Утром Диего разбудил меня.

– Пора, мама.

Мы разбудили детей и позавтракали хлебом и яблоками, запив все водой.

– Я боюсь, Диего, – тихонько призналась я, – Сесилья и Карлинхос еще очень малы, как бы они не выдали себя неосторожным словом или жестом. Я хотела бы поговорить с ними, все объяснить им.

– Нет, мама, предоставь это мне. Я лучше объясню им. Они послушаются меня.

Голос его звучал так мужественно, что я послушалась его. Он отошел к детям. Невольно я подумала о Брюсе Карлтоне с чувством признательности. Когда-то ведь я любила его, да думаю, и он – меня; и он одарил меня прекрасным сыном…

Я держала на коленях маленького Хуанито, играла с ним, когда ко мне подошли остальные дети, Диего шел позади. Меня удивил спокойный и мужественный вид детей. Сесилья выступила вперед и, держа за руку Карлинхоса, сделала несколько шагов ко мне, обняла и крепко поцеловала. Мальчик проделал то же самое. Так же они поцеловали маленького Хуанито. Сесилья приблизилась к вытянувшейся, как столбик, Марике. Девочки бросились друг к другу в объятия. Видно было, что они с трудом удерживаются от слез. Все было сказано.

– Идите, – спокойно произнесла я. – И помните, мы обязательно вернемся за вами.

Диего взял за руку Карлинхоса и Сесилью и решительно зашагал прочь. Дети не оглядывались.

Когда они ушли настолько далеко, что их уже не было видно, Марика, стоявшая молча и с жадностью вслушивавшаяся в звучание их шагов, с громким плачем бросилась ко мне. Прижимая одной рукой к груди малыша Хуанито, я другой рукой прижала к себе девочку. Она горько плакала, пока не уснула.

Когда вернулся Диего, дети спали. Он принес еще яблок, флягу с вином, хлеб и несколько копченых рыбин. Меня мучил страх. А вдруг мои дети попадут в руки к дурным людям, к извращенцам…

– На кого ты их оставил? – спросила я.

– Там одна семья, у них шестеро детей, за детьми присматривает старуха.

– Ты сказал, что вернешься за сестренкой и братом?

– Да. Но я сказал, что пока они могут обучать Сесилью и Карлинхоса ремеслам, и что те будут помогать им в их домашней работе.

Я кивнула и горько улыбнулась, подумав о Карлинхосе, о маленьком Чарльзе. Что за судьба – учиться ремеслу в цыганском таборе – и это сын короля Англии. Впрочем, мне уже было известно, что династия Стюартов свергнута, англичане назвали это «Славной революцией»; однако от монархии они не отказались и пригласили занять английский престол голландца Вильгельма Оранского.

Боже, как далеко все это сейчас от меня, испанской нищенки Эльвиры!

– Мама, – предложил Диего, – сейчас я пойду с узлом кружной дорогой до старых городских ворот. Примерно через час после того, как я уйду, иди и ты с детьми. Я буду ждать тебя у городских ворот. Ты сразу увидишь меня. Но не подавай вида, что знаешь меня. Сядь, отдохни. Я притворюсь, будто сплю. Затем встану и пойду. Хорошенько заметь, в каком направлении я двинусь. Когда меня не будет видно, вставай и иди с детьми. Ты меня нагонишь. Я буду идти очень медленно. Все это нужно, я думаю, чтобы избежать подозрений. Я опасаюсь не только тех, кто ищет нас, чтобы задержать, но не хочу, чтобы цыгане видели нас вместе. А они часто бродят по городу.

Все это было, на мой взгляд, очень разумно. И мне оставалось только согласиться. Диего тотчас ушел. Я дождалась, когда дети проснулись, и сказала им, что мы сейчас пойдем. Сон очень освежил их. Я накормила их, и мы пошли.

Вряд ли в оборванке с двумя малышами могли бы признать герцогиню Райвенспер, дочь графа Майноуринга и, возможно, одну из богатейших женщин Европы и Америки. На мне было синее шерстяное платье, волосы я закрутила узлом на затылке, как принято здесь, и покрыла красным линялым головным платком. Хорошо, что я и дети играли в саду, когда пришло известие о том, что в дом уже нельзя вернуться. Все мы были в кожаной обуви, довольно прочной, и без каблуков. За ночь и день, что мы провели под открытым небом, дети успели перепачкаться, и в своей одежонке, кое-как перешитой мною из костюмов взрослых слуг, выглядели настоящими оборванцами.

