Надетый на нем амулет изменил свой цвет на красновато-серый, и психиатр с извиняющейся улыбкой пододвинул свой стул ко мне.

—Очень рад познакомиться с вами, миз Морган, — сказал он, сидя между Эдденом и мною. — Называйте меня просто Форд.

Дженкс затрещал крылышками, опустился прямо на стол, держа руки в боки так, что виднелась рукоять его садового меча.

—Эта штука эмоции читает? — спросил он воинственно. — Вот так ты и работаешь? Узнаешь этой штукой, правду тебе говорят или нет? Рэйчел не врет. Если она говорит, что не помнит, так и на самом деле не помнит. Она хочет найти Кистена, если это возможно.

Форд снова посмотрел на амулет, снял его с шеи и положил на стол.

—Амулет реагирует не на нее, а на меня. В определенном смыс­ле. Я нахожусь здесь не для выяснения, не лжет ли миз Морган. Моя цель — помочь ей восстановить, что можно, из ее искусственно заглушённой памяти с целью найти мистера Фелпса.

Я ощутила прилив чувства вины, и его лей-линейный амулет блеснул на миг серо-синим.

—Если она позволит это сделать, — добавил он, пальцами шевеля металлический диск. — Чем дольше мы будем ждать, тем меньше она вспомнит. Нас сильно поджимает время, особенно если мистер Фелпс в беде.

Айви закрыла глаза и пыталась скрыть эмоции.

—   Рэйчел, он погиб, — шепнула она. — А бюро пытается найти его, используя твою надежду, и облегчить себе работу. Это нехорошо.

—   Неизвестно, погиб он или нет, — возразил Эдден, и меня пробрало холодом, когда Айви открыла глаза. Они были черны от душевной боли.

—   Я не буду этого слушать, — сказала она, встала и вышла. Я замерла.

Дженкс неуверенно покружил надо мной и вылетел следом. На меня пахнуло ароматом кофе, я встала налить себе кружку и заодно налила еще две для Форда и Эддена. Первый глоток согрел меня как бальзам, освежил, как легкий ветерок из окна. Может, и правда что-то есть в этих вставаниях на рассвете.

—Что я должна сделать? — спросила я, ставя кофе перед гостями и садясь.

Форд улыбнулся коротко, но искренне:

—Не наденете вот это?

Амулет лег ко мне в руку, и я почувствовала, как гудит в нем безвременье, тянет, будто хочет вынуть его у меня из рук.

—Что он делает?

Форд еще не выпустил из пальцев амулет, и я, почувство­вав прикосновение его пальцев, подняла глаза в изумлении. Губы его дернулись в улыбке, когда амулет у меня в руке поме­нял цвет на нежно-лиловый. В этих изменениях была система.

—Ваш друг был прав: это визуализация ваших эмоций, — сказал он, и я поежилась. Догадалась, что мог значить лиловый цвет, и заставила себя мыслить абсолютно по-пуритански, когда надела его себе на голову. В отличие от амулетов земной магии, этому достаточно было находиться в пределах моей ауры, не обязательно касаться кожи.

—Но вы же сказали, что он отзывается на вас, а не на меня?

У него на лице мелькнуло страдающее выражение и тут же исчезло.

—Да, так и есть.

Я раскрыла глаза в изумлении:

—Вы хотите сказать, что  чувствуете  чужие  эмоции?  Это правда?  Я про  такое  даже  не слышала! Кто  вы?  От вас не пахнет колдуном.

Эдден усмехнулся про себя, взял свою чашку и отодвинул­ся в угол, делая вид, что рассматривает детишек Дженкса за окном.

Форд пожал плечами:

—Думаю, что  человек.  У моей  матери  было  то же самое, она и умерла от  этого. О  других  таких  никогда  даже не слышал. Я пытаюсь  как-то  обратить это  свойство  себе  на пользу, а не во вред. Амулет  этот  нужен  для  вас,  а  не для меня, чтобы вы точно знали,  что я о т вас  воспринимаю.  Сила эмоции отображается яркостью, а вид эмоции — цветом.

Мне стало слегка нехорошо:

—Но вы  ощущаете  мои  эмоции  независимо  оттого, есть на мне  амулет  или нет? — спросила я,  и он  кивнул. — Тогда зачем он мне нужен?

Эдден у  окна нетерпеливо  шевельнулся. Я поняла, что он хотел бы нас поторопить.

—Когда  мы  закончим  и  вы  его снимете,  у  вас  будет  иллюзия, что  я больше не слушаю.

