– Мои приемные родители, простые фермеры, были добрыми и нравственными людьми. Не скрою от вас, что я обучена не только чтению, письму, изящному рукоделию, но и обычным домашним хозяйственным делам. И эти мои простые умения, случалось, выручали меня в трудное время; например, когда в Лондоне бушевала страшная чума.

– Но… Вам известны имена ваших родителей? – голос доньи Инес дрогнул.

Этот, казалось бы, заурядный вопрос тоже показался мне странным. Что она имеет в виду? Неужели подозревает, что я какая-нибудь безродная выскочка, и презирает меня?

– Да, разумеется, – я продолжала держаться спокойно. Но Брюс и Коринна смотрели на меня с явным беспокойством. – Разумеется, мне известны имена моих родителей. Хотя я никогда не видела их обоих – ни отца, ни мать. Я – урожденная Эмбер Майноуринг, графиня Росвуд, мать моя – Джудит Марш.

Донья Инес откинулась в своем кресле, лишившись чувств. Коринна бросилась к ней с флаконом нюхательных солей. Раздался громкий удар, словно об пол ударилось что-то тяжелое. Это граф Мейн выпустил из рук свою трость. Он привстал в кресле и впился в меня взглядом.

Донья Инес пришла в себя. Коринна стояла по-прежнему рядом с матерью, она бережно поддерживала ее голову ладонью.

– Хуан, – слабым голосом произнесла донья Инес, обращаясь к своему супругу, – мне кажется, ты нашел свою дочь!

Я ничего не понимала, хотя вроде бы все не так уж трудно было понять. Но именно в такие моменты человек перестает понимать самое простое.

– Скажите мне имена ваших приемных родителей, ваша светлость, – с трудом выговорил граф Мейн, не спуская с меня пристального взгляда.

– Мэтью и Сара Гудгрум.

– Ваши настоящие родители не оставили вам никаких драгоценностей?

– Да, – мною овладело странное спокойствие, почти оцепенение, – я помню золотые серьги грушевидной формы с жемчужными подвесками. Моя приемная мать говорила, что они принадлежали моей настоящей матери. Они находились у меня, и рассталась я с ними крайне неохотно и в силу печальных обстоятельств. (Кажется, насколько я помнила, серьги пропали в лондонском доме Рэтклифа во время пожара.)

– Эти серьги я подарил твоей матери в день нашего венчания, – произнес граф Мейн.

Так вот почему Коринне казалось, что она уже где-то видела черты своего отца. Она видела их в моем лице. А я? Конечно же, я много раз видела эти черты в зеркале. Эти янтарные глаза, которые так любила моя мать!

Тогда я узнала историю моего отца. От человека, настроенного к нему враждебно, он получил ложное известие о том, что его жена и ребенок скончались. Отец говорил мне, что что-то мешало ему поверить. Разумеется, он твердо решил отправиться в деревню к Гудгрумам и все узнать на месте. Но в это самое время его отряд подвергся преследованию. Внезапное нападение – и в живых остался лишь мой отец. Надо было спасаться. С большим трудом, без денег, он добрался до порта Бристоля и там нанялся на корабль, плывший в Америку, простым матросом.

Ему пришлось много пережить. Свое фамильное имя – Майноуринг – он изменил на Мейн. Ему не хотелось, чтобы его узнали.

Сильный и умный, он освоил морское дело и постепенно дослужился до помощника капитана. Конечно, у него были свои понятия о чести, но в том мире, где он волею судьбы оказался, понятия о чести были несколько иными. Я не вправе винить отца за то, что он воспринял эти новые понятия; ведь я и сама не всегда поступала так, как мне бы хотелось.

Вместе с преданными ему матросами отец захватил корабль и занялся пиратством. Когда он скопил значительное количество средств, то перешел на работорговлю. Прибывающие в Америку богатые испанцы, англичане и французы начали выращивать хлопок и табак. Им понадобилась дешевая рабочая сила. Такой силой стали вывозимые из Африки негры. На плантациях нужно было много людей.

