Ван Зандт прижал руку к груди, будто я сделала ему больно.

– Я – человек чувствительный. И всем хочу только добра. Мне очень жаль, если…

– Не принимайте близко к сердцу, Томас, – посоветовал Шон. – Элль каждый вечер перед тем, как лечь спать, точит язычок на точильном камне.

– Это чтобы лучше жалить тебя, мой дорогой.

– Острым языком мужа не привлечешь, – надулся Ван Зандт.

– Мужа? Зачем он мне? – фыркнула я. – Был уже один. Я его выгнала. Бывшие мужья гораздо лучше – половина денег и никакой головной боли!

Ван Зандт погрозил мне пальцем, пытаясь воспринимать происходящее с юмором.

– Мисс тигрица, вас надо приручить. Тогда вы по-другому запоете.

Краем глаза я заметила идущую к нам Ирину. Длинные голые ноги, высокие сапоги. Она что-то несла в руке и казалась сердитой. «На Шона, – предположила я (как выяснилось, ошибочно). – За то, что опоздал, или нарушил ее собственные планы, или еще по какой-то из пятидесяти причин, регулярно превращавших Ирину в настоящую». Она остановилась в пяти шагах от нас и вдруг заорала что-то по-русски, швырнув в Ван Зандта то, что держала в руке.

Тот едва успел вскинуть руку и смазать траекторию полета стальной подковы, пока та не попала ему в лоб.

Шон в ужасе отскочил.

– Ирина!

Барышня, визжа, фурией набросилась на Ван Зандта.

– Свинья! Подлая свинья!

Я стояла оторопев и тупо смотрела, как Ирина молотит его кулаками. Она была тоненькая, как ивовый прутик, но сильная, и мускулы у нее были о-го-го. Ван Зандт шарахался из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть ее с себя, но она прилипла к нему, как пиявка.

– Дрянь полоумная! – орал Ван Зандт. – Уберите ее! Уберите!

Шон подскочил к нему, одной рукой схватил девицу за светлые, собранные в хвост волосы, а другой – поймал мелькающий в воздухе кулак.

– Ирина! Прекрати!

– Сукин сын! Вонючий сукин сын! – визжала она, пока Шон отдирал ее от Ван Зандта и оттаскивал назад, в глубь прохода между денниками.

– Она с ума сошла! – вопил Ван Зандт, вытирая кровь с губы. – Ее надо запереть!

– Кажется, вы нашли друг друга, – сухо резюмировала я.

– В жизни ее не видел! Полоумная русская сучка!

Ирина с искаженным лютой ненавистью лицом рвалась из рук Шона.

– Следующий раз порву тебе глотку, гад! За Сашу!

Потрясенный Ван Зандт отвернулся. От его безупречной прически не осталось и следа, волосы торчали во все стороны.

– Ирина! – в ужасе прикрикнул Шон.

Я подошла к Ирине и взяла ее под локоть.

– Почему бы нам не отойти на минутку?

Ирина оскалилась и показала Ван Зандту неприличный жест, но послушно пошла со мной.

Мы вошли в отделанную красным деревом гостиную с барной стойкой и кожаными креслами. Ирина шагала впереди, бормоча по-русски какие-то ругательства. Я зашла за стойку, достала из холодильника бутылку «Столичной» и налила в тяжелый хрустальный стакан на три пальца водки.

– За тебя, подруга! – Я приветственно подняла стакан и передала ей. Она выпила. – Я поняла, ты что-то против него имеешь, но, может, посвятишь меня в детали?

Ирина выпила водку, как воду, вздохнула и немного успокоилась. Точнее, собралась. Овладела собой.

– Это нехороший человек.

– Тот парень, что привозит фураж, тоже не особо приятный, но на него ты никогда так не набрасываешься. Кто такая Саша?

Ирина взяла сигарету из портсигара на стойке, зажгла, глубоко затянулась. Потом медленно выдохнула дым, повернув ко мне лицо в исключительно элегантном ракурсе. Должно быть, в прошлой жизни была Гретой Гарбо.

– Саша Кулак. Моя подруга из России. Устроилась работать в Бельгии к этому гаду, потому что он наобещал с три короба. Дескать, платить будет хорошо и позволит ездить на хороших лошадях, и они будут как партнеры, и он сделает из нее звезду арены. Врун вонючий! Попользоваться ею хотел, и все тут. Привез ее в Бельгию и решил, что она его вещь. Думал, она должна ему давать и еще спасибо говорить. А она отказалась. Она была очень красивая. Зачем ей трахаться с таким стариком?

