Но тут я почувствовала, что эти размышления о свободе, несвободе и ответственности могут привести меня к тому, что я попросту стану себя презирать.

Жизнь потекла, казалось бы, по-прежнему. Я исполнила данное себе обещание и ни словом не обмолвилась с Брюсом о казни рабов.

Приближалось время отъезда. Я сказала Коринне, что отплыву на том же корабле, что и Санчо.

– После того как меня захватил в плен этот негодяй капитан Мердок, мне страшно плыть на корабле одной, без мужской защиты, – призналась я Коринне.

Она одобрила мое решение.

Корабль отплывал утром. Уже были готовы экипажи для того, чтобы отвезти нас наутро на пристань.

Вечером я простилась с сыном. Мальчик был огорчен моим отъездом, а также и отъездом дона Санчо, к которому был очень привязан. Я утешала маленького Брюса и говорила ему, что мы будем часто видеться, и что в конце концов я добьюсь его переезда в город.

Ночью мне не спалось. Санчо ушел из моей спальни пораньше, надо было выспаться, ведь утром нам предстояло подняться еще до рассвета.

Я ворочалась с боку на бок, лежала с закрытыми глазами. Но уснуть никак не могла. Я начала бранить себя, ведь завтра утром я буду, как сонная муха. Но вскоре я поняла, что не смогу уснуть, зажгла свечу и взяла трактат Помпонацци. Но размерность философических рассуждений не успокаивала меня.

Я встала, убрала волосы в сетку, накинула халат и шаль. Было жарко. Я не надела чулок, а лишь сунула ноги в легкие комнатные туфельки без задников.

Я прошлась по террасе, опоясавшей дом, затем надумала пойти к Санчо. Я тихонько постучалась в его дверь. Никто не отозвался. Я постучалась снова. И снова ответом мне было молчание. Я пожала плечами. Разумеется, я стучалась очень тихо, чтобы не поднимать излишнего шума. А дон Санчо, должно быть, крепко уснул.

Что же делать? Вернуться к себе? Но мне не хотелось опять лежать без сна, а я предчувствовала, что если вернусь, то именно это и произойдет.

Поразмыслив, я решила сойти в сад.

Сад в усадьбе Карлтонов был огромен. Они распланировали его очень интересно. Одна часть представляла собой экзотический уголок, здесь росли местные породы деревьев, разнообразные цветы, гибкие лианы обвивались вокруг стройных пальмовых стволов. Другую часть сада Карлтоны устроили в виде английского парка. Я даже удивилась, как хорошо прижились в местном климате высокие густолиственные дубы, привезенные из Англии. Помнится, однажды утром я услышала здесь пение малиновки. Здесь же находился и пруд, осененный ветвями плакучих ив. Можно было подумать, будто прогуливаешься в каком-нибудь поместье в Эссексе. Самой интересной мне казалась третья часть сада. Молодость Карлтон провел во Франции при дворе «Короля-солнце» Людовика XIV. Помнится, он рассказывал мне о дворцах Версаля, резиденции королевского двора. В то время там блистал своим искусством замечательный садовник Андрэ Ленотр. Для того чтобы создать третью часть сада, лорд Карлтон пригласил одного из учеников Ленотра, оплатил ему дорогу в Америку и возвращение во Францию и заплатил огромные деньги за его работу.

Я любила эту третью часть сада. Она была точной копией парков Версаля. Изящные мраморные фонтаны, огромные газоны с ярко-зеленой, ровно подстриженной травой. Кроны деревьев и кустарники, заросли которых обрамляли газоны и клумбы, также были аккуратно подстрижены. Дорожки вымощены мрамором. На обширном зеленом пространстве были живописно разбросаны белые мраморные статуи.

Этот странный здесь, в Америке, уголок, наводил меня на мысли о путешествии в Европу. Ведь я еще не бывала в блистательной Франции, наряды и вкусы которой служили образцом для всего мира.

Я медленно прогуливалась по газону. Я была совершенно одна. Сбросила туфли, шаль и закружилась в странном танце. Затем мне пришла в голову довольно смелая фантазия. Я разделась совсем. Одежду и туфли я положила у подножья мраморной статуи, изображавшей обнаженную Венеру с яблоком в руке. Я легко ступала, обнаженная, по мягкой траве. Я то шла очень медленно, то ускоряла шаг, то бежала. Мои длинные пышные золотые волосы то следовали за мной, словно вуаль; то окутывали меня легким покрывалом. Легкий теплый ветерок обвевал нагое тело. Я подумала о том, сколько дурного в одежде с ее стягиванием, сковыванием, искажением естественного человеческого тела. Привстав на носки я закружилась.

