– Да ты проходи в комнату, не в дверях же разговаривать.

Лешка прошел, плюхнулся в кресло, подождал, пока сядет Иринка, потер ладонями брюки на коленях, покряхтел и решил начать с главного:

– Я, знаешь… Ты бы… Он-то сам тебе не скажет…

– Да о чем? – рассмеялась Иринка, она еще не привыкла к его манере разговора.

– Оставь его! – Лешка выпалил главное и перевел дух.

Иринка растерянно замолчала. Взгляд ее стал строгим и недоверчивым.

– Он сам не оставит… Ты должна…

– Почему? – отрывисто поинтересовалась она.

– Он любит другую…

– Дашу?

– Какую Дашу? – оторопел Лешка, но тут же смутно припомнил давнишний рассказ Алика. – Н-нет… Не Дашу… Ты ее не знаешь… Она учительница…

– Какая учительница?

– Бывшая… Ну, то есть… Не бывшая… А наша бывшая математичка, вот…

– Я не ослышался? – в дверях стоял разъяренный Алик. – Речь, кажется, обо мне?

Лешка поднялся из кресла и посмотрел на него исподлобья, ругая себя, что не закрыл дверь.

– Зачем ты пришел? – жестко спросил Алик.

– Поговорить.

– С ней? – Алик кивнул на Иринку.

– С ней… С тобой бесполезно…

– Но все-таки придется, – усмехнулся Алик. – Давай-ка выйдем в коридор. Извини, Иринка.

Алик плотно прикрыл дверь и для верности навалился на нее спиной.

– Что ты ей сказал?

Лешка угрюмо молчал.

– Что ты ей сказал?

– Какое тебе дело? – огрызнулся Лешка.

– Про Татьяну? Я же слышал!

– Тогда чего спрашивать?

– Тебя кто-нибудь просил?

– Тебе девчонку не жалко?

– Себя пожалей!

– А я и себя жалею… Так разочароваться в друге!

– Значит, разочароваться? – переспросил Алик и схватил Лешку за грудки. – Ну и гад ты, Леха!

– А ты дурак! – Лешка невозмутимо отвел его руки. – Неравные весовые категории. Незачем нам драться.

– И видеться больше незачем! – выпалил Алик. – Незачем! Мне такие друзья не нужны! Ясно?

– Как знаешь. – Лешка пожал плечами и вышел на площадку.

Алик хотел прокричать ему вслед что-нибудь оскорбительное, но сдержался и только с грохотом захлопнул дверь.

Он не пошел в комнату. Он не знал, что говорить Иринке и как смотреть ей в глаза. Он уперся лбом в прохладную стену и подождал, пока уляжется обида и ярость. Но потом стало еще хуже. В остывший ум приходили ясные и непреложные истины: у него давно нет любимой женщины, у него больше нет лучшего друга, у него больше нет невесты.

Тихонько отворилась комнатная дверь, и на спину Алика легли руки Иринки.

– Алик?

Он обернулся и посмотрел в ее заплаканные глаза:

– Что он тебе говорил?

– Какую-то ерунду. – Иринка постаралась говорить небрежно. – Про учительницу.

– Это правда, – тяжело уронил он и не посмел снова посмотреть ей в глаза. – Она не смогла бросить мужа.

– Это… та женщина, которую мы видели? – догадалась она.

Алик кивнул.

– Ты любишь ее?

Алик молчал.

– Ты все еще любишь ее? – повторила Иринка.

Алик мог сказать «нет», мог уверить ее в своей любви, но подумал и решил сказать правду:

– Не знаю… Я не знаю… Ты бросишь меня теперь?

Иринка обняла его и ласково провела рукой по волосам:

– Ты глупый, Алька.

Он аккуратно снял губами слезинки с ее щеки, зарылся лицом в ее густые волосы и пробормотал:

– Я люблю тебя.

– Я верю, – тихо ответила она.

И Алик верил. По-настоящему. Не от бессилия, не от отчаяния, не от страха потерять все. Он ловил и ловил ее губы, и она отвечала ему впервые не по-детски – доверчиво, а по-женски – страстно.

– Ты поругался с Лешкой? – спросила она погодя.

– Да, – нехотя отозвался он.

– Зря. Зачем из-за этого ссориться?

– Он мне не друг, – упрямо ответил Алик. – Он предатель.

– Перестань. – Иринка вздохнула и улыбнулась. – Я боялась, что вы подеретесь. У тебя были такие бешеные глаза.

Алик пожал плечами и промолчал.

