После войны Боль говорил допрашивавшему его следователю: "Для этой поездки в Англию я сделал всю работу, связанную с переводом. Я не знал, что он собирается в Англию, я думал, что он едет в Швейцарию…"

Работа, которую Боль охарактеризовал как связанную с переводом, длилась с перерывами с октября "до января или февраля" следующего, 1941 года.

"Профессор Хаусхофер предложил… чтобы я встречался в нейтральной стране, возможно, Швейцарии, в то время я был твердо убежден, хотя сегодня уже не могу доказать это, что Гитлер обо всем знал, потому что мне представляется невероятным, чтобы Гесс делал что-то столь важное, не спросив Гитлера… Как мне кажется, в Германии об этом знали лишь три человека:

Гитлер, Гесс и я. Все хранилось в тайне. Мне приказали никому ничего не рассказывать, даже его [Гесса] собственному брату, работавшему у меня, даже его секретарю".

Позже, когда Боля пригласили с тем, чтобы попытаться перед Нюрнбергским процессом восстановить память Гесса, Геринг сказал: "Напомни ему, что это был ты, кто переводил его письмо".

Вы не помните, — сказал Боль Гессу, что это я переводил ваше письмо герцогу Гамильтону?

Нет.

Вы не помните, что отвезли письмо герцогу Гамильтону, которое я переводил?

Представляется странным, что переводом одного-единственного письма Боль занимался три или четыре месяца. Но это у него не уточняли. Из протоколов его допросов не ясно, продолжал ли Гесс все это время работать над текстом письма, дополняя и развивая его.

Боль также упомянул о полном изменении в тот период состояния здоровья и настроения Гесса: "С того момента, как им завладела эта идея… он так переменился, что нет никакого сомнения на тот счет, что [он] полон сил и очень увлечен этим делом, оно сделало его совершенно спокойным человеком, подняло ему настроение". Боль сделал, несомненно, правильный вывод, что причиной подъема душевных сил стала появившаяся в его жизни цель. Вероятно, частично это было связано и со снятием запрета на полеты. Заводы Мессершмитта в Аугсбурге находились в сорока с небольшим милях от дома Гесса в Харлахинге, раз или два в неделю он выезжал туда, чтобы потренироваться на двухмоторном двухместном истребителе-бомбардировщике «Ме-ПОД», заводской номер 3869, радиокод VQ+OQ, предоставленном профессором Мессершмиттом специально для его личного пользования. В первых полетах его сопровождал пилот Гитлера, Ганс Баур. После полетов он обычно шел отдохнуть в офицерскую столовую, где с летчиками-испытателями обсуждал технические детали или изменения, в которых нуждалась машина. Судя по короткой записке, написанной жене и маленькому сыну Вольфу, готовым к полету он почувствовал себя к концу ноября:

"Мои дорогие, я твердо убежден, что вернусь из полета, который намереваюсь предпринять в ближайшие несколько дней, и что полет увенчается успехом. Если нет, все же поставленная мной цель стоила того, чтобы ее добиваться. Я знаю, вы знаете меня: вы знаете, что поступить по-другому я не мог.

Ваш Рудольф".

В какой-то степени эта записка позволяет понять его характер. Ее можно сравнить с письмом, написанным из заключения в Британии в январе 1945 года:

"Я лишь одного желаю своему сыну: чтобы он мог быть «одержимым» чем-то, все равно чем: конструированием машины, новой медицинской идеей или пьесой даже если никто не построит эту машину, никто не прочтет пьесу или не захочет ее поставить, или доктора всех направлений ополчатся против него и, объединившись, морально растерзают его на части…"

Являясь, с одной стороны, доказательством его непосредственной цели, прощальная записка, тем не менее, вызывает удивление, так как, насколько известно, ответа на письмо Альбрехта от Гамильтона не поступило. На ту дату оно лежало в отделе "Сбор корреспонденции (частная переписка)" штаб-квартиры британской цензуры, по соседству с МИ-5, на Уормвуд Скрабз в Лондоне. 2 ноября оно легло на стол отдела PR4; инспектор номер 1021 записал: "Почта Кука — письмо, направленное из офиса Кука в Лиссабоне, адрес миссис В. Роберте, зарегистрирован в офисе Кука, Беркли ст., Лондон. Автор, возможно, немец, пишет, возможно, из Берлина ("Б"), и просит адресата переслать письмо герцогу Гамильтону… Он называет имя и адрес посредника в Лиссабоне, через которого возможно передавать письма с минимальной отсрочкой".

