Человек
(показываясь в дверях)
Чего изволите?
Альсим
Кто тебя спрашивал? Ступай к черту!
Человек
Чего ходить-то? Сам ведь обещался зайти, нешто не слыхали?
Альсим
Что говорит этот невежа?
Человек
Вы бы, сударь, вместо того чтобы зря ругаться, да с чертями дружбу водить, кругом себя хорошенько б поглядели: на что это похоже?
Альсим
Что такое?
Человек
Про супругу говорю. Разве такие барыни бывают! Я вам хоть по пальцам доложу. Первое – насчет табаку. Известно, ежели барыня хочет курить – кури папироску, цигарку кури, ну, а чтобы барыня тютюн из трубки целый день тянула, так этого, к примеру, ежели по всей империи искать, так не найдешь! Второе – водка. Я против водки – ничего! Потому напиток настоящий – как есть в самую пропорцию. Только всякий свою деликатность в раз– мерах должен соблюдать, потому как всякое создание стоит в своем определении. Ежели, к примеру, соседский кучер Обдул пьет штоф, я штофа пить не буду; я выпью полштофа, потому как я в своем звании лакеи и должность не имею, чтобы, то есть, стоять на тонкой линии. Ну, а барыня должна пить рюмками, потому как она есть дамского сложения...
Альсим
Умолкни, чернь непросвещенная и презираемая мной!
Человек
Это точно, мы из Черни – Чернского, то есть, уезда, ну, а насчет просвещения, хотя грамоты не сподобились, а всё же довольно хорошо можем понимать, что барыне с рыжей бородой ходить не резон!
Альсим
Вон!
(Выталкивает его. После паузы)
Однако грубый сей простолюдин
Смутил мое очарованье,
Чтоб возвратить его, мне способ лишь один,
И способ сей – воспоминанье!
(Прохаживается по комнате.)
С Трапезунда к Таганрогу
Незабвенный переезд!
Месяц освещал дорогу
Посреди мильона звезд.
Волны черные кипели,
Воздымалися валы,
А над морем чайки пели
И слеталися орлы.
Пароход летел, как птица,
Я на палубе стоял
И души моей царицу
Нежной дланью обнимал.
Трапезунд исчез в тумане...
Вдруг рассеялся туман.
Руку спрятавши в кармане,
Подошел к нам капитан.
«Где Ваш пачпорт?»– Я ответил,
Шляпу сняв: «У Сатаны!»
Он же с дерзостью заметил:
«Вы рассудка лишены!»
Но, взглянув на Леонору,
Замолчал и прочь пошел
И, в свою залезши нору,
В сне спокойствие нашел.
Элеонора тоже ушла в каюту. Я же не смог спать. Я продолжал стоять на палубе, всматриваясь в фосфоресцировавшее море. И – странное дело! Длинная осенняя ночь пролетела, как полчаса! Эта непонятная быстрота так удивила меня, что на другое утро я решился спросить о ее причинах у капитана, несмотря на его вчерашнюю невежливость. Впрочем, на этот раз он оказался далеко не свирепым и на мой вопрос грустно, но учтиво ответил: «И вы не знаете этого, молодой человек? А между тем это явление корениться в самой натуре вещей. Ведь мы на море, и натурально, что течение морских волн, присоединяясь к течению времени, производит его ускорение; и это, разумеется, только ночью, потому что днем лучи солнца, расширяющиеся от теплоты, парализуют применение этого закона». Сказав это, капитан удалился, оставив меня в величайшем смущении. Я проклял классицизм филологии, который выбил из головы моей даже столь элементарные истины физической науки. Но вот вошла Элеонора, и радости любви заставили меня забыть мою неудачу на поприще науки. Впрочем, вследствие начавшейся качки и других неудобств, мое блаженство было неполно. Но когда мы вышли на берег, тогда... скромность заставляет меня умолкнуть. В глубине моего сердца должен я заключить восторженные порывы моей души. Но здесь, подобно разгоряченным парам, сдавленным стенками парового котла, мои страстные чувства получают силу неодолимою. Я пламенею... Я задыхаюсь.
Элеонора – да! моя Элеонора!
Oнa во мне, я в ней – и это не во сне!
О, дайте мне воды, воды, ить очень скоро
Я весь сгорю на собственном огне.
(Кричит)
Показывается Сатана, держа в одной руке ведро и лом, а в другой графин с водой.
Сатана
Пожар иль жажда? То иль это?
Огня, однако, не видать,
И потому я без ответа
Могу спокойно наливать.
(Наливает из графина воды в стакан и подносит Альсиму.)
Испить воды полезно и приятно,
Тебе ж служить и в этом я готов.
(Про себя)
Хоть я совсем не зол, но все-таки занятно
Дурачить эдаких скотов.
(Исчезает.)
Альсим
(выпивает понемногу воду, бросает стакан на пол и в ужасе говорит)
В воде сей яд, отравлен сей напиток:
Лишь только я хлебнул – сомненья родились
И, будто некий мрачный свиток,
Перед душою развились.
(После продолжительной паузы, во время которой различными телодвижениями изображает свои душевные волнения.)
Не борода меня смущает и тревожит...
Что борода? Волос случайный агрегат!
Нет, что мой ум гнетет, что сердце рвет и гложет,
Что гонит сон от глаз, когда все люди спят,
Так это нрав ее презрительный и злобный,
Наклонность бить, и бить по пустякам.
Кто б думать мог, что с красотой подобной
Совместна страсть к ударам и пинкам!?
(Закрывает лицо руками, затем, став на колени перед образом, произносит следующую молитву)
Морфей, о сладкий бог, в пуховые объятья
Скорей меня приняв, свой тихий сон пошли
И раны все мои, без всякого изъятья,
Забвенья пластырем покрой и исцели.
Входит Элеонора.
Элеонора
Он только спать умеет, поросенок необразованный. Боги Трапезундские! За что вы меня обманули? Я просила у вас мужчину, а вы мне дали тряпку. Даже и мой новый знакомый профессор, и тот не в пример приятнее. Хоть рожа у пего кислая и фигурой он на засохшую селедку похож, да зато хотя солидность есть, говорит внушительно, ну, а этот Альсимка, я уж не знаю, чем только прельстил меня. Разве тем, что у меня борода, а у него нету? А кроме этого в нем ничего не найдешь. И зачем это Сатане его душа понадобилась? Впрочем, в аду и такие годятся: там ими улицу мостят заместо булыжника. Да мне-то каково жить с ним до тех пор! Просто тоска! Хоть спеть что-нибудь, с горя.
