А генерал в это время обдумывал хитрость, позволяющую убрать роту Разящего из числа участников состязания. Идея была проста, но вот как подать её Тусону, чтобы тот не заметил подвоха… Вопрос этот, нерешённый, почти сердил гнома: самолюбие Эрина страдало без победной драки, а драки всё не было… Война, называется… Но-но, стоп — об этом нельзя: настроение чтобы было — у-ух! Улыбайся, Эрин, улыбайся — на тебя Тусон смотрит, и, кажется, тоже не против поговорить. Если правильно повести разговор, то…

— Чем вы так довольны, генерал? Неужто гномы обогнали моего Довера? Да нет, вон она, рота Разящего! А гномов ещё и не видно…

— А почему мне не быть довольным, командор? Солнце, свежий морозец, фляга хорошего вина на поясе… И скоро будет обед…

— Обед? Мы же решили ограничиться только завтраком и ужином — чтобы есть вместе с солдатами…

— Обед, командор, обед. Я всё ещё командир в нашей группе войск, и отвечаю перед королём за их боеспособность. Мы уже знаем, что солдаты могут идти намного быстрее, чем шли к Бахардену. Стоит ли нам и дальше утомлять солдат без особой необходимости?

— Признаёте своё поражение, генерал, и предлагаете прекратить состязание?

— Ни в коем случае, Тусон. Спор должен быть завершен, как и намечали раньше, у стен Раттанара. Просто я не вижу необходимости приводить королю усталых и вымотанных пешей гонкой солдат. А вдруг — сразу в поход идти? Пока нет вестника от Его Величества, с приказом поспешить, мы вправе двигаться в удобном для нас темпе: лишь бы не задержаться долее затраченного на поход к Бахардену времени. Мы вполне можем дать своим войскам день отдыха… Или, хотя бы, пол дня. Я приказал уже готовить горячий обед на биваках… Извините, что не предупредил вас, командор. Но решение было таким внезапным, словно… — Эрин не договорил, но Тусон понял: словно у короля.

Заразная это была болезнь — порывистость Василия в решении многих вопросов — и очень опасная иногда: что сходило с рук королю, запросто могло стать причиной многих бед у того, кто подражал ему. Правда, именно в этом случае, Эрин поступил верно: пешая гонка — штука интересная, но не за счёт боеспособности солдат.

— Солдаты расслабятся и утратят весь свой задор, Эрин. Потом — когда ещё — снова раскачаются… Вас это не пугает, генерал?

— Давайте займём их на отдыхе чем-то столь же захватывающим и азартным. Можно же и на привале состязание продолжить.

— Например — как? — Тусон сам лез в западню, подготовленную хитрым гномом.

— Да сообразим чего-нибудь… Можно занять солдат борьбой, поединками на учебных мечах… Да, хоть скачками, наконец…

— Скачками!? — удивился Тусон. — Но в скачках не смогут принять участие все наши солдаты… — командор имел в виду гномов, не ездивших верхом.

— А все и не будут участвовать — где нам столько коней найти. Пусть состязаются только лучшие — из роты Разящего и моих гномов…

— Но — гномы…

— Пустое, Тусон, я же езжу, и пусть кто-нибудь попробует со мной посостязаться, — Эрин любовно потрепал своего огромного жеребца по загривку. — Не утверждаю, что я — лучший наездник в Соргоне, но, кроме короля, мало кто может со мной тягаться…

Тусон отвернулся для осмотра окрестностей, чтобы Эрин не увидел его насмешливой улыбки — ответа на своё хвастовство.

— И как вы намерены проводить скачки, генерал? — всё так же, в сторону, спросил он.

— Купим у кого-нибудь из местных жителей верховых лошадей, отмерим расстояние и — вперёд, попарно…

— Что — попарно? — не понял Тусон.

— Два солдата садятся на одного коня, два садятся на другого…

— А почему — два?

— Ну, троих на одного коня усадить будет трудновато… — Эрин говорил совершенно серьёзно. — По одному сажать солдат — слишком скучно… Нет, по два — в самый раз получится: мы и коней на выносливость проверим, и состязание весёлым выйдет, и с призами проблемы не будем иметь. Победившая пара в награду получит обоих коней. Согласитесь, что это — хороший приз…

Приз, и в самом деле, получался очень даже щедрый. Какой пехотинец не мечтал во время изнурительного похода пересесть в седло — лучше бить в дороге четыре чужие ноги, чем две свои. Правда, хлопот на привале выходило больше: и коня почистить, и накормить, и заботиться о нём лучше, чем о себе — в коне вся сила кавалериста. Солдатский конь в бою — верный друг: зубами и копытами за жизнь твою до последнего вздоха драться станет. Та же, может быть, собака — только крупнее и в драке сообразительней. С умом дерётся конь, с расчётом: и хозяина прикрыть, и самому под удар не подставиться. А верность хозяину не хуже собачьей — за уважение и любовь сторицей отдаст, не поскупится. С призом Эрин ничуть не прогадал.