Я взяла на руки Хуанито и велела Марике идти за мной. Я шла не спеша, чтобы девочка могла поспевать за мной. Вскоре она вцепилась грязной ручонкой в подол моей синей юбки. Я поняла, что малышка боится отстать, сейчас для нее самое страшное – остаться одной. Бедная девочка! Сколько печального ей предстоит узнать в этой жизни. Ведь когда-нибудь придется ей рассказать и о смерти Коринны; и о том, что лорд Карлтон, которого малышка считает отцом, на самом деле – не отец ей; и о ее настоящем отце – Санчо Пико.

Я задумалась о том, увижу ли я когда-нибудь Санчо. И Этторе, который тоже был славным и добрым человеком.

Мы спустились к морю. Затем вышли в порт. Я заметила, что многие бедные горожанки прикрывают платком нижнюю часть лица. Я подумала, что это мне на руку, и сделала так же. Теперь уж никто не узнал бы меня.

Солнце стояло совсем высоко. Было жарко. Я не хотела спрашивать, как пройти к старым городским воротам. В порту я видела наш корабль. Но трудно было определить, охраняется ли он, задержаны ли матросы и капитан. Приближаться, конечно, было опасно.

Мы вышли на узкую улочку, резко идущую вверх. В Кадисе дома часто строят так, что окна выходят во внутренний двор, а на улицу глядят лишь слепые белые стены. Марика едва передвигала ноги. Я тоже устала. Не задумываясь особенно, я присела прямо на мостовую у стены какого-то дома. Дети отдыхали у меня на коленях.

Неожиданно напротив открылась дверь. Женщина в черном приблизилась ко мне и положила у моих коленей несколько монет, хлеб и два граната. Я низко склонила голову и тихо поблагодарила ее. Дети поели. Я тоже съела немного хлеба. Мы поднялись и пошли дальше.

На площади, в центре которой был фонтан, я увидела водоноса. Заплатив мелкую монету, я получила воду для себя и напоила детей.

Я подхватила усталую Марику и несла ее, обхватив одной рукой, другой я прижимала к груди Хуанито. Ноги у меня были словно налиты свинцом. Руки болели.

Еще некоторое время мы блуждали по городу, наконец я увидела старые полуразвалившиеся арки. Я решила, что это и есть старые городские ворота. Они не охранялись. Здесь было довольно значительное количество оборванцев, среди них и женщины с детьми. Этих последних мне было особенно жаль. Да, я находилась в том же положении. Но у меня была надежда, все еще могло уладиться. А этих бедняг ждало впереди только горе.

Я осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания, стала вглядываться, ища моего Диего. Вдруг я услышала его громкий голос.

– Послушай, – обращался он к какому-то старику, – как ты думаешь, спадет ли эта чертова жара к вечеру?

Старик что-то пробурчал в ответ.

Я подняла голову и посмотрела в том направлении, откуда шел голос. Диего (вероятно, нарочно, чтобы я могла сразу видеть его) взобрался на выступ ворот. Он сидел, надвинув шляпу на глаза, равнодушный и горделивый, как многие молодые испанские оборванцы. Но на самом деле он внимательно следил за дорогой, поджидая меня. У меня из груди вырвался невольный вздох облегчения.

Я присела рядом с какой-то старухой. Марика и Хуанито сидели на земле рядом со мной. Я полуприкрыла глаза веками. Пусть думают, что я настолько утомлена, что даже не имею сил говорить. Я зорко следила за Диего. Прошло какое-то время, он соскочил с кирпичного выступа и спокойно растянулся на земле в тени ворот, подложив руки под голову и накрыв лицо шляпой. Здесь такое поведение никого не удивляет. Я не могла понять, действительно ли он спит или просто притворился.

Солнце начало медленно клониться к закату. Иные поднимались и уходили, на их место прибредали новые. Диего сел и потер лицо ладонями, словно никак не мог проснуться. Затем еще немного послонялся у ворот и, не спеша, поплелся прочь.

Я внимательно смотрела, как он уходил. Вот он скрылся из вида. Я знала, что мне надо будет последовать за ним. Я терпеливо ждала. Марика, уже отдохнувшая и приободрившаяся, с любопытством оглядывалась по сторонам.