Да, отец поступал дурно. Он заманивал негров на корабли, спаивал, вмешивался в те беспрерывные войны, стычки и столкновения, в которых проходила жизнь африканских племен. Постепенно он разбогател. На родине, в Англии, он не мог рассчитывать на подобное богатство. Отец решил обосноваться на Ямайке. Он выстроил себе роскошный дом, свел знакомство с богатыми выходцами из Европы. Здесь он встретил донью Инес. Она жила вместе с матерью-вдовой. Эта девушка, строгая и даже мрачная, была совсем не похожа на мою мать Джудит Марш. Постепенно между молодыми людьми зародилась взаимная симпатия. Они поверили друг другу свои тайны. Завершилось все браком. Спустя год родилась Коринна, а вскоре мать доньи Инес скончалась.

Откровенно говоря, известие о том, что мой отец жив, ошеломило меня. Я привыкла считать себя одинокой, единственными близкими мне по крови людьми были мои дети. И вот теперь у меня есть отец и сестра. Я с трудом привыкала к этим новым для меня обстоятельствам. Мне пришло в голову, что возможно, я именно потому так мягко относилась к Коринне, что бессознательно чувствовала наше родство. Хотя внешне мы совсем не были похожи. Коринна походила на свою мать, я – на отца.

Еще больших трудов мне стоило привыкнуть к отцу. Ведь я привыкла видеть в мужчинах мужей, любовников, на худой конец – насильников. У меня никогда не было отца. Со своим приемным отцом Мэтью Гудгрумом и названными братьями я рассталась в ранней юности.

Мой родной отец оказался человеком сдержанным. Похоже, ему тоже было не так-то легко свыкнуться с новообретенной взрослой дочерью. Коринну он знал с первого дня ее жизни, она выросла на его глазах, он с любовью следил за ее развитием и взрослением. Я же была сложившимся человеком. Я успела многое пережить в жизни.

Постепенно у меня сложился свой стиль общения с отцом. Несмотря на хромоту, он прекрасно держался в седле и любил совершать прогулки за город. Живя в поместье лорда Рэтклифа, я в совершенстве овладела искусством верховой езды. Мы стали ездить вместе. Я умела сидеть и в мужском седле, но для прогулок с отцом, разумеется, предпочитала дамское седло и мою голубую амазонку из плотного шелка.

Мы не спеша выезжали за город и медленно ехали по аллее, окаймленной пальмовыми рощами. Отец рассказывал мне о своей жизни. Он держался со мной внимательно и спокойно. Вскоре я уже чувствовала к нему искреннюю привязанность.

Я также доверила ему свои тайны. Он узнал о смерти Рэтклифа и о моем браке с Брюсом. Отец сказал, что всегда испытывал самые теплые чувства к Брюсу Младшему, моему сыну. Я поведала отцу о моих отношениях с его величеством; и о том, что маленький Чарльз – сын короля Англии.

Отец слушал меня с грустью. Он признался, что ему жаль тех лет, которые мы не провели вместе, и он испытывает по отношению ко мне чувство вины. Ему так странно, что у него есть взрослая, много пережившая дочь, которой он никогда ни в чем не помогал.

Глядя друг на друга, мы с радостью подмечали сходные черты.

Я заметила, что Коринна и Брюс стали со мной еще мягче, исчезла даже тень напряженности в наших отношениях. С Коринной я легко приняла доверительный тон старшей дружелюбной сестры.

Но от доньи Инес мы все равно решили утаить то, что я была замужем за Карлтоном и что Брюс Младший – мой сын.

Однажды вечером, когда я в своем кабинете писала письмо Эмили, в дверь постучали и вошел, опираясь на свою трость, отец. Я поднялась. Мне нравилось доверительно беседовать наедине с ним. Он был умным человеком, умел сдерживать свои чувства, не терпел хвастовства. В его мыслях я заметила ту особую ненавязчивую мудрость, которая дается развитой способностью осмысливать происходящее.

Я подошла к отцу и помогла ему расположиться в кресле.

– Я не помешал тебе? – спросил он.

– Нет. Я как раз закончила письмо леди Элмсбери, моей лондонской подруге.

– Ты не скучаешь по Лондону?

– Пока нет.

– Когда-то мне очень хотелось снова увидеть Англию, но я все откладывал эту поездку. Что-то удерживало меня. Быть может, сама судьба. Постепенно я понял, что мне уже не суждено побывать на родине.