— Ну, в прошлую среду мы точно никаких воинов не видели. Во всяком случае, тех, которых я знаю. Мне казалось, что имеется в виду завтрашняя среда, а не прошлая, и она хочет предупредить нас, что после сегодняшних событий где-то в городе еще останутся воины.

— Может, и так. Но я пока не готов отказаться от прошлой среды. Расскажите все, что произошло в тот день.

— Ходили на работу.

Роджер наморщил лоб, вспоминая события. После всего того, что случилось за последние дни, прошлая среда казалась бесконечно далекой.

— Вернулись домой, поужинали.

— Что ели?

— Рыбу. Потом стали собираться на спектакль, поспорили, идти домой пешком или ехать на такси и о том, что мало двигаемся. Потом пошли на спектакль. Под конец она умудрилась уронить кольцо под сиденье, и, когда мы вышли, все такси уже разъехались. Пошли домой пешком, немного поговорили о пьесе…

Он остановился, в памяти вдруг что-то зашевелилось. «Смотри не нарвись на воинов»…

— Что? — тихо спросил Ференцо.

— Пьеса ей очень понравилась, — медленно произнес Роджер. — Мне, пожалуй, нет. Такая глубокомысленная, психологичная, с типично нелепым любовным треугольником. — Он покачал головой; слишком поздно осознал он свои ошибки. — Отношения между людьми. Неудивительно, что ей нравятся пьесы, которые не нравятся мне. Я слежу за развитием сюжета, она — за взаимоотношениями героев.

— Что конкретно вы об этом говорили? Что-нибудь о римлянах?

— Нет. — Роджер вгляделся в крошечные буквы. — Хотя, постойте. Я же сказал о… — Он быстро взглянул на Ференцо. — О любовнике-латинце. Римские воины — латинцы-любовники.

Ференцо покачал головой.

— Ничего не понял.

— Я назвал злодея из пьесы любовником-латинцем. — Роджер запинался, язык не поспевал за мыслью. — Кэролайн возразила, что он француз; я сказал, что он любовник-латинец в общем смысле; она спросила, в том же ли смысле, что римский. Понимаете? Латинский — римский. Римский — воин.

Ференцо по-прежнему смотрел с недоверием.

— Надеюсь, это не все?

— Еще как не все, — мрачно ответил Роджер. — Потому что сразу после этого упоминания мы поспорили о главной героине — была она жертвой или нет. Я думал, что та женщина пришла к погибели неосознанно. Кэролайн же возражала, что героиня все время действовала сознательно.

— Действовала сознательно, — как бы про себя пробормотал Ференцо. — Действовала созна… — Он остановился. — Сильвия знала, что она оставляет записки?

— По-моему, именно так, — согласился Роджер. — Это объясняет, почему Кэролайн вдруг перешла к шифровке.

Я только не понимаю: если Сильвия узнала о первой записке, то почему не заперла Кэролайн, чтобы та не смогла оставить вторую?

— Очевидно, потому, что хотела, чтобы Кэролайн ее оставила, — мрачно ответил Ференцо. — Сильвия снабжала ее дезинформацией и намеренно позволяла передавать ее нам. — Он взглянул на факс. — Это означает, что все написанное до постскриптума — чушь. Зеленые совсем не с севера атакуют.

— Но если Кэролайн знала, что это ложь, зачем вообще посылала записку? — нахмурился Роджер.

— Потому что к тому времени поняла, что в первой записке тоже дезинформация. Но ее уже не вернуть. Поскольку зеленые проверяют записки и Сильвия, очевидно, не позволит передать прямое предупреждение, пришлось сообщить то, что хотела Сильвия, а затем приделать постскриптум в надежде, что они не поймут.

— А мы поймем.

Роджер вспомнил первую записку с подтверждением существования Дамиана.

— Получается, никакого Дамиана нет?

— Я бы сказал именно так, — согласился Ференцо. — Похоже, Торвальд и Рон были правы — вся эта история не более чем выдумка. Наживка, чтобы заставить серых пойти по ложному следу. — Он постучал пальцем по факсу. — И возможно, нанести неожиданный удар в другой части острова.

— Хорошо, — медленно произнес Роджер. — Но если Дамиан не существует, то где ловушка?

— Господи, — пробормотал Ференцо, изменившись в лице. — Что у меня вместо мозгов? Роджер, ваша жена — гений. У нее была всего лишь обертка от жевательной резинки, ей пришлось придать словам двойной смысл. Один намек, два разных значения.

