Эрин Сибрайт, судя по всему, упрямица и спорщица, да и с мальчиками, как видно, любит погулять. Ей восемнадцать, наслаждается своей новообретенной самостоятельностью… Вот только почему я обо всем этом думаю, непонятно. Привычка, должно быть. Сыщик всегда сыщик. Правда, я-то уже два года как в полиции не работаю и впредь работать не буду.

– Похоже, у твоей Эрин собственная жизнь. Может, у нее просто нет сейчас времени на младшую сестру?

Лицо Молли Сибрайт помрачнело.

– Я же вам говорю, Эрин не такая. Не могла она просто взять и уехать.

– Из семьи ведь уехала.

– Меня она не бросила бы. Никогда.

Наконец-то Молли заговорила не как сорокадевятилетняя стерва-начальница, а как обычный ребенок. Растерянная, испуганная девчушка. Пришедшая ко мне за помощью.

– Люди меняются, – отрезала я, снимая сбрую с крюка. – Взрослеют. Наверно, пришла твоя очередь.

Эти слова попали точно в цель. За круглыми, как у Гарри Поттера, очками вскипели слезы. Я не позволила себе ни жалости, ни чувства вины. Не нужно мне ни работы, ни клиентов. Ни людей, которые вторгаются в мою жизнь с какими-то надеждами.

– Я думала, вы другая, – сказала Молли.

– Почему?

Она взглянула на журнал, который лежал на полке рядом с моющими средствами. На странице, будто на картинке из сна, парили в ленточках тумана мы с Д’Артаньяном. Взглянула – и ничего не сказала. Если и было у нее объяснение, то делиться им со мною Молли явно не желала.

– Молли, я не героиня. Мне жаль. Если тебе так показалось, очень жаль. Уверена, если твои родители не беспокоятся за сестру и полицейские не беспокоятся, то и беспокоиться тут не о чем. Я тебе не нужна, и слава богу, что это так.

Она не смотрела на меня. Постояла минуту, собираясь с силами, потом достала из маленького красного кошелька на поясе десятидолларовую бумажку, положила ее на журнал, вежливо произнесла:

– Спасибо, что уделили мне время.

После чего развернулась и вышла.

Я не бросилась следом. И не сделала попытки вернуть ей десять долларов. Просто проводила взглядом и подумала, что девочка эта будет повзрослее меня самой.

Краем глаза я увидела Ирину, изящно прислонившуюся к дверному косяку, будто стоять без опоры у нее не было сил.

– Вы хотите, я оседлать Фелики? – Она так и не научилась говорить по-английски правильно.

С работы Эрин Сибрайт, скорее всего, уволилась. Небось радуется сейчас жизни в компании какого-нибудь никчемного красавчика. Молли в такое верить не хочет, ведь это коренным образом изменило бы ее отношения с обожаемой старшей сестрой. В жизни полно разочарований. Молли еще предстоит понять, что так бывает со всеми: те, кого любишь, кому веришь, предают и бросают.

Ирина театрально вздохнула.

– Да, – кивнула я. – Седлай Фелики.

Ирина побрела к деннику, и тут я задала вопрос, ответа на который предпочла бы не получать.

– Ирина, ты что-нибудь знаешь о тренере скаковых лошадей по имени Дон Джейд?

– Знаю, – на ходу ответила она, даже не повернув головы. – Он убийца.

Среди лошадников встречаются люди двух типов: те, кто любит лошадей, и те, кто эксплуатирует и лошадей, и любящих их людей. На все хорошее и доброе в мире должен быть свой противовес. Лично мне всегда казалось, что зло с лихвой перевешивает, а добра ровно столько, чтобы утешить нас и не дать с головой погрузиться в пучину отчаяния. Но это всего лишь мое мнение.

Лошадьми занимаются лучшие из знакомых мне людей. Неравнодушные, самоотверженные, не жалеющие себя ради доверившихся им животных. Люди, которые умеют держать слово. Цельные, глубокие. Но лошадьми занимаются и гадкие, омерзительные моральные уроды. Способные солгать, обмануть, украсть, за грош продать родную мать, если это покажется им выгодным. Те, кто будет улыбаться в лицо и одной рукой хлопать по плечу, а другой – воткнет нож в спину.

Судя по Ирининым словам, Дон Джейд относился ко второму типу.

