— Твои слова для меня оскорбительны, — апатично ответил он.

— Да, но это еще мягко сказано, чтобы выразить мое отношение к твоим пораженческим настроениям!

— Быть оптимистом в данных условиях значит закрывать глаза перед фактами действительности.

— Наоборот, это значит открыть их, и как можно шире, — возразил я. — Чтобы отдавать себе отчет, что интеллектуальный контакт, которого ты жаждешь, по существу, есть нечто второстепенное. А его можно правильно создать только, если в основе уже существует духовный контакт в смысле понимания и равноправия между партнерами.

— «Равноправие», «партнеры». Эти слова почти всегда были лишены содержания. А для нас, в нашем теперешнем положении они звучат просто оскорбительно.

— Из чего следует, что мы должны изменить свое положение.

— Вот и опять пустые слова!

— Позволь мне самому оценить, пустые или нет, Ларсен. Я тот человек, который встречается с юсами, разговаривает с ними. И знаешь ли, что в полном противоречии с твоими убеждениями, я пришел к выводу, что разница в нашем техническом потенциале скорее в нашу пользу, чем в их.

Он недоуменно поднял брови. Очевидно, мое последнее утверждение все-таки оживило его.

— У нас много проблем, — продолжал я. — Экологических, энергетических, демографических, политических и еще всяких других. А юсы все свои проблемы давно уже разрешили. И сейчас их единственная проблема — это мы. Контакт превратился в единственную цель их достигшей все свои другие цели цивилизации. Поэтому он значительно более важен, более судьбоносен для них, нежели для нас. Особенно теперь, когда они начинают ощущать, что им не хватает духовных сил, чтобы его осуществить. А причина этого бессилия кроется именно в их колоссальном техническом развитии. Потому что их пресловутая полипланетарная система веками, даже тысячелетиями функционирует безотказно. Она приобрела непоколебимую стабильность, а значит и консервативность, так что управленческая роль юсов сводится к принятию однотипных, рутинных по своей сути решений. Монополия системы распространяется и на их общественную жизнь, которая тоже стала стабильной и консервативной.

— Э, на что другое, а уж на стабильность в нашей общественной жизни мы пожаловаться не можем. В этом-то и заключается наше большое преимущество.

— Иронизируешь, а это — действительно преимущество. Благодаря этому мы привыкли к переменам, легче воспринимаем новое. И допускаем столько ошибок, что они стали чем-то обычным, и осознание их редко приводит нас к сильным эмоциональным потрясениям. И самое важное, мы умеем рисковать, и теряем тоже не так болезненно, как они. Именно постоянная нестабильность, в обстановке которой мы живем, научила нас этому. А наши решения, Ларсен, в отличие от юсианских, могут быть и резкими, качественно отличающимися от прежних, революционными по духу. Такими, каких требует задача, стоящая сегодня перед, нами!

— Гм… не совсем тебя понимаю.

— Я высказываю мысль, что мы допустили очередную ошибку, оставив юсам инициативу в установлении контакта. Теперь нам придется взять инициативу в свои руки, так как мы в значительно большей степени годимся для того, чтобы довести ее до успешного завершения.

— Годимся ли? Глупости? Прошло десять лет, с тех пор, как они прибыли на Землю, а мы еще не в состоянии выработать единую позицию по отношению к ним. А представь себе, что будет, если, действительно, нужно будет принимать «революционные» решения. Да мы тогда совсем погрязнем в недоразумениях и личных амбициях. В нескончаемых конфликтах между собой!

— Увы, это так. Мы сумели даже встречу с другой цивилизацией превратить в арену для борьбы собственных страстей. И мы так в них засели, что не видим опасности, к которой нас толкают. Но достаточно мы прикрывались этим абстрактным «мы», Ларсен. Здесь я и ты.

