– Тебе лучше завтра же показать руку Туаттану.

– Обойдется, – беспечно ответил Руа. – Что ж, надо поблагодарить тебя за услуги, Сент? – надменно спросил он и, не услышав ответа, рассмеялся: – Из тебя бы вышел отличный доктор, Сент, только вот – как сказано в Писании? "Исцели себя сам, врачующий"? – Он опять засмеялся: – Но это тебе не под силу, Сент, не так ли? Может быть, хладнокровная мисс Сноу…

Он замолк. Потом, бросив на меня почти вопросительный взгляд – или это лишь показалось мне, – ударил шпорами кобылу в бока и покачал к стене леса, что виднелась на горизонте. А я подождала, пока Сент-Клер заберет чайник Маум Люси и свой разукрашенный хлыст, и мы пошли по пропитанной росою тропинке к дому. Мы оба молчали, и только удары кнута, которым он сбивал сорняки, казались выстрелами в рассветной тишине.

На кухне он повесил на место чайник, затем зажег свечу на полке над очагом и, повернувшись, изучающим взглядом окинул меня.

– Сядьте, Эстер. – Его голос был бесстрастен, как всегда. – Вы выглядите усталой.

Я села на разбитый стул Маум Люси, а он молча принес мне стакан виски, который я приняла и отхлебнула из него, с удовольствием ощущая, как тепло разливается по моим застывшим жилам. Облокотившись на камин, он сначала молча наблюдал за мной и наконец заговорил:

– У вас нет вопросов по поводу того, что вы только что увидели?

Я отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Однако, – протяжно проговорил он, если вы собираетесь стать моей женой, то все равно узнаете все мои семейные тайны.

– А может быть, я не собираюсь стать вашей женой, – медленно произнесла я.

Он улыбнулся – и я в жизни не видела улыбки более безрадостной и холодной.

– Понятно. Я все еще в роли страстного влюбленного, ожидающего приговора дамы сердца?

Я сидела со стаканом в руке и не сделала ни малейшей попытки ответить на эту шутку. А его настроение вдруг переменилось. Полуулыбка исчезла с лица – и оно снова стало мрачным и холодным. Однако обыденность тона лишила его следующие слова значительности и важности.

– Не судите Руа слишком строго, – сказал он. – Он ничем не отличается от любого другого пылкого молодого человека, которому приходится страдать от отсутствия доступных женщин. Может быть… – его глаза пристально глядели на меня, – может быть, я не прав, что вмешиваюсь.

"Он не знает, – думала я, глядя на него так же пристально, – что каждое его слово ранило, словно гвоздь, забитый глубоко в мое сердце. Что один лишь вид Руа – его худое смуглое лицо, насмешливая улыбка – смели мою решимость, как волна урагана сметает хрупкие песочные замки, построенные ребенком на берегу океана, и разбили вдребезги мечту о призрачном величии, которое принесла бы мне свадьба с Сент-Клером. Он этого не знает", – думала я.

Итак, он взял у меня стакан и тихо сказал: – Идите спать, Эстер. Скоро рассвет. Вам надо хотя бы немного выспаться сегодня.

Наверное, в жизни обязательно наступает такой момент, когда иллюзии и самообман отступают и вы впервые видите свое скрытое от вас же "я", до сих пор неведомое вам.

В те предрассветные часы наступил такой момент и для меня. Именно тогда я узнала другую Эстер Сноу. Откуда-то из потаенных уголков души она вышла, чтобы посмеяться над моей добродетелью и опрокинуть все, во что я верила. И я обнаружила, что все эти годы во мне жила Эстер Сноу, которая готова – даже с радостью – отбросить все правила, которыми я оградила свою добродетель – Эстер Сноу, которая страстно жаждала любви.

Я припала к окну пристыженная, так как совесть говорила мне, что мои воспоминания о руках и губах Руа были грешными. Но я поняла, что, какой бы обманчивой ни оказалась любовь, ее нельзя просто решительно вырвать из тела, как занозу. Будь что будет, а она остается, чтобы жалить и кусать больно и безжалостно.

