Почти неслышно вошла Тиб и остановилась, глядя на меня:

– Вас тошнит, миз Эстер?

– Просто устала, Тиб.

Она бесшумно прошла по комнате, затушив свечи, и, оставив одну на ночном столике, погрузила комнату в тень. Затем подошла ко мне с щеткой для волос в руках.

– Лежите 'десь так и о'дыхайте, миз Эстер. Я ра'чешу вам волосы.

Я закрыла глаза, пока она расчесывала мои волосы, успокоенная ритмичными движениями ее тоненькой руки, вспоминая, как когда-то Лорели лежала на этой кровати, а я расчесывала ее волосы. Той ночью они, как золотое покрывало, лежали на подушке – а наутро, мокрые, прилипли к ее тонкому лицу.

Тиб сказала негромко:

– У вас'же чудесенные волосы, миз Эстер, а раз так – зачем вышло, что вы их носите так просто сделанными?

Ее "зачем вышло" словно повернуло время вспять, я увидела себя в сиротском приюте, в пустынной маленькой часовне серым ранним утром…Я увидела классную даму (дородную чернобровую женщину с усиками над верхней губой), услышала ее суровый голос, который грозно предупреждал, что красота – это грех, а украшать свою внешность – значит служить сатане… Ее глаза, как черные льдинки, переходили с одной из нас на другую, и мы дрожали в своих самодельных платьицах и тяжелых башмаках, с затянутыми на затылке косами. Сейчас при этих воспоминаниях я вздохнула. Ее поучения упали на благодатную почву: никогда я не могла, вплетая ленту в волосы, избавиться от чувства вины; однако, лежа здесь и наслаждаясь покоем и расслабившись, я думала: показались бы Руа мои распушенные волосы "чудесными"?

Вскоре я сказала:

– Хватит, Тиб. Тебе пора спать.

Она бесшумно вышла из комнаты, и я лежала, глядя на тени, которые пламя свечи рисовало на потолке, нежась в тишине и сонно думая; "Сегодня я буду спать хорошо".

Но мысль эта была преждевременной. Я вдруг села прямо, и слабость тут же навалилась на меня. Я услышала, как дверь в башне открылась и потом закрылась, и почти тут же отворилась дверь моей спальни, чтобы впустить Сент-Клера в его ночном халате. С порога он окинул меня прищуренным, испытующим взглядом:

– Значит, вы больны?

Я потянулась за халатом, который лежал в ногах кровати, и натянула его на плечи:

– Я совершенно здорова.

Он подошел к кровати, протянул белую руку.

– Почему вы никогда не позволяли мне увидеть ваши волосы такими? – спросил он, но спокойствие в его голосе не обмануло меня. Неожиданно он погрузил свою руку в мои волосы, которые были рассыпаны по плечам.

Я торопливо подхватила их обеими руками и разделила, чтобы причесать.

– У меня болела голова. – Я посмотрела в неподвижное лицо с вызовом: – И я устала.

Он смотрел на меня сверху вниз и сначала ничего не сказал. Затем, однако, он произнес тихим грудным голосом, который всегда означал, что он злится:

– Интересно, сколько, по-вашему, я буду с этим мириться?

– Мириться с чем? – решительно спросила я.

– С тем, что со мной обращаются, как с испорченным мальчишкой, когда я прихожу к вам.

Я продолжала смотреть на него.

– В конце концов, – продолжал он, – вы моя жена. Я имею определенные права и рассчитываю, что вы любезно предоставите мне возможность пользоваться ими.

Я заколола волосы и, сунув руки в. рукава халата, встала:

– Даже если я и ваша жена, – сказала я небрежно, – ваша преданнейшая жена, ведь могут быть моменты, когда ваши "приходы", как вы это называете, не очень уместны. – Я старалась говорить поприветливее. – Вы хотели со мной поговорить о чем-то? – спросила я.

– Да.

Я указала ему на стул напротив:

– Тогда располагайтесь. – Он, как всегда, неторопливо повернулся к стулу и сел.

– Мы должны выяснить наши денежные дела. Я не могу больше жить как последний попрошайка.

Я спокойно посмотрела в его по-птичьи неподвижные глаза:

– Ну и…

– Давайте выясним все раз и навсегда. – Голос его не изменился, словно это была обычная вежливая беседа. – Если вы думаете, что я собираюсь выпрашивать у вас деньги, выбросьте это из головы.