Как раз в этот момент влетел Дженкс, хотел сесть ко мне на плечо, но в последний  момент передумал и сел  на плечо к Эддену — увидел выражение моего лица. В словах Форда был смысл — даже если он говорил неправду,

—Но  это  же ад, — сказала я. — Надо,  чтобы  вам  кто-нибудь сделал глушитель.

Лицо Форда стало непроницаемым:

—Вы думаете, вы смогли бы?

     Я   пожала  плечами: 

—Не знаю.

Карие глаза Форда затуманились, и амулет у меня на шее стал жемчужно-серым. Форд вздохнул и снова вернулся мыс­лями в здесь и сейчас.

Я не могла избавиться от мысли, как это ужасно — все вре­мя воспринимать эмоции от всех. Бедняга, подумала я, и аму­лет стал синим. Форд приоткрыл рот и подмигнул мне — ясно, что ощутив мою к нему жалость. Амулет покраснел, и мое лицо вместе с ним. Я потянулась снять его с шеи:

—Это нам ничего не даст.

Форд накрыл мои руки своими, остановил:

—Миз  Морган,  прошу вас, — сказал  он  очень  серьезно, и ей-богу,  я  почувствовала,  как  амулет  в наших  руках согрелся. — Это всего  лишь инструмент.  На  самом  деле  все  мы  можем  прочесть по лицу куда больше, чем покажет этот амулет. Это про­ сто способ  превратить в данные такую туманную материю, как эмоции.

Я вздохнула, мышцы всего тела расслабились, и проглядывающий между наших пальцев амулет стал нейтральносерым.

—Называй меня Рэйчел.

—Хорошо, — улыбнулся он, — Рэйчел.

Он убрал руки, и стало видно, что диск стал серебристо-пурпурным. Не гневно-пурпурным, как когда я вспомнила ОВ, а скорее лиловым. Я нравилась Форду, и когда я улыбнулась, он покраснел смущенно.

Дженкс захихикал, Эдден заворчал:

—Так  будем  мы  работать  или  нет? — спросил  он  с  некоторым нетерпением.

Отпустив амулет висеть так, чтобы я его не видела, я выпрямилась, вдруг обеспокоившись.

      — Ты действительно думаешь, что Кистей жив?

Наморщив  лоб,  Эдден  скрестил руки  на  груди  и  выпрямил­ся, откинувшись на спинку стула.

—Не знаю. Но чем быстрее мы его найдем, тем лучше.

Я кивнула, повернулась на стуле и посмотрела на Форда, ожидая указаний. Когда погиб отец, мама водила меня к семен­ному психологу, но сейчас все было по-другому.

Форд так наклонился вперед вместе со стулом, что колени его смотрели в пол.

—Расскажи, что помнишь, — сказал он по-простому, сло­жив руки на столе.

Крылья Дженкса загудели тоном выше и затихли. Я сдела­ла глоток, закрыла глаза, наслаждаясь ощущением горячего кофе. Было бы легче, если бы я не смотрела на амулет. Или в глаза Форда. Мне как-то не нравилась мысль, что он видит все мои эмоции.

—Я его оставила в квартире Ника, а сама поехала пости­рать его одежду, — сказала я,  чувствуя  легкий  приступ  головной боли. — До заката оставалось несколько часов, и надо было убрать машину, пока ее не выследили. Я собиралась вернуться. У меня глада открылись. Если Пискари не лгал, то я и прав­да вернулась.

—И что было потом, ты ничего не помнишь?

Я покачала головой.

—    Помню только, как проснулась в кресле Айви. Все себе отлежала, нога болела.

И порез на губе изнутри.

Форд посмотрел на пальцы, которыми я зажала правую руку у плеча, и я заставила себя ее опустить. Даже до меня начинало доходить, что мое подсознание хочет мне что-то сказать.

—    Не надо тогда пытаться вспомнить, — сказал он, и я почувствовала, как меня слегка отпустило. — Подумай про ногу.

Ты ушиблась, и такие вещи трудно полностью стереть. Кого ты ею ударила?

Я медленно, медленно выдохнула. Закрыла глаза, почув­ствовала, как пульсирует боль в ноге. Не кого, а что, — пришла внезапная мысль. Волосы упали ко мне в рот, застилая зрение, и потому я ударила в косяк двери, а не в ручку. Эта дурацкая дверь чертовски узкая, я не виновата. Пол еще качнулся, выбив меня из равновесия.

Я почувствовала, как отливает от лица кровь, и открыла гла­за. Форд подался вперед, зная, что я что-то вспомнила, и глаза его будто требовали ответа. Амулет между нами засветился сме­сью пурпура, черноты и серости — гнев и страх. Я не помнила этой ночи, но Кистен мог быть только в одном месте, если там узкие двери и качающийся пол.