Я вышел из кухни, захлопнув за собой дверь несколько сильнее, чем было нужно, и уже усвоенной небрежной походкой направился в следующее помещение. Оно оказалось спальней… Простой, приветливой спальней с бледно-голубыми шелковыми обоями, хрустальной люстрой, широкой-кроватью. Гардероб был украшен искусной резьбой. Все дополняли плотные золотистые занавески… Была даже небольшая пальма в углу. Да, они постарались, спору нет. Гостеприимство ли показывают или возможности демонстрируют? Пусть объект окунется в свою естественную среду. «Только вы спутали, красавцы! Для данного объекта это не было его естественной средой».
Воспоминание о моей неуютной квартире — с ветхой мебелью и шторами, пустым холодильником, вечной едой из консервных банок — навеяло на меня грусть и заставило почувствовать себя уязвимым. Мой дом… Странно, что до сих пор я. совсем не придавал ему значения. Вещи в нем постарели, но остались мне чужими. Безликие вещи, которые не вызывают ни одной ассоциации с происшедшим событием, близким присутствием, имевшим место когда-то… А могло быть и не так. Могло.
Я вернулся в холл и сел в одно из кресел. Джеки не двинулся со своего места. Видно, ему передалось мое мрачное настроение… Но действительно, какая жуткая тишина. Я отчетливо слышу собственное дыхание. Учащенное. А интересно, который сейчас час? 16.32. Еще есть время! Если захочу, могу взять щенка и покинуть звездолет. Едва ли юсы позволят себе задержать меня силой.
Покинуть звездолет. Глупости. По крайней мере трусом я не был никогда! Я смотрел на занавес за диваном. Тяжелый занавес. Интересно, что я увижу, если отдерну его в сторону. Вероятнее всего, голую стену. Или имитацию окна и какой-нибудь пейзаж сомнительного качества, как тот натюрморт в кухне… Ну, а если окно настоящее? А за ним юсы в одном из своих отвратительных состояний? Всякие их «внутренние переворачивания», «раскалывания»… Или, если окажется, что эта квартира — часть их лаборатории, или даже просто колба, пробирка… предметное стекло одного из их гигантских микроскопов? И сейчас они меня изучают, подготавливают опыты со мной? А может быть, уже и осуществляют… Но хватит! Хватит!
И все-таки, как странно выглядит эта вещица на столике. Я должен был бы ее заметить еще до того, как пошел й кухню. Или тогда ее там не было?!
Я подошел к столу и взял ее. Неохотно, с опаской, двумя пальцами. Она была теплая… или все еще теплая? И пластичная, точно резиновая. С одной стороны — мохнатая, светло-коричневая, с другой — беловатая. Беловато-золотистая как… как цвет человеческой кожи. Ну да! Да это — миниатюрное подобие головы человека! Я поставил ее на ладонь — она была не больше стеклянного шарика для игры — и начал рассматривать вблизи. Мое изображение! Со всеми мельчайшими подробностями. И с покрасневшим ухом и синяком под глазом. Я рассмотрел ее поближе — щеки и подбородок темные, небритые. И волосы отдельными темными прядками. Я внимательно надавил на нее пальцем, — губы слегка раскрылись и обнажили белые, мелкие, как песчинки, зубы.
Я убрал изображение в бар, а ощущение от прикосновения к нему осталось. Что это могло означать? Издевательство? Подарок? Намек на что-то?.. Сев на диван, я впился взглядом в противоположную стену. Но может быть, это в сущности и не стена вовсе, и все вокруг вообще не то, а нечто… черт знает, что!
А минуты летят. Уходят одна за одной эти минуты, и очень скоро Земля будет недостижимо далеко от меня.
Я снова посмотрел на часы: 16.43. Остается только семнадцать минут. Я быстро обернулся к роботу. Пора бы ему, наконец, дать мне какие-то «попутные советы». Однако, он стоял неподвижно, молчал, и его желтые глаза излучали ровный безучастный свет, как обычные комнатные лампы.
— Эй, ты, робот! — крикнул я ему — Мы не опаздываем ли с подготовкой к старту?
— Подготовка не была запланирована, — размеренно ответил он, и факт, что он заговорил, поразил меня. Хотя именно этого я от него и ожидал.
— Но как же, нет ли какой-нибудь предварительной программы? Защитных камер и… тому подобного? — стал заикаться я в недоумении.