Но в те часы я поняла, и мне не надо лучших доказательств, что воля сильнее плоти. Потому что, когда ночь осветил первый рассветный луч, откуда-то – не знаю откуда – взялась сила, которая укрепила мой дух и сделала его стойким и уверенным, как прежде. И когда над болотами вставал день и золотое светило окрасило восток в оранжевый и малиновые цвета, я сидела у окна, положив голову на руки, вдыхала чистейший рассветный воздух; и у меня снова были силы сказать себе, что любой ценой я должна обуздать сердце, которое так жаждет предать и испепелить мою волю.

Три дня спустя Сент-Клер Ле Гранд и я отправились вниз по проливу на остров Св. Саймона и были обвенчаны тамошним священником.

Это была не такая свадьба, о которой можно мечтать. Мы уехали, не сказав никому о причине отъезда, и Руперту, умолявшему нас взять с собой, Сент-Клер сказал:

– Ты будешь мешать. Мы едем покупать мула.

– Но Эстер уже купила мула – разве нет, Эстер? В тот день, когда дядя Руа возил нас на ярмарку.

Я почувствовала на себе прищуренный взгляд Сент-Клера.

– Так Руа возил вас на ярмарку? – протяжно спросил он.

Руперт ответил за меня:

– Да, и там было так весело. Мы втроем ехали на Сан-Фуа, а дядя Руа попал генералу Шерману в глаз.

Я спокойно натянула перчатки и посмотрелась в зеркало – что не ускользнуло от внимания Руперта.

– Зачем ты надела свое лучшее платье, если едешь покупать мула, Эстер?

Я потрепала его по щеке.

– Я привезу тебе конфет, – пообещала я.

Пока Сей и Бой вели наш баркас вниз по каналу к проливу, я, сидя на носу, разглядывала человека, который должен был стать моим мужем, и, хотя я не ощущала того счастья, которое охватило бы меня при виде совсем другого мужчины, я все же была довольна тем, на кого смотрела сейчас. Сент-Клера Ле Гранда ни одной женщине не стыдно было бы назвать своим мужем. В самом деле, он выглядел очень элегантно в своем лучшем костюме черного сукна и был весьма привлекательным мужчиной; и если скучающий и равнодушный вид и раздражал меня, то я напомнила себе, что ни одна умная женщина не должна рассчитывать на идеал. Я решила миролюбиво принять его недостатки в качестве небольшой платы за то, что собиралась получить взамен.

И, конечно, он был весьма скромен с того утра, когда сделал мне предложение. Когда два дня спустя (которые я выждала, хотя и была растревожена до крайности) я сообщила ему, что согласна, он принял это известие спокойно, даже не поцеловав при этом мне руку, и сказал таким тоном, каким обычно просил положить ему рис за обедом:

– Мы обвенчаемся в среду на острове Святого Саймона.

Хотя я и поприветствовала его нежелание афишировать это событие, но меня огорчила ненужная поспешность, и я заметила, что в четверг должны прибыть негры из Дэриена – поэтому я предпочла бы назначить наше венчание на более поздний день. Но прежде чем я успела договорить до конца о своих соображениях, он, зевая, прикрыл белой ладонью рот и лениво проговорил:

– Какая разница. Лучше уладить это поскорее.

И я согласилась, хотя и была несколько разочарована, поскольку все это так не было похоже на ухаживания, о которых я читала в романах. Его отношение ко мне было таким же, как прежде, если не считать его желания поскорее пожениться; и я не переставала удивляться, всегда ли он такой холодный и замкнутый – и может ли он при каких-нибудь обстоятельствах хоть немного открыть свою душу.

Но в это утро уже ничто не могло заставить меня изменить свое решение. Теперь я рассматривала свое замужество как способ, который поможет разрушить те условия, в которых я до сих пор влачила свою жизнь: и если всю ночь я лежала не сомкнув глаз, глядя в темноту, и передо мной стояло смеющееся и презрительное лицо Руа, то дневной свет рассеял это видение.

В это утро я наслаждалась мечтами о том, что меня ожидало. Я торжествовала, представляя себя женой Сент-Клера Ле Гранда – хозяйкой Семи Очагов – под защитой брачных уз и благородного древнего имени. И я прекрасно помнила о том, что если я передумаю, как глупая школьница, то у меня в жизни нет ничего ценного, к чему я могла бы вернуться; и если с человеком, за которого я выходила, было несколько трудновато общаться, то я была уверена, что после свадьбы сумею с ним отлично поладить. Он будет жить по-своему, а я – по-своему; и я не представляла, что могло бы помешать нам подружиться.