А ведь нет лучшего одеяния, могущего украсить женщину, нежели густые волосы и нежность кожи.

Я наслаждалась своей наготой. Я заметила, что если ум и знания заставляли меня с грустью смотреть на жизнь; то мое тело требовало от меня бурного участия в этой жизни. Возможно ли равновесие тела и ума?

Изящный, тонкий, словно девичья бровка, лунный серп серебряно белел в темно-голубом небе. Я, казалось, находилась в сказочной волшебной стране. Да, я бы не удивилась, увидев внезапно фею или хоровод эльфов.

Я приближалась к беседке. Там, я знала, все было устроено для отдыха, для послеполуденной дремоты. Может быть, я прилягу и немного отдохну.

Вокруг царила полнейшая тишина. Я была в полном одиночестве. Но, несмотря на это, какое-то странное, неясное для меня самой чувство заставляло меня двигаться осторожно. Я на цыпочках приблизилась к беседке.

Было очень тепло. Но мучительная дрожь внезапно пробежала по моему телу. Я замерла и вся превратилась в слух. Затем я быстро пробежала вперед и укрылась в окаймляющих беседку кустарниковых зарослях. Я услышала тихие голоса. В полной тишине они доносились отчетливо. Они казались частью этого прелестного искусственного ландшафта. Казалось, здесь, на этой созданной человеческими руками, вдохновленными фантазией, сцене, кто-то разыгрывал пасторальную драму любви. Женский голос нежно жаловался, мужской – ласково утешал.

Я узнала эти голоса. Более того, из моего укрытия я увидела влюбленную пару.

Была ли я огорчена? Расстроена? Угнетена? Нет, пожалуй, не это. Я просто вся превратилась в слух и зрение.

– О, нет, нет, я этого не перенесу! – флейтой пропел женский голос.

– Будь мужественна, дорогая, – мягко проговорил мужской.

– Если бы ты жил моей жизнью, ты не говорил бы так!

– Увы, милая, я могу жить лишь своей жизнью.

– Ах, эта твоя вечная ирония. Но, впрочем, за это я и люблю тебя. Однако если бы ты понял, как мне тяжело!

– Разве я не стараюсь всячески облегчить твою участь?

– Ты должен найти какой-нибудь выход.

– Выход? Но какой?

– Ты мужчина! Ты мог бы вызвать его на поединок.

– Любимая, я конечно, мог бы это сделать, но я не мог бы убить его! Убийство противно моей натуре и моим убеждениям.

– Нет, ты не любишь меня. Иначе ты не мог бы спокойно терпеть то, что другой владеет моим телом!

– Но ты, дорогая, не хочешь помочь мне. Отчего ты не уговоришь его переехать навсегда в город?

– О, ведь ты знаешь, как он упрям и подозрителен. Он обеими руками держится за этот кусок земли; он внушил себе, что именно здесь он находит спасение от суетности и фальши жизни. Боже мой, как он бывает глуп порою!.. Полуобнаженные Санчо Пико и Коринна лежали на дерновой скамье, застланной плащом Санчо. Сквозь золоченые металлические прутья беседки, увитые плющом, я отчетливо различала любовный беспорядок в их одежде, лилейную трепетную грудь Коринны; их поцелуи и объятия. Иногда Санчо как бы нависал над возлюбленной, его гибкая мускулистая спина скрывала от меня нежную плоть Коринны.

– Он выстроил для меня эту золотую клетку, – продолжала свои жалобы она. – Он воображает, будто я люблю его! О, глупец! Я всегда ненавижу его самоуверенность и самовлюбленность. И кроме того, он упрям и подозрителен…

Не надо было быть особенно догадливой, чтобы понять, что речь идет о лорде Карлтоне. А Коринна, между тем, распаленно продолжала:

– Когда я увидела Лондон, я поняла, что существует иная жизнь, полная веселья и блеска. Если бы мы с тобой могли жить этой жизнью, жизнью Европы! Почему бы нам не уехать в Италию? Ты говорил, что там прекрасно…