и ушибов, но переломов вроде бы нет. По-моему, ее избивали электропроводом или кнутом.

– Признаки изнасилования?

– Небольшое раздражение слизистой влагалища. Ссадины на внутренней поверхности бедра. Следов спермы нет.