Блейр знал, что несмотря на все, что он видел, его верность никогда не подвергалась испытанию. Он вспомнил темные времена, когда его разжаловали до пилота патрульного "Феррета". В те дни подозревали, что он был либо предателем, либо трусом, либо, что еще хуже -- что он оказался некомпетентным. Тем не менее он остался верным Конфедерации и получил возможность реабилитироваться на "Конкордии".

На его памяти, Флот заботился о своих людях -- как хороших, так и плохих. Служба делала все возможное, чтобы исправить самые худшие ошибки, а воинами слишком дорожили, чтобы разбрасываться ими по чьей-то прихоти. Флот пытался хорошо относиться к своим людям, несмотря даже на некоторую неуклюжесть.

Каста воинов в военной среде выполняла свою роль, принимая к себе любого, кто разделял их цели -- воевать с килрати. Единственным условием для приема в этот "закрытый клуб" служило желание заставить шерстяных комков заплатить кровью за их попытку завоевать человечество. Испытания войны затем сплачивали их в единую мощную силу.

Флот мирного времени лишился этого теплого товарищества. Майоры соревновались за немногочисленные места полковников. Офицеры всех рангов вынуждены были следить за товарищами как за конкурентами. Провал означал увольнение -- мужчины и женщины, которые еще вчера командовали кораблями и эскадрильями, ссаживались на "берег", лишаясь всяких перспектив.

Он почувствовал первые признаки перемен в самом конце войны. Блейр вспомнил: то, что многие офицеры считали реальностью -- то, что килрати побеждают -- было объявлено Главным Штабом Флота "пораженческими настроениями". Капитанам порекомендовали следить за личным составом и докладывать об офицерах-"пораженцах". Немногие шкиперы выполнили рекомендацию, но она оставалась в силе до сих пор, чтобы напомнить пилотам, что за ними следят, и поэтому не стоит болтать лишнего.

Пилоты, со своей стороны, день за днем садились в кокпиты, сражаясь с армией, которая, казалось, не уменьшалась, даже когда их собственные силы истощались, а победные перспективы становились все туманнее. Он, как и большинство пилотов, был настолько сосредоточен на том, чтобы забрать с собой как можно больше пушистых ублюдков, что давно уже перестал думать о том, что принесет с собой победа. Оглядываясь назад, он понял, что они уже попробовали ее неожиданно горьких плодов во время фальшивого перемирия килрати.

Взгляды Паульсона на войну -- то, что она служила объединяющей силой для человечества, - не учитывали ни прошлое, ни настоящее. Паульсон, презрительно подумал Блейр, никогда не видел настоящую войну ближе, чем в выпуске новостей, не считая нападения на Землю. Как он мог знать, что в конце концов война стала серией отчаянных надежд, и каждая из них была все более печальной, чем предыдущая? Операция "Бегемот" и темблоровая бомбардировка слишком зависели от удачи. Он не мог не вспомнить, что, несмотря на свое участие в обеих операциях, он относился к ним весьма скептически.

Нет, Паульсон был не прав. И он был частью группы, которая хотела вернуть Блейра и все человечество назад в пекло. Война Паульсона будет направлена не на защиту человечества. Вместо этого она окончательно стабилизирует структуры, созданные сразу после бомбардировки Земли, когда гражданское правительство оказалось в полном хаосе. Военное положение было объявлено только для того, чтобы все продолжало работать до тех пор, пока не восстановят свободы и демократию.

Блейр всегда думал, что корни их демократии лежат настолько глубоко, что переживут любой шторм, не считая победы килрати. Теперь он не был в этом настолько уверен. Что такое свобода? Что он знал о демократии? Он был ребенком, когда началась война, а большую часть сознательной жизни провел в совсем не демократичном Флоте.

Молодые офицеры знали даже меньше о гражданском правительстве, чем он. Многие из них выросли после того, как началась война, и действие гражданских свобод было уже приостановлено. Многие считали, что Сенат слишком убежден в своей правоте и находится вне всякой досягаемости, и обвиняли политиков в том, что те приняли килратское перемирие, и в ужасных последствиях этого глупого шага. Сколько офицеров Флота, если им предложить выбрать между карьерой в упорядоченном обществе Паульсона и в аморфной, хаотичной демократии, выберут порядок?

Блейр вздрогнул, поняв, что некоторые люди во Флоте подрывают свободы, за которые они так сражались, и, делая это, отворачиваются от тех, кто погиб за эти свободы. Ему было очень больно от того, что Флот, когда-то бывший оплотом Конфедерации, теперь, похоже, всеми силами стремился упразднить то, за что погибли столь многие. Он задумался, какое же правительство хотят создать заговорщики. Чрезвычайные декреты, военное положение, тенденция к укреплению центральной власти, приостановка гражданских свобод, формирование тайных обществ внутри вооруженных сил, внутри которых формируются еще более тайные кружки -- все это сильно напоминало систему Империи Килрати. Неужели старая военная пословица настолько права -- что в конце концов, сражаясь, становишься похож на своего врага? Какова цена победы -- то, что люди станут такими же, как их враги?

Эта мысль обеспокоила его куда сильнее, чем очень многие. Он отвернулся, физически отвергая идею. Он не знал, что было правильно, но он абсолютно точно знал, что было неправильно. И план Паульсона был абсолютно неправильным. Но что с этим делать?

Он обдумал предложение Эйзена покинуть Конфедерацию и присоединиться к повстанцам, затем отбросил его. Он не мог оставить своих товарищей, перебежав на сторону противника, и он не мог не обращать внимания на чувство долга, которое поддерживало его в то ужасное время, когда он понял, что уничтожил целую планету темблоровой бомбой. Тогда чувство долга было его щитом. Он не мог отбросить его сейчас.

Он ворочался и метался, пытаясь решить, что же делать. Он обдумал и также отбросил возможность ухода в отставку. Он уже видел раньше, как офицеры уходят в отставку из протеста. Он считал их беглецами и совсем не хотел, чтобы его зачесали под одну гребенку с ними. К тому же после ухода о них очень быстро забывали. У него была ставка в очень крупной игре, и пока что он не горел желанием обналичить ее и вернуться на ферму.

У него не осталось иного выбора, кроме как исполнять свой долг и в то же время пытаться обратить внимание вышестоящего начальства на Паульсона и компанию. Он сложил губы, думая, с кем же связаться в первую очередь. Лучшей кандидатурой казался Толвин. Адмирал направил его на "Лексингтон", и, хотя они с Блейром не очень-то ладили друг с другом, Блейр мог добиться встречи с ним. Также Толвин презирал офицеров-тыловиков, и ему бы совсем не понравилось то, что кто-то поставил "капитана мягкого кресла" вроде Паульсона во главе одного из драгоценных носителей Флота. Блейр улыбнулся. По крайней мере в этом он мог рассчитывать на адмирала.

Проблемы перестали казаться такими уж нерешаемыми после того, как он наконец-то нашел план действий, не требовавший предательства. Он расслабился, и усталость поглотила его, словно приливная волна.

Сон только-только сморил его, когда зазвучала корабельная сирена – сигнал "Всем постам". Его глаза мгновенно раскрылись, когда он услышал крики и топот бегущих ног в коридоре. Блейр вскочил с постели, его сердце возбужденно колотилось; он включил свет, и в этот момент ожил экран связи.

- Что происходит? -- спросил он, натягивая летный костюм.

- Патрульное звено с крейсера "Доминион" наткнулось на эскадрилью повстанцев, - ответил лейтенант. -- Они вызвали подкрепление. Командир Третьего флота приказал нам прийти на помощь.