— Ладно уж. Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты помог мне помешать переселению, — ответил я ему. — Оно навсегда собьет нас с правильного пути. На Эйрене юсы начнут свой бесчеловечный эксперимент с переселенцами, а что из него выйдет, по крайней мере для нас обоих уже ясно. Он выроет непреодолимую пропасть между нашими цивилизациями. Юсы заслужат на сей раз совершенно обоснованно наши недоверие и ненависть. Наша вражда с ними будет вечной. Не говоря уже о вечном бремени предательства, которое будет тяготить нашу совесть, потому что мы оставили на произвол юсов столько людей под крайне безнравственным предлогом, что они неполноценные, ненужные…

— Но мы же должны прийти в себя, — Ларсен виновато опустил глаза. — Период в тридцать лет…

— Нет, — прервал я его, — не будет только тридцать. Существует способ, который закроет юсам доступ на Землю самое малое на два века. А Зунг непременно должен будет его применить, и то сразу же после переселения. Так что сюда действительно будут посланы только те, «неполноценные» люди. Никакие талантливые ученые-шпионы не прибудут, просто потому, что их работа не будет иметь никакого смысла. И твоя тоже.

— Хорошо. Допустим, что ты говоришь правду. Два века, однако, нечто достаточно соблазнительное…

— Соблазнительное! Да в течение всего этого времени, пока юсы снова не прибудут на Землю, человечество будет помнить этот величайший обман. И будет ожидать их как мстителей, будет жить в непрерывном кошмаре. А его развитие изменит свой прогрессивный ход и будет направлено всецело к подготовке будущей космической войны. Очень, впрочем, вероятной войны, потому что при следующей встрече юсы уже не будут только смущены и неспособны нас понять, как сейчас.

— Конкретнее, как ты хочешь, чтобы я тебе помог? — спросил Ларсен.

— Информируй своих шефов обо всем, что я тебе сказал. И сам сообщи, что ты против переселения. Я уверен, что ты послан на Эйрену главным образом за тем, чтобы составить непосредственное мнение о его целесообразности, так что твое слово будет много значить. А мое будет важКо для МБР, и Зунг таким образом будет прижат с двух сторон.

— Ага! Опять старые испытанные методы.

— Но уже ориентированные на новый перспективный результат, — уточнил я.

— Хорошо… Ну, скажем, мы этого добьемся. А потом? Кто возьмет на себя непосильную задачу мотивировать юсам отказ от договора? Тебе же известно, что Зунг его с ними заключил уже достаточно давно.

— Заключил, не спросив ни Корпус, ни Бюро, несмотря на то, что должен был это сделать, а в таком случае договор недействителен.

— Недействителен по нашим понятиям, Симов, но не для юсов. Зунг — наш официальный представитель, и для них имеет значение их прямая договоренность с ним, а не то, какие он взял на себя обязательства и выполнил ли их.

— Я попытаюсь им доказать, что аннуляция договора и в их интересах.

— Попытаешься, — Ларсен напряженно всматривался в меня. — Сам говоришь: попытаешься. А если не выйдет?

— Придется рисковать. Только тогда у нас будет реальная перспектива выиграть. А если примиримся с переселением, проигрыш нам гарантирован на сто процентов.

Он резко выпрямился, но этим движением, видимо, сразу израсходовал весь свой порыв к решительным действиям, потому что уже в следующий момент прислонился к стене, и черты его лица обрели выражение непреодолимого пессимизма.

— Нет, ничего уже нельзя изменить, — он скрестил руки на груди, словно символически подсказывая мне, что остается делать. — Абсолютно ничего.

— Ничего? Если пошлем подробные доклады, я в МБР, а ты Корпусу…

— Напоминаю тебе, Симов, доклады отсюда идут только нешифрованными и попадают только к одному человеку — Зунгу.

— И все же выход есть. Я вернусь на Землю и лично буду защищать нашу позицию.

— Это невозможно. Именно в тот день, когда ты вылетел на Эйрену, Зунг договорился с юсами не принимать без его категорического согласия никаких пассажиров на Землю. Они меня официально уведомили об этом.

«Дженетти!» — подумал я с болью. Он хотел мне помочь, а на самом деле… Именно из той пленки, о которой ему доложили в самом конце нашего разговора, Зунг понял, что Фаулер и Штейн были людьми МБР. И понял, или, по крайней мере, предположил, при каких обстоятельствах они были убиты. Поэтому и поспешил договориться с юсами.