Тусон, заградитель бывший (а те все — сплошь лошадники), не нашёл в себе сил противиться состязанию на таких условиях. К тому же, уверен был ещё в одной победе над гномами — не сомневался командор, что ротные солдаты неумелых гномов легко за пояс заткнут, хоть их по десять на одну лошадь сажай. Азарт, он и есть — азарт, и все азарту подвластны: ни чин здесь, ни опыт помощи оказать не могут. Тусон купился на хитрость гномью… словно дитя малое купился.

И поле для скачек нашли, и дорожки беговые — расчистили от снега и разметили. Для зрителей трибуны сварганили на скорую руку: из возков и саней слепили — лишь бы пересидеть или перестоять час какой-то, либо два, пока гномам нос утрут. Азарт, он и есть — азарт.

А Эрин старался: гномов, на скачку выделенных, сам проверял и на пары делил — чтобы двое тяжёлых, в массивном теле гномов, на одном коне не оказались. Облегчение коню на скачку делал, на победу, видать, крепко надеялся. Тусон не вмешивался, со стороны глядел: что ему ветеранов учить верхом ездить — сами не маленькие: и разделятся, как надо, и скачку выиграют. Хорошо бы — все до единого забеги, чтобы Эрина до печёнок достать: полная победа над хвастуном-генералом — бальзам для старого солдатского сердца командора. Знай, зазнайка из Железной Горы, с кем тягаться задумал. Люди — это тебе не пустоголовые какие-нибудь. Люди — это… люди. Чего там ещё говорить — скачки давай, скачки!

И поскакали… И нервов, удовольствия зрителям… И радость — у победителей… И ни малейшего огорчения у проигравших… Ни одной скачки гномы не выиграли — в нескольких заездах были рядом с победой, но неумелость сказывалась: то падение одного из двух, то сразу — обоих, то вместе с конём, все трое, на дорожку валятся…

Но боролись гномы до конца, упорно рвались к финишу, и охваченный азартом Тусон не сразу понял, что, на самом деле, проиграл-то он: призовых коней оказалось ровно сто десять: как раз по числу солдат роты Разящего. Последнего, сто одиннадцатого, жеребца с великолепными данными, после скачек Эрин сам привёл — в подарок Доверу. Всю роту Разящего генерал за короткий отдых на коней посадил, а конные в пешем состязании — не участники. Первыми теперь гномы остались и, судя по всему, первыми и до Раттанара дойдут. Рота Водяного, идущая за ними следом, гномам не соперница, не догнать ей физически крепких гномов, не догнать и, тем более, не перегнать. Обхитрил Эрин командора, победу в состязании своей пехоте обеспечил: что ни говори, а долгое общение с королём развивает соображалку — учит её на деле применять, тех учит, у кого она есть…

Рота Водяного шла третьей в состязании пехотинцев на скорость и выносливость. Все попытки догнать гномов не достигали цели, и раззадоренный Яктук уже сорвал голос, подбадривая своих солдат. Тахат бегал из головы колоны в её хвост и обратно раз по сто на дню, подгоняя отставших — и как только выдерживал такие концы… Сержант Хобарт покинул седло, и тяжело отдуваясь, вышагивал, выпятив свой немного спавший уже пивной живот, впереди первой полусотни. Но никакие старания не могли компенсировать недостатка физической подготовки. Мало было времени у Тахата, чтобы всю роту подтянуть до уровня роты Разящего.

Полностью укомплектованная самой первой из рот Священных отрядов, рота Водяного имела в своём составе много необученных новичков, и месяца испытаний явно было недостаточно, чтобы превратить новичков в опытных ветеранов. Выносливость — черта накопительная, и требуются годы тренировок, пока из домашних пацанов вылепятся стойкие, неприхотливые солдаты. Тем не менее, идущая сзади рота Поводыря, состоящая из одних только ветеранов, отставала всё больше и больше, и капитан Сливен, её командир, был бессилен этот разрыв — сократить.