— Эта квартира оборудована всем, что необходимо для вашей безопасности, — послышался его монотонный ответ. — Мы уже тронулись.
— Тронулись! — я мгновенно представил себе бетон ный полигон. Обычный, человеческий. Вот и его уже нет… Но значит, мы вылетели с Земли вот так, и ничто даже не дрогнуло! Как же это возможно…
— Если вас потрясло ваше новое состояние, то вам это не нужно, — донесся откуда-то сверху любезный бесплотный голос.
В глазах у меня помутилось.
— Но это нелепо! — раздраженно возразил я, не имея в виду ничего определенного.
— Ваше мнение в смысловом отношении ущербно, — ласково ответил голос. — Не занимайте психически нездоровую позицию.
Позицию? Наблюдают меня сверху — мелкого и жалкого в углу огромного дивана! Я встал (не нужно было так резко), и скрестив руки на груди, сказал:
— О, не заботьтесь обо мне. Я чувствую себя отлично.
— О, забота о вас у меня занимает по минимуму! — восторженно прозвучало у меня над головой. — С меня довольно наблюдать вас, и я это оформил для себя как приоритетную задачу. Вы — наш шанс!
Шанс? Чтобы не закричать, я произнес почти шепотом:
— Неужели? И что, это наблюдение будет продолжаться в течение всего пути?
— Да! Каждую секунду. Пока вы не станете прошлым. Последнее высказывание, что бы оно ни значило, не вызвало у меня приятных ощущений. Я пробормотал:
— Что ж, очень хорошо, очень хорошо.
— Значит, вам симпатично быть объектом поступательных выводов? — радостно спросил юс.
Я слышал, что юсы на земных языках выражаются весьма странно и затейливо, что смысл их слов не имеет ничего общего с приподнятым, подчеркнуто доброжелательным тоном, но несмотря на это, мне на миг показалось, что я разговариваю с каким-то глупым ребенком. И этого мгновения было достаточно, чтобы у меня вырвалось совсем ненужное:
— М-даа, это мне симпатично. Очень симпатично! Наступило короткое затишье. Потом восторженный голос юса снова зазвучал с потолка:
— Понимаю, что вы перенапрягаетесь слишком, но результат не идет вам навстречу. Я нашел начало своего терпения, но, может быть, найду и его конец. Оцените, у вас ли я должен его искать?
Ребенок?! Мне начинает угрожать этот «ребенок»!
— Я удивлен, что вы не знаете, где кончается ваше собственное терпение, — сказал я наобум. — Я, например, всегда знаю, где кончается мое терпение. Когда, конечно, есть конец.
— А сейчас где он?
— На том же месте, где кончается ваша толерантность! — просто поглупев от раздражения, процедил я, обращаясь к табуретке напротив.
И, конечно, сейчас же получил соответствующий апостроф.
— Опять напрасно перенапрягаетесь! Но вы сталкиваетесь с нашими препятствиями, и вам же будет легче, если вы нас воспримете.
Или другими словами: «Тебе некуда податься, дружище. Напрасно выпендриваешься». И точно, так оно и было. Только зачем я дал ему повод мне это сказать? Зачем?
Я не знал, куда себя деть. И вдобавок ко всему непрерывно боролся с искушением поднять голову и посмотреть на потолок, откуда доносился голос. Мне было предельно ясно, что собеседник мой не там, и я стану совсем смешон, если так сделаю… Я начал шагать взад и вперед. До известной степени я отдавал себе отчет, что мое раздражение может быть не совсем обосновано, может быть, я предвзято истолковываю фразы юса, но это не помогало мне успокоиться. Даже наоборот, еще больше приводило меня в бешенство, так как подтвердило мое и без того твердое убеждение, что выглядел я очень бледно. А я дошел до того, что не мог его изменить. Ответь я тактично, это было бы унизительно. Будто он поставил меня на место, испугал меня. Но и грубо отвечать не годиться, тоже унизительно и недостойно. И все же нужно было что-нибудь сказать. Молчание над моей головой становилось требовательным.
— Вы так выражаетесь, что мне, юсианин, трудно понять вас, — я старался придать тону своих высказываний учтиво-рассеянный оттенок, а мысленно проклинал себя за испорченный разговор. — Я устал от всего этого и предпочел бы прекратить попытки общения.