Утром в воскресенье – как раз перед тем, как Эрин Сибрайт не заехала за младшей сестрой, чтобы вместе отправиться на пляж, – скакового жеребца, которого тренировал Дон Джейд, нашли в деннике мертвым. По официальной версии, смерть произошла от удара током. По слухам же, не было такого несчастного случая, где обошлось бы без Дона Джейда.

Я залезла в Интернет и просмотрела сайты по коневодству, чтобы выяснить о Доне Джейде все возможное. Однако целостной картины не выстраивалось. Нужны были подробности, конкретные детали, и я знала, к кому за этим обратиться.

Если Дон Джейд относится ко второй категории лошадников, то доктор Дин Сорен безоговорочно попадает в первую. С доктором Дином я знакома всю жизнь. Все, что связано с лошадьми, известно ему до мелочей, в этом мире для него секретов нет. Свою ветеринарную карьеру он начал в незапамятные времена, лечил рысаков, а потом постепенно перешел на элитных выставочных лошадей. В нашем деле доктора Дина знают и уважают все. Правда, ветеринарную практику он оставил несколько лет назад, но я знала, где его найти. Теперь доктор дни напролет просиживал в кафе, которое было центром общественной жизни большой конюшни, купленной им у Пирсона.

Трубку сняла хозяйка кафе. Я назвала себя, попросила к телефону доктора Дина и услышала, как она через комнату кричит ему, а он кричит в ответ: «Какого черта ей надо?»

– Скажите, что мне надо спросить его кое о чем.

Женщина и это прокричала.

– Так какого черта она не приедет сюда и не спросит меня живьем? – загремело в трубке. – Или стала такой важной птицей, что уж и навестить старика некогда?

Таков доктор Дин. Назвать его очаровательным или любезным язык не поворачивался, но он – один из лучших людей, которых я знаю. Нехватку мягкости у него с лихвой восполняют душевная целостность и благородство.

Ехать к нему мне не хотелось. Собственно, Дон Джейд заинтересовал меня лишь из-за отзыва Ирины. Простое любопытство. Недостаточно сильное, чтобы подвигнуть меня на общение с людьми. У меня не было ни малейшего желания покидать мое убежище, особенно в свете опубликованной в «Сайдлайнз» фотографии.

Грызя уже объеденные до мяса ногти, я отправилась домой.

Дин Сорен видел меня всякой, ибо знал почти с рождения. Когда мне было двенадцать, в зимний сезон он раз в неделю брал меня с собой на вызовы в качестве ассистента. Мы с мамой на тот сезон поселились в «Поло-клубе», чтобы я могла каждый день заниматься верховой ездой с личным тренером. У меня был репетитор, так что расписание уроков в школе не нарушало моего графика подготовки к выступлениям на соревнованиях. И вот каждый понедельник – выходной для наездников день – я подкупала репетитора и удирала на обход с доктором Дином, чтобы держать ему лоток с инструментами и стирать грязные бинты. Родной отец никогда не проводил со мною столько времени. Я в жизни не чувствовала себя такой нужной.

Теперь воспоминания о той зиме особенно задели меня за живое. Я не могла припомнить, когда в последний раз ощущала себя нужной кому-то. Да и когда в последний раз хотела этого. Но зато я прекрасно помнила, как катила рядом с доктором Дином в его огромном «Линкольне», переоборудованном в передвижную ветлечебницу.

Вероятно, именно это воспоминание подвигло меня взять ключи от машины и тронуться в путь.

В одном из амбаров на принадлежащей доктору Дину земле обитали охотники и скаковые наездники, а в другом – мастера по выездке. Контора, личная конюшня доктора Дина и кафе располагались в большом здании между ними.

Кафе было без всяких затей – столики под навесом да барная стойка. За центральным столиком в резном деревянном кресле, как старый король на троне, восседал доктор Дин и потягивал что-то из украшенного бумажным зонтиком бокала.

Подходя к кафе, я чувствовала легкое головокружение. Отчасти от страха увидеть его – или, вернее, что он меня увидит, – а отчасти боясь, что сейчас меня окружат люди, начнут глазеть и спрашивать, в самом ли деле я занимаюсь частным сыском. Однако в кафе никого, кроме Дина Сорена да женщины за стойкой, не оказалось. Из амбаров тоже никто не высовывался.