Он кивнул в сторону факса.

— Упоминание о воинах указывает на вашего любовника-латинца и Сильвию, верно. Но это также и подсказка к крестикам внизу.

У Роджера перехватило дыхание.

— Хотите сказать… римские цифры?

— И поскольку X равно десяти — девяносто воинов. Или больше — многоточие, вероятно, означает продолжение.

Он серьезно взглянул на Роджера.

— Вот в чем подлый секрет Николоса, Роджер. Неудивительно, что его мало заботило, что Меланта должна была умереть в среду в Риверсайд-парке. В Кэтскиллзе у него целая армия.

— А серые думают, что зеленых только шестьдесят. — У Роджера по спине побежали мурашки. — Николос собирается устроить им бойню.

— Не устроит, если я займусь этим. — Ференцо вытащил телефон и набрал номер. — Возможно, удастся перехватить фургоны до того… Джон, это я. Расшифровали.

— Хорошо, мы как раз этим занимаемся. — Пауэлл дописал сообщение. — Спасибо.

Он выключил телефон.

— Мой агент, — пояснил он Серрете и Мессерлингу. — Новая информация: не исключено, что в фургонах боевики. Возможно, около сотни.

— Боевики? — нахмурился Мессерлинг. — Я думал, речь идет о бандитских разборках.

— То есть все-таки террористы? — спросил Серрета.

— Нет, разборка, — торопливо добавил Пауэлл, стараясь точно припомнить слова Ференцо. — Но эту группу специально тренировали и вооружили.

— Значит, минимальное число бандитов теперь от полутора сотен до двухсот? — спросил Мессерлинг.

— Причем только с одной стороны, — кивнул Пауэлл. — Хуже того. Есть указания, что нападение, которого мы ожидаем, — это только прикрытие. Значит, главный удар может грянуть с другого направления.

— Если не схватим их до того, как они пересекут мост или тоннель.

Серрета взял трубку и набрал номер.

— Полиция штата? — спросил Мессерлинг.

Серрета кивнул.

— Такие фургоны обычно не оборудованы для перевозки пассажиров. Если там набито столько людей, то можно задержать их за нарушение правил, этого времени хватит, чтобы найти оружие. Алло, это Серрета, полиция Нью-Йорка. Дайте мне Ковальского из оперативного отдела.

— Да, но на каком основании мы их вообще остановим? — спросил Мессерлинг.

— Смит засек несколько белых фургонов. — Серрета прикрыл трубку рукой. — И белый же фургон заставил его съехать в кювет. Поскольку мы не знаем, какой именно, придется остановить все, пока не разберемся.

— Меня вполне устроит, — кивнул Мессерлинг. — Остается надеяться, что устроит судью.

— Не будем пока об этом думать. — Серрета снял ладонь с трубки. — Мэтт? Говорит Пол Серрета. У меня тут для вас небольшая задача…

— Вот! — Констебль Альфонс Кили показал на колонну белых фургонов, приближающуюся по скоростной дороге. — Росс?

— Они, — подтвердил напарник, глядя в массивный бинокль. — Номера один… второй… да, это они. — Он опустил бинокль, сдвинув брови. — Мне казалось, сообщали о пяти.

— Да, я тоже насчитал восемь, — угрюмо сказал Кили и взял микрофон. — «Депеша», говорит «Браво-два-семь». К нам идут восемь, повторяю, восемь белых фургонов «додж»: номера пяти совпадают. Едут на юг, проехали Арден.

— Я «Депеша», повторяю, — ответил ясный женский голос. — Только преследовать и наблюдать.

— Вас понял. — Кили положил микрофон и завел двигатель.

Он пропустил фургоны и выехал на шоссе следом.

До сих пор было неизвестно, по какому поводу объявили тревогу. «Депеша» очень торопилась, и даже местное сарафанное радио не помогло.

Было, однако, ясно, что, чья бы рука ни поставила Манхэттен на уши, она явно длинная и тяжелая. Они еще и двух миль не проехали, а по рации уже поступило полдюжины кратких указаний, и конвой окружило несчетное количество патрульных машин. В течение следующих десяти миль число их все увеличивалось. Постепенно приказы перестали поступать, и Кили уже начал думать, что мероприятие решили отменить…