Бог мой!

Его губы впились в мои, и был на них вкус вина. Мысль о том, что мои зубы совсем рядом с его губами, ощущалась очень остро. Я знала, что Кистей ощущает мою потребность — по­чувствовать, как нарастает в нем нетерпение — и играл на ней. Но пока он держал мои руки над головой, он не мог мне поме­шать трогать губами все, до чего я могла дотянуться.

Небольшое движение вперед — и я нащупала губами его шею. Радуясь возможности добиться от него такого отклика, я трогала его, получая совершенно новые реакции от прежнего шрама.

Надо было раньше это сделать, — подумала я, охватывая его ногой и притягивая ближе. Попаду домой — посмотрю, что говорится об этом в руководстве Кормеля по свиданиям с вампи­рами.

Я охватила Кистена локтями за шею, и он отпустил мои руки, дрожь пробежала по мне, когда он увлек нас в темный коридор. Со стуком я наткнулась спиной на стенку, Кистей сдвинул мне бретельку с плеча и начал целовать обнажившую­ся безупречную кожу — я знала, что вампиры не могут перед ней устоять. Гладкость его зачехленных зубов на этой коже вы­зывала дрожь во всем теле. Если у него сейчас зазвонит теле­фон, я кого-нибудь убью.

Глаза закрылись в чистом наслаждении, и я на ощупь стала расстегивать на нем рубашку. Играл джаз, звуки с катера раз­носились над спокойной водой. Я не могла добраться до пос­ледних пуговиц — Кистей прижимался ко мне, посылая по телу молнии наслаждения — не успевали они угаснуть, как тут же сменялись новыми. Я плюнула и просто дернула его за рубаш­ку, чтобы она расстегнулась

Кистей замычал в досаде, сдвинулся, прижимая меня к сте­не. Распахнув веки, я потянулась к его поясу.

—Дай мне, что я хочу, — шепнула я, ощущая свои новые

зубы. — И тогда мне не придется быть грубой, вампирчик.

—Это моя реплика, — сказал он с новой интонацией.

Слова эти отдавали жаждой крови, и меня охватил страх, который я быстро подавила. Руки Кистена секунду помедлили — он овладевал собой — и двинулись дальше. Самооблада­ние у него сильнее моего. Взяв меня за плечи, он зажал меня неподвижно и нашел губами основание шеи. Он жаждал моей крови, но не брал ее — только играл с прежним шрамом.

—Боже мой! — выдохнула я.

Не в силах остановиться, я выгнулась вверх, охватила его ногами за талию, крепче обняла за шею. Он снова переступил, принимая на себя мой вес. Я ощутила его твердость через штаны, и пульс у меня забился чаще. Он это почувствовал и стал агрессивнее — серебристая нить предвкушения в глубине моего существа разбухла в тугой шар. Нехорошо. Это слишком. Я теряла способность думать — так чертовски хорошо мне стало.

Я вцепилась в Кистена, желая ощутить, как вонзятся в меня его зубы. Знал бы он, как я этого хочу, он спросил бы, и я не могла бы отказать. И Айви его убила бы.

Будто ощутив мое смущение, он стал нежнее, повел пальцем по основанию шеи, оставляя ощущение жара и холода од­новременно, выше, к уху, остановился, чуть нажал, намекая на большее.

—   Можешь остаться до утра? — спросил он.

—   М-м-м, — сумела промычать я и постаралась сделать свое согласие убедительнее, проведя кончиками ногтей ему по шее.

—   Отлично.

Неся меня, он направился по коридору к темной спальне. Огни Цинциннати неясными бликами отражались на воде, и у меня мелькнула мысль, что комбинашку-то не будет шансов надеть. Сегодня уж точно. Кровать его стояла под окнами, но он посадил меня на комод — я все так же обвивала его ногами.

Находилась я как раз на нужной высоте, открывающей любые возможности — и ощущения взлетели вверх, когда его рука тяжело прошла по моей груди, поглаживая и дразня. Губы Ки­стена от меня отодвинулись, он нарочито медленно отклонил­ся назад. Гладящие меня пальцы остановились. Почти задыха­ясь, я посмотрела ему в глаза.

Они были черны, в них стояла знакомая сдержанная жажда крови, поблескивала отраженным светом. Звенящий во мне адреналин смешивал нетерпение и страх. Что-то менялось — я менялась из-за своих новых, острых зубов. Это не были просто два кусочка кости, это был источник силы, дающий мне власть над Кистеном, даруемую ощущениями, которые я у него могу вызывать. И Кистей это знал — потому и подарил мне их. Делая свои зубы гладкими, а мои острыми, он возвышал меня над собой. И эта мысль явно заводила нас обоих.

