Молодость — сама по себе замечательная движущая сила, которой ни трудности, ни опасности — нипочём. Не зря же многие политики, для достижения трудных и связанных с риском для жизни целей, используют именно молодёжь, идущую даже на смерть с лёгкостью непонимания собственной смертности. Замечательную роту сформировал лейтенант Яктук и, в отличие от Довера, без особой помощи со стороны командора.

Впрочем, лейтенант Яктук и не нуждался в опеке — он сам хорошо справлялся со службой, а для необстрелянного офицера — и вовсе великолепно. Конные сотни роты готовили для пехоты ночлег, обеспечивали завтраком и ужином, и собирали после ухода пехотинцев лагерь. За ночную стоянку ротный маг-лекарь Сабах успевал оказать необходимую помощь, подлечив потёртости и обморожения тем, кто в лечении нуждался, а три почти неуправляемые санитарки — Огаста, Сальва и Сула — взяли под свой контроль качество приготовляемой пищи.

Оказалось, что добавленное ими в нехитрую солдатскую еду некоторое количество недорогих, но ароматных специй, резко улучшило вкус приготовленных для усталых пехотинцев каш, и генерал с командором охотно присаживались к солдатскому котлу именно в роте Водяного. Эрин всегда звал в кампанию Тахата, на деле доказывая равенство в рыцарском братстве, и командору с Яктуком приходилось мириться с этим нарушением субординации, принимая за своим столом капрала в золотых шпорах и с гербовой цепью на груди.

Будучи от природы джентльменом, гном приглашал и дам, оказывая уважение юным дворянкам, увязавшимся в поход за своими мужьями. Незамужняя Сула себя одинокой тоже не чувствовала — в роте ей было лучше, чем дома: каждый воин роты Водяного видел в ней сестру не только милосердную, но и родного по духу человека, и не знавшая с детства ни заботливой любви, ни даже уважения, Сула расцвела в атмосфере дружелюбия и совсем заневестилась. Куда и девалась та бледная тень девушки, так недавно вырванная королевой Магдой из жестоких, унизанных перстнями, рук Лендоры. Смерть матери окончательно растопила комок детских страхов в душе Сулы, и, кивая на её пылающие румянцем щёки и обжигающий нежностью взгляд, Огаста говорила Сальве:

— Пропал лейтенант Илорин… Спорим, к осени ещё одну свадьбу сыграем, и наш дворцовый страж превратится в наследника баронского рода. Представляешь — Илорин станет к осени баронетом Инувиком! Да Лендора второй раз бы бросилась с башни замка, узнай она о таком безродном зяте…

— А если у них не сладится? — возражала Сальва.

— А мы с тобой — на что!? Неужто подругу не пристроим за хорошего человека? Ты знаешь кого-нибудь, более достойного руки Сулы, чем Илорин?

— А Тусон чем плох: и командор, и не женатый…

— Ты бы ещё Паджеро предложила: и доблестный, и граф, и тоже старый… Сама за старика, небось, не вышла…

— Ну, тогда — генерал Эрин. Он — мужчина, хоть куда, пусть и старый, как Тусон…

— Что она, генералов не видела, что ли? — резонно спрашивала у подруги Огаста, совершенно забыв, что Эрин — единственный в Раттанаре генерал, и тот — недавно. — Да и за гнома идти…

Нет, не находили девушки, сколько не перебирали звучавшие на слуху имена, более годного в женихи Суле, чем лейтенант Илорин. Решать, конечно, ей, но и голос подруг будет не последним при выборе кандидата.

— Я думаю, они и без нас договорятся, — предполагала Сальва.

— Как бы не так — без нас! Ну, и договорятся — а нам от этого какая радость, если без нас. Ты что же, решила вести скучную жизнь? — Огаста гневно сдвигала на подругу брови. — Решила совсем в домохозяйки податься, к закопченным кастрюлям и воняющей угаром плите? А ну, посмотри мне в глаза, и скажи: да, решила! Ну!

— Да ты что, Огаста! — Сальва дерзко пялилась в глаза Огасты. — Чтобы я — да в домохозяйки!? Фи-и!

И начинали обе хохотать, как безумные, вызывая добрые улыбки у солдат роты. Сула, если оказывалась где-то поблизости, охотно поддерживала веселье подруг, даже не зная, чем оно вызвано: девчонки смешливы — от молодости и предвкушения счастья, и искренняя девичья радость, словно уютный огонёк, грела на привалах солдатские сердца.

