Эмоциональная графиня Шереметева – тогда невеста опального князя Ивана Долгорукого – была в ужасе, увидав из окна шествовавшую мимо императрицу: «Престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет – всех головою выше, и чрезвычайно толста». Более взвешенно судил об Анне граф Эрнст Миних – сын знаменитого фельдмаршала: «Станом была она велика и взрачна. Недостаток в красоте награждаем был благородным и величественным лицерасположением (надо понимать – физиономией. – Е. А.). Она имела большие карие и острые глаза, нос немного продолговатый, приятные уста и хорошие зубы. Волосы на голове были темные, лицо рябоватое и голос сильной и проницательной. Сложением тела она была крепка и могла сносить многие удручения». Еще бы, скажем мы, редкая женщина могла бы выдержать сильную ружейную отдачу в плечо. Анна Иоанновна же стреляла каждый день, и притом много лет подряд. Оробевшая гостья царицы Настасья Шестакова, побывавшая во дворце в 1730-е годы, вспоминала: «Изволила меня к ручке пожаловать и тешилась: взяла меня за плечо так крепко, что с телом захватила, ажно больно мне стало».

Вообще в Анне проглядывала некая мужеподобность. Де Лириа писал, что у нее «лицо более мужское, нежели женское». Грубоватость облика царицы, чрезмерную полноту, отсутствие изящества, шарма отмечали и другие наблюдатели. Конечно, каждому приятно иметь дело с императрицей, в которой все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, – и нет усов, а есть музыкальный слух, шарм и разум. Но тут уж ничего не поделаешь: какую императрицу сосватал России хитроумный князь Голицын – такую и получили…

Став императрицей, Анна Иоанновна чувствовала себя в Москве весьма неуютно. Те люди, которые посадили ее на престол, понятно, особого доверия у нее не вызывали. Дворянские прожектеры, уступившие в решающую минуту натиску гвардии, успокоились не сразу. Еще какое-то время они пытались протащить идею «Собрания разных главнейших чинов». И хотя к началу марта 1730 года стало ясно, что карта их окончательно бита, слухи и пересуды о возможном повторении событий начала года не стихали и беспокоили новую императрицу.

Принеся в столицу пальмовую ветвь мира, Анна Иоанновна, разумеется, не могла сразу же расправиться со своими утеснителями – верховниками. После роспуска Верховного тайного совета почти все его члены вошли в Сенат, при коронации Анны Иоанновны весной 1730 года получили награды. Показать свои истинные намерения она могла лишь в отношении князя Ивана Долгорукого и его отца Алексея. Семья бывшего фаворита, которую многие недолюбливали, была сослана в Березов, где незадолго перед этим умер опальный Меншиков.

Не было надежной опоры у Анны и в гвардии. Хотя гвардейцы и наорали ей самодержавие, верить этой капризной и своевольной толпе новых стрельцов она не могла. Как-то раз Анна Иоанновна случайно подслушала разговор гвардейцев, возвращавшихся после тушения небольшого пожара во дворце. Солдаты сожалели, что в суете им «тот, который надобен, не попался, а то бы его уходили». Речь шла о недавно приехавшем из Курляндии Бироне. Он сразу же занял первое место у трона, что гвардейцам – этим «санитарам» русского двора – не понравилось.

В августе 1730 года Анна Иоанновна стала, как уже сказано выше, поспешно создавать, к вящему неудовольствию гвардии, новый гвардейский полк – Измайловский. Им командовали преимущественно иностранцы во главе с Карлом Густавом Левенвольде и братом Бирона – Густавом. Солдат же набирали не из дворян, как было принято со времен Петра Великого, а из однодворцев юга – людей, далеких от столичных политических игрищ. Анна, вероятно, рассчитывала на верность этих людей в будущие острые моменты своего царствования.

