В это время Гесс, предположительно, должен был находиться в хорошо охраняемом военном госпитале Бьюкененского замка, Драймен, к северу от Глазго. Его туда перевели из Мэрихиллских казарм в воскресенье днем, 11 мая. Он оставался там до 16-го числа, после чего его перевезли в Лондон. Дей, однако, уверен, что дом в викторианском стиле, куда его доставили, не был ни замком, ни военным госпиталем и находился на коротком расстоянии от Тернхауса — в 20 минутах езды, не более. Даже если принять во внимание, что по прошествии 50 лет память могла изменить Дею, здравый смысл подсказывает, что никому не пришло бы в голову привезти молодых невооруженных курсантов, проходивших обучение в Гренджмауте, в военный госпиталь к северу от Глазго, чтобы приставить в качестве караула к Гессу, и без того охраняемому сотней солдат. Ясно и другое, что Гесса доставили не в дом Гамильтона, представлявший собой любопытное строение 18-го века в виде башни. Утверждать с уверенностью можно только одно: что высокий немец в кожаной летной куртке был Гесс, так как сопровождавший его человек нес пакет с «пилюлями». Рассказывая эту историю, Дей не знал, что карманы Гесса, когда он приземлился, были набиты всевозможными гомеопатическими лекарствами. Осматривавшим его врачам он сказал, что проходит шестинедельный курс лечения и должен иметь их при себе.
Значение этого эпизода остается невыясненным. Записей о встрече с Гессом вечером 13 мая нет. Известно только, что в этот день в ранние предутренние часы состоялась его беседа с Киркпатриком и Гамильтоном в военном госпитале Драймен. Возможно, что человеком в штатском, прибывшем с Гамильтоном, был лорд Бивербрук, прилетевший в Тернхаус по просьбе Черчилля. В докладе Кима Филби не сказано, где Бивербрук встречался с Гессом. Тем человеком едва ли мог быть Иден, иначе Дей его бы узнал. Возможно, что это был Киркпатрик. Пока же этот эпизод остается темой для размышлений.
Что бы ни произошло в тот вечер, отчет Киркпатрика о второй беседе с Гессом, во время которой также присутствовал Гамильтон, состоявшейся на другой день, 14 мая, звучит неправдоподобно. На допросе в понедельник, 13 мая, Гесс до бесконечности долго развивал мысль о причинах войны с германской точки зрения, постепенно подводя к выводу о неизбежности германской победы. Когда, наконец, он перешел к вопросу о цели своего визита, его мирные предложения, в пересказе Киркпатрика, как устном Кадогану, так и письменном, сводились к предоставлению Германии свободы действий в Европе, в обмен на что Великобритания получала от Германии свободу действий в своей империи. Киркпатрик попытался, но безуспешно, склонить его к разговору о России и Италии. К этому времени Киркпатрик и Гамильтон настолько устали, что вернулись в Тернхаус. Все же следующую беседу, 14 мая, Киркпатрик начал с вопроса о самочувствии Гесса, потом выслушал его жалобы и просьбы — принести ему для чтения книги, вернуть фотокамеру, гомеопатические лекарства и принести кусок его разбитого самолета на память. Далее Гесс поведал о полете, о трудностях парашютного прыжка над Дангевелом. Когда, наконец, он перешел к политическим вопросам, он только и сказал, что выпустил из предложений два условия: Германия не может бросить Ирак в беде, и немецкий и британский народы получат компенсацию за понесенные во время войны материальные убытки; после чего он перешел к угрозам, что если Британия не согласится с условиями, Гитлер будет вынужден заставить ее подчиниться голодом. Что не сказано, так это о попытке Киркпатрика прозондировать Гесса насчет его чрезвычайно запутанных мирных предложений (как написано в его рапорте), а также о попытке со стороны Гесса прояснить этот вопрос. Вот как записал Киркпатрик прощальные слова Гесса: "…если бы беседы велись, как он надеялся, он рассчитывал на помощь квалифицированного переводчика и что во время разговора не будет присутствовать такое количество народа".