Боевой дух Эрину следовало искать, прежде всего, в роте Водяного — здесь знали, за что будут сражаться, и что будут защищать. Жизнерадостный девичий смех занимал, наряду с утратой Яктука и Сальвы, одно из первых мест среди причин, по которым были готовы идти в бой Водяные. В том счёте, который они готовы были предъявить лично Разрушителю: пока есть радость, есть любовь, есть счастье — есть и смысл не только в жизни, но и в принятой за эту жизнь смерти. Учитесь стойкости у людей, генерал — у них есть много причин для её проявления, не только одна лишь честь… Может быть, Эрин и полюбил бывать на привалах Водяных, потому что этому, как раз, и учился…

Иногда он вмешивался в жизнь роты, помогая супругам преодолевать трудности военного похода, которых, впрочем, у молодожёнов была всего одна: невозможность уединения — не всё в любви стоит показывать на людях, да и нечестно это по отношению к боевым товарищам. Спали молодые в разных местах, согласно «штатному расписанию», как определил такой способ семейной жизни умудрённый опытом сержант Хобарт: девушки втроём ночевали в одном шатре, и ни Огаста, ни Сальва не вешались на шею своим мужьям, не нарушая нормального хода службы.

Эрин дважды находил подходящее жильё для ночлега обеих пар и отсылал их из лагеря, своей властью предоставляя им увольнения, и Тусон смотрел на подобные вмешательства генерала в дела своих рот сквозь пальцы. Он ни на минуту не забывал, что у Яктука сватом был король, а у Тахата — Эрин, и что девицы — бывшие фрейлины и любимицы королевы Магды. Да и что он мог иметь против короткого счастья молодых, когда шла война… Тут и король не вмешивался, вернее, вмешивался, молодым помогая — жизнь есть жизнь, и ни одна война не способна остановить её…

Собственно, охотничьего домика пока ещё не было. Была — по определению Капы — охотничья палатка: королевский шатёр на расчищенной от снега части широкой поляны. С десяток дворцовых стражей, руководимые местным лесничим, лазили по окрестным сугробам — метили сосны под вырубку, а измученный (размышлениями и раздачей ценных указаний своим подданным) король тихо посапывал внутри шатра, и снилась ему мирная жизнь, к тому же — не в Соргоне. Так уж устроен человек — всегда ему хочется того, чего нет. В пределах достижимого — нет.

Приезд Клонмела с остальными солдатами королевской сотни и затеянная ими на поляне возня по обустройству лагеря прервали короткий отдых Василия, и он выбрался из шатра заспанный, недовольный и разочарованный: возвращение от сладкого сна к кровавой реальности никак короля не обрадовало. Махнул обречённо — а, не стоит — Клонмелу, собравшемуся, было, извиняться за устроенный шум, и подозвал Индура:

— Какие сигналы знаешь, солдат?

— «Внимание» знаю, сир, и ещё — «Отбой».

— А ну, давай, оба.

Индур извлёк из чехла барабан, из-за пояса — палочки, и лихо выстучал:

— Та-та-та, та, та-та-та, та, та-та-та, та-та-та, та-та-та…

«Слушайте все, слушайте все, готовьтесь выполнить команду» — весело отстукивали палочки по звонкой коже. И ещё, и ещё раз.

— Молодец, — похвалил король. — А теперь — давай «Отбой».

— Та, та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та-та…

«Все работы прекратить, отдыхать, отдыхать».

— Очень хорошо, — снова похвалил король. — В снежки играть умеешь? — он слепил снег в плотный комок и запустил в ствол ближайшего дерева. Снежок смачно шлёпнул, разбившись о кору, и оставил после себя отметину белым бугорком спрессованного снега.

Индуров снежок разбился рядом с королевским, оставив такую же белую отметину.

— Отлично, солдат! А теперь — атакуем Клонмела.

Два снежка полетели в сторону сержанта. Брошенный королём разбился о наплечник, запорошив сержанту глаза, а Индуров пролетел мимо — мальчик хорошо понимал, кто его командир. Потом атаковали рядовых: одного, второго, третьего, и тут Индур уже не мазал. Полетели ответные снежки, в основном, в Индура: не он один хорошо усвоил субординацию. Провозились в снегу с полчаса и утоптали за это время весь снег на поляне: играя, полезное дело сделали.