Да, я должна позаботиться о том, чтобы Таун по своей воле покинула Семь Очагов, и заняться этим надо сегодня же, как только Сент-Клер уедет в Саванну, куда он собирался, как мне было известно, потому что я слышала, что он приказал Вину быть готовым отвезти его в Дэриен.

Поднявшись, как обычно, в шесть часов, я пошла на кухню отдать распоряжения насчет завтрака. После этого я снова стала обучать Тиб ухаживать за Дэвидом. Это было довольно утомительно, но в тот день я наконец была вознаграждена и с облегчением отправилась за подносом для Руперта, который в тот день проснулся снова слабым и вялым. Наверняка через день-другой я смогу оставить Дэвида на Тиб, если мне придется ехать в Саванну.

Только я принесла поднос с едой Руперту, который сидел в кресле у окна, безо всякого интереса глядя в сад, как вошла Марго и сообщила, что Сент-Клер желает видеть меня в гостиной. Повязав Руперту салфетку и задержавшись, чтобы уговорить его приняться за обед (последние дни у него был плохой аппетит), я пошла в гостиную, где Сент-Клер, разодетый как франт, ожидал, стоя у камина, на пороге остановилась и нетерпеливо спросила:

– Вы хотели видеть меня?

– Да.

Я подождала, пока он заговорит, но он не торопился, я так же нетерпеливо бросила:

– Слушаю вас?

– Я хочу знать, когда вы собираетесь продавать рис и хлопок?

– Как только смогу отправиться в Саванну.

– И это будет?.. – он оставил вопрос незаконченным.

– Как только я смогу оставить Руперта и Дэвида.

Он отмахнулся.

– Ну, надо поторопиться. Мне чертовски нужны деньги.

– Я уже сказала, как только смогу. – Я прекрасно понимала, несмотря на спокойный тон, что он пытается давить на меня, и меня это раздражало. – И вы можете быть уверены, что получите свою долю.

Его презрительный взгляд скользнул в мою сторону.

– Кстати, вы можете сказать, какова она может быть?

– Как я могу сказать, если еще не знаю, сколько получу за рис и хлопок?

Он секунду помолчал, затем протянул:

– Ну, я думаю, достаточно.

– А какую сумму вы считаете достаточной? – саркастически спросила я.

– Мне вряд ли будет достаточно какой-то жалкой суммы. У меня есть определенные обязательства…

– Но вы уже заняли из денег Руперта на их уплату.

Он вновь пожал плечами, словно речь шла о чем-то незначительном, но я отлично поняла, как если бы он сказал это словами, что тех денег ему на уплату долгов не хватило. Он их, конечно, проиграл и теперь оказался в таком же положении. Интересно, заплатил ли он Хиббарду?

Но сейчас он стоял, поправляя воротничок и манжеты холеными пальцами, показывая, что собирается уходить. Но когда он с невозмутимым видом направился к двери, я остановила его.

– Подождите минуту, – сказала я. – Нам надо кое-что уладить раз и навсегда – теперь же.

Тогда он обернулся:

– Да?

– Речь пойдет о Таун.

Хотя ни один мускул не дрогнул на его лице, я почувствовала, что внутренне он напрягся; но он лишь спросил и так, словно его абсолютно не волновал этот вопрос:

– Опять Таун? Вы никак не можете отделаться от своей ревности к ней?

Я посмотрела на него с нескрываемым любопытством.

– Так значит, я ревную к Таун?

Его понимающая улыбочка умерила мое веселье.

– Вы всегда ревновали к ней.

Хотя наглость этого утверждения и разозлила меня, но какое-то нестерпимое веселье прорывалось сквозь мой гнев. Я расхохоталась; и, пока я смеялась, он неподвижно стоял, уставившись мне в глаза. Когда мой смех затих, он протянул:

– Вас это забавляет?

– Да, очень.

– А могу я узнать, что же смешного во всем этом?

– Да, – выложила я, – я скажу – и с большим удовольствием. Меня забавляет то, что вы считали меня такой дурой, которая поверит в ваши гнусные россказни о Руа – ведь вы считаете, что я ревную Таун к нему, не так ли?