Не отрывая от меня взгляда, он взял руку, которую я вдвинула между его расстегнутой рубашкой и им самим. Подышал мне на запястье, сомкнув губы, вдыхая мой аромат.

—   Ты пахнешь как все, кого я люблю, вместе взятые.

Его слова послали по моему телу рябь дрожи. Меня покрывал аромат Айви, тихая память о том, что у них когда-то было. Они держались вместе в своей уязвимой юности, чтобы выжить, и я знала, что Кистену недостает их прошлой близости. Просто саднила нужда вернуть ее. Это страдание притянуло меня к нему, вызывало желание дать ему то, что ему нужно, утешить и разум его, и тело. Я шла не второй за Айви, но первой, я могла дать ему то, чего не могла она — все то, что он в ней находил, но без знания о том, через что заставил их пройти Пискари. Я зна­ла, что именно поэтому Айви его оставила — не могла жить с этим напоминанием.

Тяга покориться и отдать ему все крепла, и когда он почувствовал, как я к нему прильнула, он сильнее прижал меня. Мое тело само потянулось к нему, зовя и приглашая. Я втянула в себя его аромат — он закружился во мне водоворотом, феромо­ны нажимали кнопки, и я застонала от желания. Руки сами заш­ли ему за спину, ощутив напряженные мышцы, желая уйти в него, потеряться. Я выдохнула, дрожа.

—   Иди ко мне! — шепнула я.

Кистен, наклонив голову, взял меня за плечи, поцеловал в основание шеи, нежно, робко, будто никогда еще ко мне не прикасался. У меня дыхание перехватило от наплыва ощущений, жгучие лучи желания вспыхнули где-то глубоко во мне. Я дышала им, звала его. Передышка закончилась — бог мой, что-то я должна сделать.

Горящими пальцами я потянулась к его штанам. Верхняя пуговица была расстегнута, и я расстегнула молнию, стянула их вниз, давая ему свободу. Руки Кистена лежали у меня на пояснице, и я сомкнула руки у него на шее, сползая с комода так, чтобы он мог стянуть с меня джинсы. Ноги коснулись пола, я смогла стряхнуть сперва одну штанину, потом другую.

И снова нетерпеливо охватила его за шею, полезла вверх, снова садясь на комод. Его руки прошли по закруглениям к талии, потом выше. Я застонала в нетерпении, когда он опустил голову. Гладя одну мою грудь рукой и припав губами к другой, он тянул, заводил меня — намек на зубы говорил, что он сделал бы со мной, позволь я это, почти обещал.

Не будь на нем чехлов, он мог бы меня укусить. Адреналин гудел во мне, и я опустила руки, опустила по его тутой, гладкой коже. Он задвигался резче, и я ответила. Резко потянув, он нашел губами основание шеи, подавленная потребность сводила его с ума.

От моего шрама хлынули ощущения, и я свалилась бы, если бы Кистей меня не держал. Сердце застучало, когда он чуть отпустил меня, и дыхание ко мне вернулось. Под моими ищущи­ми пальцами он был гладкий, теплый — резчайший контраст с его грубым прикосновением к моей шее.

Он задышал глубже, его зубы дразнили мне кожу над шрамом, мне до боли хотелось, чтобы он заполнил меня. Я зажму­рилась, чувствуя приближающийся экстаз. Ахнула, вздрогну­ла, когда он прикусил мне кожу, не прокусывая, сильно и твер­до — только чехлы не дали пустить кровь.

Меня свело судорогой, я застонала — и Кистена это ударило, как страх.

Сжались пальцы на моих плечах. С вампирской быстротой он подтянул меня ближе, я снова ахнула. Потом, опять заведя руки ему за шею, я сдвинулась, облегчая ему работу, совсем поднялась с комода. Он скользнул в меня невероятно медленно, вытесняя рассудок отчаянной потребностью. Я едва смогла сделать дрожащий вдох — распахнув рот, вдыхала, вдыхала его запах, заполняя своим любимым и разум, и тело.

Он держал меня на весу, и мы двигались вместе. Я руками охватила его шею, держалась на нем, и заметила, что — если не считать очевидного — ничем, кроме губ, не могу сейчас его коснуться. Это самоограничение поразило меня, и я с отчаянием голода накинулась на его шею, исследуя старые шрамы и ощущая, как с каждым движением растет и становится отчаяннее это чувство.