Иринка неуверенно предложила:

– Аль, может, нам лучше поехать домой? В Москву?

– Может быть.

– А как… Родители и Галка, наверное, обидятся?

– Я придумаю, как им объяснить. – Он покрепче обнял Иринку и сказал: – Завтра съезжу, поменяю билеты.

– Помирись с Лешкой, Аль, – попросила она.

– Нет, – отрезал Алик. – Нет.

Злость на Лешку не проходила. И Алик знал, что пройдет она не скоро. Может, вообще не пройдет никогда.

Такое не прощают. Лешка в глазах Алика был не просто предателем – каким-то грязным сплетником. Он поступил нечестно, низко, будто ударил из-за угла.

Лучше сделать хотел? Кому лучше? Он спрашивал его, Алика, что лучше?

У Алика мелькнула мысль: его попросила Татьяна. Такая мысль была даже приятна, но слишком недолговечна. Уже в следующее мгновение Алик понял, что Татьяна об этом не попросит никогда, ни при каких обстоятельствах, а Лешка без Алика с ней общаться не станет, для этого смелость нужна, которой у него нет. Он может только вот так, из-за угла, исподтишка.

После разговора с Кременецким Татьяна была сама не своя.

Она едва успела более или менее успокоиться после неожиданной встречи с Аликом, как Лешка нанес новый, причем более ощутимый удар.

Все кончено. Все давно кончено.

Но уговоры не помогали, даже не приносили хотя бы временного облегчения.

Ее мучила обида. Обида на Алика. Глупая и, пожалуй, необоснованная.

Даже не сказать «здравствуй»! Как мальчишка, перебежал на другую сторону.

Правда, наоборот, это говорит о чем угодно, но не о равнодушии. Будь он равнодушен, подвел бы к ней свою невесту и представил или не представлял бы, а просто поздоровался, как едва знакомый.

Татьяна давно связала непонятный ночной звонок с его приездом. Но зачем он звонил? Почему ночью? Почему ничего не сказал, не объяснил?

Это больно, подло, гадко! Самое мерзкое – узнавать что-то о нем от других, пусть даже от его лучшего друга.

А может, это он сам попросил Лешку сказать о невесте?

Глупости! Шурка не станет его просить, да и выглядела вся ее встреча с Лешкой совершенно случайной. Кто-кто, а Кременецкий слишком плохой актер, чтобы так сыграть растерянность. И потом он сам, кажется, испугался, когда выяснил, что она ничего не знает о невесте.

Господи! Выбрал какую-то девчонку!

А вот это уже лишнее! Эта девчонка ни в чем не виновата. И он… Он тоже ни в чем не виноват. Пусть будут счастливы. Это искренне.

Нет, не искренне! Совсем не искренне! Он не должен, не может быть счастлив с этой девчонкой!

Он не знает, как ей, Татьяне, жилось эти полгода! И не хочет знать. Ничего не хочет знать о ней.

А ей жилось плохо. Плохо, тяжело и страшно. Ей все время было страшно.

Вот-вот кто-нибудь скажет ей в лицо какую-то гадость! Вот-вот обо всем узнает Игорь!

Пока никто ничего не говорил, но она чувствовала, ощущала в воздухе какие-то намеки, насмешливые взгляды, другое отношение к себе.

Она боялась не за себя – за Игоря и Женьку. Не хватало только, чтобы они узнали о ее романе от какого-нибудь случайного сплетника!

Сказать самой? Не Женьке, конечно. Игорю. Это был выход. Но слишком плохой и ненадежный. Нет, Игорь, разумеется, все простит и ее не бросит, в этом она не сомневалась ни секунды. Дело было в другом. Как тогда Игорь отнесется к будущему ребенку?

А при чем тут ребенок? У Игоря не может возникнуть никаких сомнений. Он счастлив, он полностью уверен, что это его ребенок.

Да, а вдруг начнет сомневаться? Вдруг не будет любить ребенка так, как любит Женьку?

Татьяна почему-то ждала, что что-нибудь изменится. Шурка приехал, он может все изменить. Это было какое-то навязчивое ощущение, не имеющее под собой мало-мальски разумного основания. Скорее, наоборот, ничего разумного.

Зачем Шурке что-то менять? У него все в полном порядке. У него есть невеста. У него назначена свадьба. Он не хочет встречаться.

Вечер встречи выпускников приближался, как неизбежная пытка. Нужно идти. Нужно вспомнить все, что было в прошлом году. Нужно вытерпеть.