– А остальным зачем?

– Он обращался с нею чудовищно! Держал в цыганской кибитке без отопления. В туалет ей приходилось бегать на конюшню, да еще он подглядывал за нею сквозь дырку в стене.

– Почему она не уехала?

– Ей было восемнадцать, и она боялась. В чужой стране, знакомых никого, на их дурацком языке она не говорила. Просто не знала, что делать.

– А в полицию пойти?

Ирина посмотрела на меня как на дурочку.

– Ну и легла она с ним в постель, – продолжала она, пожав плечами так, как ни одному американцу не повторить. – Но он все равно обращался с ней ужасно. Заразил герпесом… И вот она стащила у него денег и сбежала, когда они вместе ездили в Польшу за лошадьми. А этот гад позвонил ее родным, настучал про деньги, угрожал. Наплел им про Сашу всяких гадостей. Когда она вернулась домой, родной отец выгнал ее на улицу.

– Поверил Ван Зандту больше, чем дочери?

Ирина сделала гримаску:

– Мужчины, они все одинаковые.

– И что стало с Сашей?

– Покончила с собой.

– О господи, Ирина, извини. Я не знала…

– Саша была хрупкая, как стеклянная статуэтка! – Ирина еще раз затянулась сигаретой, помолчала. – Если б мужчина поступил так со мною, я б себя не убивала. Я отрезала бы у него член и скормила свиньям.

– Очень действенно.

– А потом убила бы его.

– Жаль, что тебе не повезло с подковой, – заметила я. – В следующий раз с удовольствием подержу его, пока ты будешь его бить, – сказала я. – Но, Ирина, Шон наверняка ожидает, что ты извинишься.

– Пусть поцелует мою русскую задницу!

– Необязательно извиняться искренне.

Она задумалась. На ее месте я все-таки предложила бы Шону поцеловать меня в задницу. Но портить отношения с Ван Зандтом не стала бы даже я, особенно в свете того, что рассказала Ирина. Ее подруга Саша погибла. А Эрин Сибрайт, возможно, еще жива.

– Идем, – сказала я, пока она не успела воспротивиться. – Давай с этим покончим. А убивать его будешь в свой выходной. – И вышла на улицу.

Шон с Ван Зандтом стояли на лужайке у коновязи. Ван Зандт все еще не остыл, потирал ушибленное подковой плечо, и лицо у него было багровое.

Ирина вывела Тино из стойла во двор.

– Шон, я прошу прощения за свою выходку, – сказала она, протягивая ему поводья. – Мне очень жаль, что так опозорила вас. – Потом презрительно взглянула на Ван Зандта и добавила: – Простите и вы, что напала на вас на земле мистера Авадона.

Ван Зандт ничего не ответил, только свирепо нахмурился, а Ирина поднялась по лесенке на балкон и грациозно опустилась в кресло.

– Царевна, – заметила я.

Ван Зандт надулся.

– Надо бы позвонить в полицию.

– Мне кажется, вы не станете.

– Ее надо изолировать!

– Как вы изолировали ее подругу? – невинно спросила я, жалея, что не могу всадить нож ему под ребра.

У него затряслись губы, будто он вот-вот заплачет.

– Вы поверили ее россказням обо мне? Я ничего плохого не сделал! Дал той девице работу, жилье…

«И герпес в придачу», – подумала я.

– А она меня обворовала, – продолжал Ван Зандт. – Я относился к ней как к дочери, а она меня обокрала, унизила и обесчестила, распуская обо мне грязные сплетни!

Еще одна жертва. Все против него. А его помыслы чисты. Я не стала объяснять, что в Америке, если мужчина обращается со своей дочерью, как он с Сашей, то попадает в тюрьму, а потом всю жизнь живет с клеймом насильника.

– Какая неблагодарность! – сказала я вслух.

– Вы ей верите, – упрекнул он.

– Я верю, что должна заниматься своим делом, а ваша половая жизнь – дело не мое и моим делом никогда не будет.

Ван Зандт насупился, вперив взгляд в свои замечательные мокасины.

– Эти девки должны знать свое место, – мрачно пробурчал он, доставая из чехла на «молнии» видеокамеру. – Иначе приходится их на место ставить.

У меня по спине, будто чьи-то костлявые холодные пальцы, пробежали ледяные мурашки.