– В ту ночь, когда вы увидели его на ее постели, – его улыбочка была злорадной и вызывающей, – вы были похожи на жалкую кошку…

Я взорвалась:

– Да. Потому что вы хотели, чтобы я думала о Руа, что он… – я запнулась. – И какое-то время я так и думала. Но теперь я кое-что узнала. Оказывается, это вы всегда ходили к Таун.

– Вы свихнулись? – Его голос ничуть не повысился, только зловещее спокойствие слышалось в нем.

– Нет, я прекрасно соображаю, наверное, впервые со времени вашей женитьбы на мне. Мне все известно.

– И что же Руа наболтал вам?

– Он мне Не говорил ничего. Ему ничего не пришлось мне рассказывать…

– Понятно! Вам просто захотелось закатить сцену. Я смотрела прямо ему в глаза.

– Прошлой ночью я проследила за вами, когда вы пошли к дому Таун. Я видела все – через окно.

Он стоял словно статуя, неподвижная и бездыханная, но я заметила, как глаза его бешено загорелись; но, будучи сама еще в гневе, я не испугалась их.

– И вы еще, – продолжала я, – смеете угрожать моему сыну и мне! Что ж, предупреждаю. Берегитесь, если попробуете нам навредить. Тогда весь свет узнает о вашей извращенной страсти.

Если бы перед мной извивалась гигантская змея, готовая прыгнуть на меня, то и она была бы не так страшна, как он сейчас, и все же я чувствовала, что он не посмеет прыгнуть; интуиция подсказывала мне, что я взяла над ним верх, и я решила закрепить свое преимущество.

– Так вот – что касается Таун. Деньги Руперта и так довольно долго содержали ее и ее детей. Теперь она должна начать работать, как и все остальные. И я не потерплю вашего вмешательства. Понятно?

Я смотрела на него, не опуская глаз под его пристальным взглядом. Я видела, как глаза его разгораются каким-то ужасным огнем, и догадывалась, что в нем происходит страшная борьба, и тут я поняла, что имею дело с безумным. Я не удивилась, если бы он вдруг издал жуткий вопль.

Но он, по крайней мере на этот раз, сохранил самообладание. Минуту мы стояли друг перед другом, и никто из нас не отводил глаз, не желая уступить другому, наконец он произнес:

– Я же сказал, чтобы Таун оставили в покое. – Голос его был бесчувственный, как всегда.

– Таун должна работать…

– …и если ей будут досаждать….

– Что вы тогда сделаете? – спросила я медленно и презрительно.

Сначала он стоял неподвижно и испытующим взглядом смотрел мне в глаза. А затем, впервые за все время, что я знала его, он засмеялся. Это был смех, какого я и представить себе не могла: это был ужасный беззвучный смех, который, несмотря на то, что его не было слышно, заполнил всю комнату каким-то кошмарным духом. Когда он прекратил смеяться, то повернулся, прошел своим глухим шагом через парадную дверь и зашагал по дорожке к причалу. Я тут же прошла через зал на заднее крыльцо и зашагала по тропинке, которая вела к дому Таун.

Все мои дурные предчувствия, все мои страхи перед неизвестностью будущего растаяли, словно поступки, подстегнутые гневом, растворили их. Я вдруг перестала бояться.

Не дойдя до дома Таун, я уже увидела ее. Она стояла, прислонившись к двери, как в тот день – как давно это было, – когда я только приехала в Семь Очагов. Теперь я вспомнила надменный взгляд, которым она удостоила меня в тот раз, и другие воспоминания о ее высокомерном нахальстве нахлынули на меня: ее отказ от работы, плевок на рождественские подарки, моя крошечная фигурка, утыканная колючками; и, когда бы я ни проходила мимо, ее презрительно вздернутый подбородок! Все эти картины укрепили мое решение изгнать ее из Семи Очагов и рассеяли жалость, которую я на мгновение почувствовала, вспомнив, какой я видела ее вчера ночью, – будто побитую собаку, которая все равно боготворит своего безумного хозяина. Решительным шагом я подошла прямо к ней и встала рядом на пороге.

Она подняла на меня мягкие карие глаза, которые, однако, насторожились.

– Да, мэм, – сказала она и подождала.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Да, мэм, – мягко повторила она и снова подождала.

– О том, что тебе придется работать. – Несмотря на мой властный тон, который должен был дать понять, что я не шучу, я решила держаться как можно вежливее. – Завтра утром ты вместе с остальными неграми придешь и получишь свое задание на день.