— А обобщение всегда идет вяло, — продолжал он, — потому что подбирает только сходности, чтобы слить их.. — И все же, это — самый удобный способ делать выводы, — нехотя ответил я.
— Нельзя, чтобы был удобным, если ненадежный. Проведенные до сих пор беседы не дали мне оснований ожидать, что обмен двумя-тремя понятными нам обоим фразами принесет что-то кроме новой путаницы.
— Наверно, вы правы, — уклончиво пробормотал я, — но бывают очень сложные ситуации, явления или еще какие-то веши, суть которых трудно понять, если не абстрагироваться от деталей. А часто это и вообще невозможно.? Основное невозможно узнать, так как оно известно, — отметил Чикс. — Оно для всего — одно и тоже, и очень малое. И кто его обойдет, абстрагируясь, потеряещка верхнюю отличительную сложность.? — А что может быть лучше отсутствия сложности? — И криво улыбнулся я.
— Медленно приближающееся, потому дает шанс для реакции, — ответил на мой риторический вопрос Чикс.
Мое нетерпение уже переросло в фобию. Мне хотелось немедленно уйти отсюда. Бежать!
— Нужно идти, Чикс… Думаю, что меня ждут.
— Нет. Никто вас не ждет. Тер, — сказал он.
Его слова прозвучали зловеще. И когда он направился к входной двери, я последовал за ним уже не так охотно, как сделал бы это, не услышав их… Может быть, с людьми на базе случилось какое-то несчастье? И на Эйрене уже нет никакой базы. Или никогда и не было… Да и на Эйрене ли мы вообще?!
Галерея, которая куда-то исчезла во время нашего полета, теперь снова была на прежнем месте. Я шел за Чиксом, ноги тонули в противно чавкающем настиле, а я был почти ослеплен светом негаснущих искр, вылетающих из скоб на всем ее протяжении. Сзади размеренно шагал робот, Джеки дрожал, спрятав голову мне под куртку, но временами любопытство одерживало верх, и тогда он выглядывал оттуда — что было хорошим признаком с точки зрения его психического состояния. Впрочем, и мое шло на улучшение. Приятная или нет, дорога мне была знакома, и, самое важное, я знал, что она ведет к выходу
Мы перешли в зал с дрожащими эллипсами. Чикс пошел прямо через него, а я, сделав несколько шагов, остановился, чтобы привыкнуть к новому освещению. Вскоре я уже видел нормально и сейчас же начал оглядываться вокруг в поисках кабины, в которой мы прибыли сюда, предполагая, что мы и теперь ее используем, чтобы покинуть звездолет. Ее я не обнаружил, но взгляд мой привлек медленно поднимающийся шлюз в левом конце зала.
Вскоре через отверстие в нем широкой лентой начала выливаться — или выползать — какая-то волнующаяся эластичная субстанция, и она вынесла с собой сине-беловатый предмет абсолютно неизвестного мне вида и предназначения. Субстанция распространялась вперед и в сторону, выровнялась по краям и таким образом стала похожа на мелкое, идеально прямоугольное озерцо, а предмет на ее поверхности продолжал покачиваться, как огромный, невероятно деформированный ребристый буй. Потом субстанция внезапно вздулась посередине, предмет соскользнул по образовавшемуся наклону и вследствие инерции, остановился за пределами «озерца». Тогда оно ступило назад, и его содержание влилось обратно туда, откуда появилось. Шлюз за ним закрылся.
— Пойдемте употребим его ход! — громко позвал меня Чикс.
Но я остался стоять на месте… Предмет, около которого он уже меня ожидал, был действительно крайне или, прямо скажем, уродливо нелеп! Если бы мне его показали на экране так, чтобы я не мог оценить его размеры, я не колеблясь, просто принял бы его за смятый и выброшенный лист бумаги, при том густо исписанный неровным мелким почерком. Но мне его на экране не показывали. И он, даже только из-за своей величины — размером, примерно, в половину автобуса — ни в коем случае не мог быть листом бумаги. И искривленные вереницы сине-фиолетовых черточек на нем не могли быть кем-то написанными строчками. Истина была еще менее правдоподобна. Но все-таки она наконец восторжествовала над моим возмущенным рассудком, и я смог уразуметь, что в сущности вижу перед собой юсианс-кое средство передвижения… Неужели возможно быть до такой степени лишенными чувства формы?