– Я и не думала об этом.

– Думали или нет, не имеет никакого значения. Но вам, должно быть, известно, что мне нужны деньги, и немедленно. И хочу вам напомнить, что не так давно я занял деньги, большую часть из которых истратили вы.

– Я истратила их для восстановления вашего имущества.

Он отмахнулся от этой незначительной детали:

– Я с дьявольским трудом достал эти деньги. И обещал вернуть их немедленно.

Мгновенно я поняла, что это подтверждает обвинение Хиббарда, ведь что еще могло ему дать возможность выплатить эти деньги, как не смерть Лорели? Но вслед за этим меня осенила другая мысль: "Ни за что я не должна показать ему, что знаю об этом. Если я хотела обыграть этого человека – а я должна была это сделать, – то мое преимущество в мнимом неведении".

Все же я не удержалась, чтобы не подстегнуть его:

– Как же вы могли обещать такое? – простодушным, как у Руперта, голосом спросила я, – если знали, что это невозможно?

Он смотрел на меня, лицо по-прежнему бесстрастно, но он лишь протянул надменно, словно говорил с прислугой:

– У меня должны быть деньги – и немедленно. Понятно вам или нет? Мне немедленно нужны деньги.

– Конечно, понятно, но что же вы хотите от меня? Ведь у меня денег нет.

– Вы распоряжаетесь значительной суммой.

Теперь мое удивление было искренним:

– Но она принадлежит Руперту.

– Если вы такая умная, то придумайте что-нибудь. Я подавила желание сказать ему, что с чужими деньгами ничего не "придумываю", и была возмущена тем, что он считает и меня такой же бессовестной, как он сам; но я не показала своего негодования; вместо этого, сделав вид, что не поняла его истинных намерений, задумчиво спросила:

– Вы имеете в виду, что хотели бы, чтобы я оформила вам заем из состояния вашего сына?

Это было совсем не то, чего он хотел, и в глазах его вспыхнуло возмущение, прежде чем он успел скрыть его под тяжелыми веками. Но меня его разочарование не тронуло; потому что, пока я говорила это, я поняла, каким образом смогу обойти этого человека – способ этот был таким простым, что я удивилась, как это раньше не подумала о нем. И вот, прежде чем заговорить снова – а он неподвижно и молча сидел в ожидании моего ответа, – я тщательно обдумывала, как вынудить его принять мой план.

– Пожалуйста, – сказала я примирительным, почти заботливым тоном, будто тоже огорчена его затруднениями, – не думайте, что меня не волнуют ваши финансовые трудности. Я видела эти пачки счетов…

– К сожалению, вашим сочувствием их не оплатишь.

– Нет, но в конце концов – почему бы вам не занять денег из состояния вашего сына?

– С этим сторожевым псом Перселлом? – Тон его был откровенно презрителен.

– Я думаю, он согласится на тех условиях, что мне сейчас пришли в голову.

– И что это за условия?

– Что вы возьмете ссуду под залог Семи Очагов.

– А вам не пришло сейчас в голову, что под Семь Очагов я могу занять деньги где угодно.

В этом я сомневаюсь. Я знала, что многие плантации пустовали из-за отсутствия средств на их освоение. К тому же я вспомнила о намеках Хиббарда на недоверие и плохую репутацию Сент-Клера. Но я спросила невинно, будто ничего этого не знала:

– А зачем вам идти куда-то еще? Почему бы не заключить сделку в интересах состояния вашего сына? Если хотите, я съезжу в Саванну и изложу это предложение Перселлу.

Не успела я договорить, как он вскочил со стула и направился к выходу.

– Уладьте это дело – и как можно скорее. – Он сказал это обычным равнодушным голосом, словно его это уже не интересовало.

Я подождала, пока он дойдет до двери, и тогда заговорила:

– Минуту, пожалуйста, – сказала я спокойно.

Он обернулся, не отпуская дверной ручки, и молча взглянул на меня.

– Не знаю, заинтересует ли вас это хоть сколько-нибудь, – я понимала, что голос мой звучал жестко и решительно, но я ни за что не могла вложить в него теплоту или чувство, – только вам все равно придется узнать: я жду ребенка.