Его спустили в МИ-12 для МИ-5, и оригинал было решено направить в министерство иностранных дел, но потом решение пересмотрели, и б ноября оригинал поступил в МИ-12 для МИ-5, фотокопии в министерство иностранных дел и IRB. Как выяснилось, от серьезных неприятностей Альбрехт не смог уберечь ни Гамильтона, ни старую знакомую его семьи.

Командир авиакрыла герцог Гамильтон исполнял обязанности командира базы Королевских военно-воздушных сил в Тернхаусе, за пределами Эдинбурга. Там он находился с конца июля. Во вторник 12 ноября, через шесть дней после того, как письмо Альбрехта попало в МИ-5, он передал полномочия своему заместителю, командиру авиационного крыла Пинкертону, и взял десятидневный отпуск; куда он отправился, неизвестно, так как его бумаги недоступны.

По совпадению в тот же день Альбрехт Хаусхофер написал матери: "Из Л. [Лиссабона] ничего не слышно. По всей видимости, ничего не получится".

Активная деятельность Гесса, связанная с урегулированием дел с Британией, не ограничивалась привлечением Хаусхоферов и Боля; если верить мемуарам замечательного двойного агента Душко Попова, то в игре участвовал еще адмирал Канарис. Попов, югослав по национальности, принадлежал к высшему слою общества. Образование он получил во Франции и в университете Фрейбурга в Германии. Он работал на югославский банковский консорциум в Лиссабоне. В 1940 году, когда Канарис был занят увеличением сети агентов в Великобритании, Попов был завербован в абвер и приписан к лиссабонскому отделу. В декабре Попова отправили в Лондон, где ожидалось, что его социальные и финансовые связи обеспечат ему верный доступ в высшее общество. Так оно и случилось, только произошло это по другой причине: к тому времени он уже информировал британскую секретную службу о том, что завербован немцами; так что туда он отправился в качестве двойного агента, когда фактически работал на Стюарта Мензиса.

Перед отъездом он получил инструкции от приятеля университетских дней, Йоханна Йебсена. Выходец из семьи богатого гамбургского судовладельца, он состоял агентом 1-го отдела абвера и находился в дружеских отношениях с руководителем отдела, полковником Гансом Пикенброком, который, в свою очередь, был близок с Канарисом. Во время инструктажа Йебсен сказал ему, что Гесс знал о "высоких лицах" в Великобритании, которые искали контакта с Германией. Еще он сообщил, что абвер работал в контакте с уэльскими националистическими группами, говорившими о возвращении на пост премьер-министра Ллойд Джорджа и стремлении сесть за стол переговоров. Однако не исключена возможность, что эти слухи были делом рук двух двойных агентов, работавших на британцев, известных под кодовыми именами «Снежок» и «Бисквит». В число их информаторов как будто входил человек по имени «ГВ», состоявший якобы в уэльской националистической партии.

Эта работа выполнялась специальной секцией МИ-5, образованной в то лето и задуманной как «W» филиал; предназначался он для контроля над «обращенными» германскими агентами, которые, делая вид, что работают на своих хозяев из абвера, на самом деле посылали секретные данные по приказу своих офицеров из филиала «W». Агентов, попадавшихся в Британии и отказывавшихся служить новым хозяевам, казнили. В конце сентября было сформировано руководство «W» и состояло из «Си», трех руководителей департаментов разведывательной службы и главы отдела «Би» МИ-5, в состав которого входил филиал «W». Сделано это было для координирования, отбора и смешивания правдивой и ложной информации, предназначавшейся для распространения двойными агентами, К тому времени, когда Попов прибыл в Англию, базовая структура "перекрестной системы", предназначавшейся для полного контроля над германской шпионской сетью в Великобритании во время войны, была готова. Не хватало только контролирующего органа низшего уровня для наблюдения за повседневной работой агентов; но уже до конца года был создан и он «XX» для обозначения "Комитета двойного креста", или "Комитета двадцать".