Я приблизился к нему, и даже Джеки залаял от неодобрения, прежде чем снова спрятать голову под мою куртку Чикс оттолкнул в сторону самую выпуклую часть этого средства, и потом хорошо усвоенным движением втиснулся в него. Я сделал то же самое, хотя не так ловко. Потом вспомнил о роботе и снова вышел.? Ну же, Сико! — пригласил я его нервно. Он, однако, и не пошевелился. Стоял в центре зала с двумя чемоданами в руках, голова его была откинута назад на неестественно удлиненной шее с выступающими позвонками, его глаза пылали как раскаленные угли, прикованные к чему-то над нами. Я проследил за его взглядом он был устремлен к узкому продолговатому отверстию в потолке, через которое, плотно прижавшись друг к другу, за нами наблюдали несколько юсов.
— Ну же, Сико, — повторил я, охваченный неясными подозрениями на его счет. — Иди же!
Робот зашатался взад-вперед, на мгновение остановился, видимо, чтобы восстановить равновесие, и подтянуто зашагал ко мне. Мы влезли в транспортное средство, где уже поместился Чикс, свернувшись весьма особым образом и, по-видимому, чувствовал себя очень удобно. О себе бы я этого не сказал. Внутри все было как-то мягко, при прикосновении податливо, причем отсутствие окон еще более усиливало впечатление, что мы попали в чью-то пустую и мрачную утробу Не было никаких сидений, спинок или хотя бы ручек, и несмотря на то, что основание оказалось неожиданно ровным, мне все же стало неприятно, когда пришлось сесть прямо на него. И в довершение ко всему Джеки постоянно вертелся у меня на руках, а робот остался стоять, словно для поддержания во мне опасения, что при движении он качнется и свалится мне на колени. От юса исходил горячий влажный воздух — доказательство, что вентиляция скафандра действует безупречно, что само по себе никак не способствовало улучшению моего настроения.
Чикс одним взмахом заделал входное отверстие в нашем транспортном средстве. Протянув свою конечность у меня над головой, он вытянул кусок из стены, как будто она была сделана из теста. Этот кусок оторвался и собрался в шарик. На его месте в стене осталась глубокая впадина с зазубренными краями, которые медленно загибались внутрь.
— Робот должен переделать правильное направление, — сказал Чикс и передал мне шар.
Я взял его и сунул в руки Сико. Он же, наклонившись, молча уставился на шар, словно что-то ему говорил про себя или колдовал. Уверен, что я бы рассмеялся, если бы мое чувство юмора не впало в глубокое оцепенение. Как бы там ни было, робот возвратил мне шар, я вернул его Чиксу, а тот поместил его в углубление, где шар резко преобразился в пульсирующий, светящийся шестиугольник.
Как же поедет это транспортное чудо? — спросил я себя, однако «чудо» не только поехало, но даже полетело, нанеся таким образом сокрушительный удар по моей вере в смысл аэродинамических форм, минимальных лобовых поверхностей, стабилизаторов и вообще всего, всех тех малых и больших баталий, которые наши авиаконструкторы ведут с ненавистным сопротивлением воздуха.
— Скажите мне, — расстроившись, обратился я к Чик-су, — как эта машина справляется с трением?
— А нет трения — потому что она непрерывно создает вокруг себя вакуум, — охотно пояснил мне Чикс. — Вбирает немного воздуха для нас, а другой отгоняет, чтобы не мешал перестройке в ее структурах.
— А откуда она черпает энергию, необходимую для этой перестройки, и как она управляется?
— Энергию выделяет из вакуума, но управляется она решительностью самих переустройств.
В задумчивости я склонил голову. И сердце мое тут же переключилось на опасные обороты: основа нашего «самолета» быстро утончалась! Таяла… как будто под нами рассеивался грязный беловатый туман. И сквозь него становилось видно, что мы поднялись страшно высоко: звездолет стал похож на черного жука, севшего на обширную розоватую поверхность. Я на какую-то долю секунды взглянул на Чикса — он сидел абсолютно спокойно. «Нет она не утончается, а становится прозрачной!» — закричал я мысленно, добавив для тонуса два-три грубых выражения. Не помню, чтобы я был когда-нибудь в течение долгого времени лишен неприятных переживаний, но в данный момент я бы не взялся утверждать, что есть что-то более неудобное и нежелательное, чем сидеть на какой-то совершенно прозрачной пружинящей ткани, тогда как земля находится на расстоянии многих километров внизу. Когда же шок прошел, я несколько раз сказал себе, что пора бы рассмотреть землю внизу, однако этого не сделал. До конца пути не спускал глаз со спины робота, и должен признаться, таким образом сохранил себе много душевных сил.
