Какое-то время она пыхтела с истинно трагическим пылом.
— Ой, извиняюсь! — вскричала она, отпыхтевшись. — Здорово я вас?
— Нет, что вы, — отвечал Арчибальд, вправляя какое-то ребро.
— Бегу, как угорелая…
— Ничего, ничего.
— А кто не побежит, если всякие черви оскорбляются? Арчибальд сочувственно пощелкал языком.
— Вас оскорбил червь?
— Ну!
— Что ж от них ждать, в сущности? Черви — это черви. Такая терпимость возмутила розовую особу.
— Прям, сейчас! — сказала она. — Он что говорит? Он говорит, я толста для героини. — Она горестно фыркнула. — И вообще играла в местечках. Это надо же, в местечках! Называется Пояс Б. Да им чем толще, тем лучше! Значит, не зря потратились. Вот, в Лейстере писали «Пышная красота».
— Простите?
— Это у меня. Джеральдина, в «Исковерканных судьбах». Интеллект моего племянника, какой бы он там ни был, уже встал на место.
— Вы играете в мелодрамах?
— Это кто, я? — откликнулась особа. — Эт где, в мелодрамах? Он еще спрашивает!
Арчибальд подтвердил, что делает именно это.
— Простите, — заметил он, — не зайти ли нам в погребок, немного выпить? Я бы вам предложил выгодное дельце.
Особа подозрительно прищурилась.
— Дельце?
— Вот именно.
— А бриллиантами не осыпете?
— Нет, нет, что вы!
— Ну, тогда — ладно. Тут, знаете, глаз да глаз. Булочку съешь, какао выпьешь, а они уже и лезут. Жуть!
— Распутные аристократы?
— Да уж, наверное. Переодетые.
И так, по-дружески болтая, они спустились в блаженную прохладу погребка.
Я редко встречался с толстыми, целомудренными особами, которые играют героинь в городах Пояса Б (сказал мистер Маллинер), я редко встречался с ними, и потому — не знаю, обычен ли среди них столь острый разум, как у Ивонны Мальтраверс. Она не только поняла все с ходу, но и ничуть не удивилась. Арчибальд, ожидавший долгих разъяснений, был поистине очарован.
— Значит, ясно? — проверил он. — Значит, устроите скандал в «Савое»? Входит обесчещенная девица…
Ивонна Мальтраверс укоризненно покашляла.
— Нет, лапочка, — сказала она. — Видно, вы не читали «Бексхилл Газет». Так прямо и написано: «Сама чистота». Это Миртл, «Длань рока». Лучше я буду брошенная невеста.
— Вы думаете, лучше?
— А то! Чего творится, какое время… Не читали? «Положим руку на плуг и угасим грязный потоп бесстыдства».
— Я много раз об этом думал, — заметил Арчибальд.
— А уж я!
— Ну, прекрасно. — Племянник мой встал. — Жду вас в «Савое», в начале десятого. Вы входите…
— Появляюсь, — мягко поправила Ивонна.
— Появляетесь…
— Слева. Как говорится, из левой кулисы. Профиль лучше получается.
— И обвиняете меня в том, что я играл вашими чувствами.
— Как последний гад.
— Самый последний. Где это было?
— В Миддлборо, — твердо сказала Ивонна. — А почему? А потому, что меня там правда бросили. Ярче выйдет. Как вспомню Бертрама, прям зайдусь. И по попе, и по попе…
— Это не нужно, — заволновался Арчибальд. — Конечно, не хочу вмешиваться в… э… вашу концепцию роли, но брюки очень плохо защищают. Такая тонкая ткань…
— Ладно, — не без грусти согласилась мисс Мальтраверс. — Вам видней. Значит, только текст.
— Спасибо вам большое.
— А знаете, — оживилась актриса — это прямо моя сцена в «Забытой невесте»! Один к одному. Только там — алтарь. Может, отложим до свадьбы?
— Нет, лучше не откладывать.
— Дело ваше. Возьму тот текст, как раз подойдет. Сократить немного… Ничего, если я вас назову «бессердечный кобель, который пятнает славное имя британца»?
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Большой был успех. Ну, ладно. Идите. В четверть десятого.
Казалось бы, все улажено, но Арчибальд облегченья не испытывал. Когда он сидел в «Савое», ковыряя что-то съедобное, его не утешала мысль, что он выполняет свой долг, как истинный Маллинер.