Слухи о намерении недовольных «поправить дело 1730 года» вынудили Анну в самом начале 1731 года провести невиданную акцию. Всем полкам гвардии, генералитету, высшим чиновникам было предписано явиться рано утром ко дворцу. Анна Иоанновна обратилась к собравшимся с речью, в которой сказала, что «для предупреждения беспорядков, подобных наступившим по смерти ее предшественника», намерена заранее назначить себе преемника, но так как его еще нет, то она требует от всех немедленной присяги на верность ее будущему выбору. Анна Иоанновна приблизила ко двору свою двенадцатилетнюю племянницу Анну Леопольдовну – дочь своей старшей сестры Екатерины и Меклен-бургского герцога Карла Леопольда – и намеревалась передать престол или ей, или будущим ее детям. Гвардия и сановники присягнули безропотно.

Но покоя все равно не было. Так сложилось, что Москва – дорогая ее столица – не была для Анны безопасной. Человек суеверный и мнительный, Анна Иоанновна была потрясена внезапной смертью на ее глазах И. И. Дмитриева-Мамонова – тайного мужа ее младшей сестры Прасковьи. И уж совсем скверно стало императрице после того, как во время загородной поездки карета, ехавшая впереди императорской, внезапно провалилась под землю. Расследование показало, что это был искусно подготовленный подкоп. Окончательно решение переехать в Петербург созрело в окружении Анны к концу 1730 года. Тогда архитектор Доменико Трезини получил срочный заказ – привести в порядок петербургские императорские дворцы.

17 января 1732 года «Санкт-Петербургские ведомости» с ликованием извещали мир: «Третьего дня ввечеру изволила Ея Императорское Величество к неизреченной радости здешних жителей из Москвы щастливо сюда прибыть».

Императрицу встречал генерал Бурхард Христофор Миних. С самого начала царствования Анны Иоанновны будущий фельдмаршал каким-то чутьем безошибочно уловил новые веяния из Москвы и сразу же показал новой повелительнице свою лояльность: привел к присяге город, войска и флот. Потом он послал императрице донос на адмирала Сиверса, который советовал не спешить с присягой. Этим он расположил к себе Анну, которая стала давать Миниху и другие грязные задания сыскного свойства.

И вот перед приездом Анны Миних расстарался вовсю. Были построены роскошные триумфальные арки, обновлен дворец, наведен порядок на петербургских улицах. Жаль, что на дворе стояла зима, и нельзя было показать царице флот. Все было празднично и торжественно: клики толпы, салют выстроенных шпалерами полков, гром барабанов, фейерверк. Прибыв в Петербург, Анна Иоанновна сразу же направилась в Исаакиевскую церковь, где был отслужен торжественный молебен. Затем императрица двинулась в Зимний дворец – свой дом. Петербург после четырехлетнего перерыва вернул себе корону.

Теперь, вдали от Москвы, Анна Иоанновна могла вздохнуть спокойно. Накануне переезда двора в Петербург саксонский посланник Лефорт писал, что императрица тем самым хочет «избавиться от многих неприятных лиц, которые останутся здесь (в Москве. – Е. А.)или будут отправлены далее, она хочет иметь полную свободу…» Остался доволен переездом и «тот, который надобен» был энтузиастам-пожарникам. «Варварская столица» ему не нравилась. К тому же с ним в Москве приключился невиданный конфуз: его, блестящего наездника, на глазах императрицы, придворных и толпы сбросила наземь лошадь. Анна Иоанновна, нарушая всю церемонию царского выезда, выскочила из кареты, чтобы самолично поднять из проклятой московской грязи бедного, ушибленного, но бесконечно любимого обер-камергера.

Если же серьезно, то переезд в Петербург был сильным ходом правительства Анны. Для заграницы перенос при Петре II столицы в Москву символизировал отступление от политической линии Петра Великого. Лозунг момента был таков: «Назад в Петербург – вперед в Европу!» Многие трезвые политики и раньше понимали важность возвращения столицы на берега Невы. Анна вняла этим советам, продемонстрировав всему миру приверженность политическим идеалам Петра Великого.

И стала Анна Иоанновна жить-поживать в Петербурге.