Пока Гесс находился в Шотландии и ждал переговоров, Роджер Мейкинс в министерстве иностранных дел в Лондоне составил записку. Ее суть сводилась к следующему: прежде чем будут даны конкретные директивы агентствам пропаганды относительно линии, которой следует придерживаться в отношении Гесса, "в первую очередь, нужно прийти к соглашению относительно причины полета Гесса…", далее он приводил некоторые рассуждения: Гесс мог находиться под впечатлением разрушений и страданий, свидетелями которых стал, происшедшая в нем перемена "могла привести других членов партии к выводу, что он чудаковатый"; почувствовав опасность, он, возможно, решил поставить на карту все, чтобы положить войне конец. Естественно, что сотрудники министерства во главе с Кадоганом знали не больше того, что сообщил им по телефону Киркпатрик, и представления не имели о деталях мирных предложений В тот же вечер Кадоган подготовил вставку для замены параграфа в заявлении Черчилля, с которым последний предполагал выступить в парламенте. Вместо абзаца, начинавшегося словами "Из этого заявления можно заключить, что у него [Гесса] сложилось впечатление, что в Великобритании существует выраженное стремление к миру или пораженческие настроения…", Кадоган предложил:
"Его причина появления здесь еще не совсем ясна, и на основании информации, которую он сообщил к настоящему моменту, объяснить его эскападу пока не представляется возможным. Можно надеяться, что объяснение мы все же получим, но дать его сейчас я не могу…"
Следует вспомнить, что на полях одного из черновиков этого заявления, так и не сделанного Черчиллем, имеется пометка от руки:
"Он сделал также и другие заявления, раскрывать которые не в общественных интересах…"
Сейчас, когда все секретные документы доступны для ознакомления, видно, что в отчетах Гамильтона и Киркпатрика нет ничего такого, что могло бы оправдать пометку на полях; в проекте заявления содержатся все данные из этих источников, ничто не осталось без внимания. "Другие заявления" могли быть отражены либо в устном докладе Гамильтона в Дичли-Холл, либо письменно в его первом «черновике» отчета, отсутствующего в документах. Не исключена возможность, что с Гессом до вечера 14 мая мог переговорить Бивербрук или кто Другой из «парламентариев», не оставивший о том письменных свидетельств. Любопытно отметить, что ужинавший в тот вечер с Черчиллем Бивербрук также поддержал доводы Кадогана и Идена против выступления Черчилля в парламенте с заявлением.
На другой день, 15 мая, Гамильтон на «Харрикейне» вылетел в Нортхолт, Лондон, взяв первые два отпечатанных отчета Киркпатрика о беседах с Гессом и, предположительно, свой собственный, исправленный рапорт, хотя, как известно, личному секретарю Черчилля, Джону Мартину, он отправил его не раньше 18-го числа — возможно, он хотел показать его в министерстве авиации, или потому, что Черчилль снова попросил внести в документ поправки. Тем временем в Шотландии Киркпатрик нанес Геесу третий зарегистрированный визит. В 4.50 дня он позвонил в министерство иностранных дел из госпиталя в Драймене; на звонок ответил Генри Хопкинсон:
"Мистер Киркпатрик подчеркнул, что если мы хотим выудить из Гесса больше информации, нам нужно представить кого-то в роли парламентария, кто мог бы порасспрашивать его о мирных предложениях и попросить привести доказательства его утверждений, фактов и т. п. Он сказал, что его визит Гесс воспринял как дань вежливости и склонить его к разговору о политике было трудно. Он воспользовался ситуацией и спросил его о книгах, пожаловался на шумную охрану и попросил вернуть его [гомеопатические] лекарства. (Я попросил мистера Киркпатрика проследить, чтобы этого не сделали.) Мистер Киркпатрик пояснил, что ситуация для него сложилась довольно неловкая и что до тех пор, пока не найдут парламентария для переговоров с Гессом, тревожить его не стоит, пусть думает, что его предложения обсуждаются в Лондоне…"
Возникает вопрос: о каких предложениях речь?
Единственное предложение, нашедшее отражение в исправленном отчете Гамильтона, состоит в том, что Великобритания должна "оставить свою извечную политику поддержания наиболее сильной в Европе державы"[12]; в отчетах Киркпатрика, кроме поддержки Ирака и гарантии возмещения материальных убытков, нанесенных войной, народам Германии и Британии, говорилось о предоставлении Германии со стороны Британии свободы действий в Европе, в то время как Германия взамен давала ей свободу действий в ее империи, за исключением бывших германских колоний, которые она должна была вернуть метрополии. Вряд ли эти предложения требовали длительного обдумывания. Они нуждались всего лишь в детальных пояснениях. Более того, из всех отчетов вытекало, что они не были официальными предложениями, исходящими от Гитлера или германского правительства. Киркпатрик в своем первом телефонном звонке Кадогану сказал, что Гесс "уверяет, что прибыл по собственной инициативе"; в записке Мейкинса относительно пропаганды, составленной в тот же день, сказано, что "[он] прибыл исключительно по собственной инициативе и никакого поручения германского правительства в нашей стране не исполняет…". На другой день в проекте заявления Черчилль укажет: "Более чем ясно, что никакого задания от германского правительства в нашей стране он не имеет…" Киркпатрик, умный и опытный политик, едва ли мог рассчитывать, что этот одинокий, никем не уполномоченный визитер мог бы поверить, что такие туманные предложения (как значится в досье) находятся на рассмотрении в Лондоне. Его совет Хопкинсу едва ли имеет смысл, если только настоящее официальное предложение уже не лежало на столе, "предложение, от которого нельзя отказаться".