Да, думал он, нелегка верность семейной традиции. То ли дело написать письмо, уехать куда-нибудь и затаиться, пока все не утихнет. Но нет, сиди и жди, пока тебя опозорят при всем честном ресторане.
Своей незапятнанной репутацией он очень гордился. Приятно думать, гуляя по Лондону, что люди шепчут: «Это — Маллинер, ну, который так замечательно кудахтает». Теперь будут шептать: «Это — Маллинер, ну, который так опозорился в «Савое». Мысли эти не стали приятнее, когда он подумал, что, в порыве вдохновения, сообщница может забыть об их джентльменском уговоре. Брюки действительно шьют из тонкой ткани.
Теперь мы поймем, почему он едва слушал Аврелию. На радостях она то и дело смеялась серебристым смехом, и всякий раз в племянника моего как бы впивалась электродрель.
Оглядевшись, он задрожал. Почему-то ему казалось, что, пусть в толпе, они будут одни. Но нет; здесь собрались буквально все знакомые. Справа сидел молодой маркиз Хэмширский, который вел колонку сплетен для «Дэйли Трибьюн». На два столика дальше расположился герцог Датчетский, который вел такую же колонку в «Дэйли Пост». Кроме них, тут было с полдюжины графов, виконтов, баронов и баронетов, сотрудничавших в других изданиях. Словом, пресса обеспечена.
И вдруг случилось самое страшное. В зал вошла леди Маллинер с каким-то пожилым военным.
Арчибальд достиг сардиночной стадии, и, как он позже рассказывал, просто ощущал, что сардинка обращается в пепел. Мать он любил и уважал даже после событий, показавших ему, что у нее не все дома, а потому самая мысль о том, что она увидит его позор, причиняла страшную боль.
Несмотря на это, он расслышал, что Аврелия что-то говорит, и переспросил:
— А?
— Я говорю, — отвечала Аврелия, — вон твоя мама.
— Вижу.
— Она гораздо лучше выглядит.
— Э?
— Понимаешь, у нее наметился двойной подбородок. Прихожу, она рыдает — мяла, мяла, и все попусту. Конечно, я ей объяснила, что способ один, новый метод. Двадцать минут дышишь, как собака в жаркую погоду, это укрепляет мышцы. Потом — повторяешь, сколько можешь, «Сью-ксс», «Сью-ксс». «Сью» — не так важно, а вот в «ксс» — вся суть. Разрушает жировые ткани. Зал завертелся.
— Что?!
— Да, разрушает, — подтвердила Аврелия. — Конечно, тут нужна осторожность, а то вывихнешь шею.
— Значит, — сказал Арчибальд, — я ее застал за этим самым делом?
— А, ты ее видел? Испугался, наверное! Когда я застала мою тетю, я побежала звонить психиатру.
Арчибальд, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Он горько дивился Судьбе, которая, видимо — шутки ради, крушит и ломает нам жизнь. Потом чувства его перекинулись на женщин. Честно говоря, думал он, их надо держать на привязи. Никогда не знаешь, что они сделают.
Тут он понял, что не прав. Он достоверно знал, что сделает одна из них, Ивонна Мальтраверс. Она войдет слева и скажет, что он запятнал славное имя Мидлсборо или еще какой-то дыры.
— Живот — совсем другое дело, — рассказывала Аврелия, — Надо встать на четвереньки и ходить вокруг комнаты, приговаривая: «Уф-фа, уф-фа». Ой, Господи! — Она засмеялась. — Кого только нет теперь в ресторанах! Посмотри, какое чучело.
Следуя за ее взглядом, он посмотрел, и сердце его сделало два двойных сальто. В дверях, а если хотите — в кулисе, стояла Ивонна, оглядывая столики.
— Кого-то ищет, — сказала Аврелия.
Если бы кто-нибудь, на пари, сунул шило в брюки моего племянника, он не вскочил бы с такой прытью. Оставалась одна надежда. Конечно, это вызовет толки, но если зажать ей рот рукой, схватить ее другой рукой за шкирку, выволочь, сунуть в такси и сказать, чтобы по дороге шофер по возможности пристроил ее в подходящий подвал, все обойдется.
Кое-кого это удивит. Аврелия, подняв брови, молча потребует объяснений. Можно ответить, что такие упражнения развивают трицепсы и устраняют лишний жир с грудных мышц.
Уподобясь пуме из африканских глубин, племянник мой ринулся к актрисе. Завидев его, она прошептала:
