– Нет, сержант.

– Хорошо. Составишь компанию Майку Харрису – он едет в Лутон, чтобы привезти информатора по делу Гивелла. Парень мотает срок в тамошней тюрьме, и мы забираем его на вечерок для разговора. Вы должны быть там в девять, значит, назад вернетесь к одиннадцати.

Гленну нравился Майк Харрис. Он был опытным детективом. У него было чему поучиться. Кроме того, подумал Гленн, по дороге можно все хорошенько обдумать. В четверг для опознания тела приезжает дочь Коры Барстридж. Она остановится в квартире матери.

Если он хочет, чтобы криминалисты что-нибудь нашли, необходимо сделать так, чтобы они оказались там завтра.

– Ты вымыл свой паровозик?

Том-Том сидел в овальной розовой ванне. Над пеной виднелась только его голова. Пена – это поощрение. Она была похожа на снег, только еще легче, еще мягче. Он брал ее целыми горстями и подкидывал вверх.

– Да, мамочка.

Мать стояла рядом с ванной в белом шелковом халате, распахнутом спереди. Томас видел ее выступающие вперед груди с большими красными сосками. Видел поперечную черту внизу ее живота, где ее разрезали, чтобы он мог родиться. И густой светлый кустик волос еще ниже.

– Дай-ка я посмотрю, Том-Том. Мама должна убедиться, что ты его хорошенько вымыл.

Томас занервничал. Что сегодня: наказание или поощрение?

Мать наклонилась над ним. Ее грудь коснулась его щеки и так и осталась на ней прохладной тяжестью. Она опустила руки на дно ванны, скрытое слоем пены, и нащупала лежащее там мыло. Он почувствовал, как скользкое твердое мыло скользит по внутренней поверхности его бедер, и это взволновало его.

– Молодец, Том-Том. Какой хорошенький чистый паровозик. Мамочка помоет его еще чуть-чуть.

Сегодня поощрение.

Облегчение. И растущее волнение.

Ее мыльные руки массировали его член, оттягивали крайнюю плоть назад, затем возвращали ее на место, закрывая головку. Она намылила руки еще больше и продолжала эти движения, а он твердел и рос под ее пальцами.

– Какой большой паровозик. Когда ты вырастешь, у тебя будет большой и красивый паровозик, Том-Том.

Томас возбужденно захихикал. Он любил, когда мать улыбалась. Он отчаянно хотел, чтобы она никогда не переставала улыбаться ему.

Белый шелковый халат соскользнул с ее плеч и неслышно упал на пол. Он смотрелся белой лужей на розовом ковре. Она стояла перед ним обнаженная – массивные груди, треугольник густых светлых волос, намечающийся избыток плоти на животе. Он был там, лежал, свернувшись калачиком, внутри ее.

Теперь его член был твердый как камень. Он гордо показал его матери, зная, что ей это понравится, и она вознаградила его легким поцелуем в лоб.

– Хороший мальчик, Том-Том. Я люблю тебя.

Он смотрел на нее в ожидании, что она скажет это еще раз. Она не сказала, но не перестала улыбаться, и это было хорошо.

Она шагнула в ванну и села напротив него. Ее колени оказались выше уровня пены.

– Ну, как там твой паровозик, Том-Том?

Он хотел, чтобы она еще раз дотронулась до него, хотел испытать то блаженное чувство, которое пронизывало его, когда она держала его в своих руках. Она намылила руки и снова взяла его, играя с ним жестче, чем прежде. Он испытывал блаженство, когда ее мыльные пальцы двигались вверх-вниз.

Она отдала ему мыло. Он взял его своей маленькой ручкой.

– Теперь тебе надо помыть мамочку, Том-Том, – сказала мать.

Он наклонился вперед и стал медленными круговыми движениями намыливать ее живот, затем его ладошка поднялась вверх, к грудям, скользя вокруг сосков, массируя их, и снова вернулась к мягкой плоти ее живота.

Она выгнула спину, немного приподнимаясь в ванной, и из пены перед ним поднялся кустик ее волос, теперь почти черный, оттого что мокрый. Он прижал к волосам мыло, медленно провел им вниз и вглубь, касаясь теперь ее бархатного «секретного места». Того места, о котором знал только он.

И он поклялся, что никому о нем не расскажет. Никогда.

– Ты кошмарно выглядишь, Майкл.

– Со мной все нормально.

– Нет, я серьезно. Ты ужасно выглядишь. Ты что, болен?

Чего ты торчишь в моем кабинете? Я не хочу, чтобы ты торчал в моем кабинете. Исчезни, оставь меня в покое, уйди с глаз долой.

Вот что подумал Майкл, когда его коллега, Пол Стрэдли, вошел к нему, в то время как он набирал номер Лулу. Но он этого не сказал. Просто положил трубку и ответил:

– Устал.

Стрэдли внимательно посмотрел на него:

– Ты уверен?

– Я врач, как-никак! – отрезал Майкл.

Эта вспышка обескуражила коротышку психиатра, на котором сегодня был еще более жалкий, чем обычно, костюм. Однако он тут же нашелся:

– Я тоже врач, Майкл. – В его голосе было больше авторитетности, чем в его наружности.

Возникла короткая недружественная пауза. Пол укоризненно посмотрел на коллегу и продолжил:

– Ты в четверг обещал поговорить о моем пациенте, который боится рвоты. – Выражение лица Майкла не изменилось. – Я рассказывал тебе о нем. Он боится есть твердую пищу, боится, что еда застрянет у него в пищеводе. Это же твоя область.

– Да, – сказал Майкл, припоминая.

– Может быть, поговорим о нем завтра за ленчем?

– Подожди, я проверю ежедневник.

Сев за компьютер, Майкл открыл свой ежедневник. Он уже несколько дней не заглядывал в него. Завтра вечером у него радиошоу – черт, только этого ему сейчас не хватало. Однако он надеялся, что на радиостанции пойдут ему навстречу и объявят о исчезновении Аманды. А в субботу – вот это сюрприз! – он принимает участие в благотворительном турнире по гольфу для любителей и профессионалов, организованном благотворительным обществом психического здоровья.

Майкла уговорил принять участие в этом турнире его лучший друг, Ник Сэндфорд, с которым он во время учебы в медицинском колледже жил четыре года в одной комнате. Они знали друг друга еще с конца шестидесятых, когда оба учились в одной начальной школе. Тогда они друг друга ненавидели. В финале школьных соревнований по боксу, когда им было по двенадцать лет, Майкл послал Ника в нокаут, чем немало порадовал присутствовавших на матче многочисленных учителей и родителей.

Но когда они случайно встретились в Кингз-Колледже, у них сразу же возникла симпатия друг к другу. Годы изменили их обоих. Ни тот ни другой не мог точно вспомнить, почему прежде они так не любили друг друга. Майкл считал, что, возможно, из-за того, что Ник был хулиганом. Ник полагал, что Майкл раздражал его своими спортивными результатами. Как бы то ни было, в колледже между ними возникла настоящая дружба.

После получения диплома врача Ник некоторое время проработал в фармацевтическом гиганте «Бендикс Шере», а затем основал свою собственную компанию, производящую непатентованные лекарственные средства. Он был уже мультимиллионером. Они оба любили быстрые мотоциклы – однако Майкл после смерти жены потерял к ним интерес. Но они все еще играли вместе в гольф.

Ник и его жена Сара очень помогали Майклу в течение всех трех лет, протекших со дня смерти Кэти.

Что касается завтрашнего дня, то Майкл, не желая терять ни минуты своего времени, собирался отменить все консультации и сосредоточиться на Аманде.

Стрэдли с беспокойным видом смотрел на Майкла.

– Ну что, Майкл?

– Завтра в час. Встретимся в ресторане, – решительно сказал Майкл.

– Отлично.

Майкл не смог придумать никакого другого способа, как вышвырнуть Стрэдли из кабинета. В конце концов, ленч можно отменить завтра утром. А сейчас ему во что бы то ни стало нужно было позвонить Лулу до того, как начнется запланированная на четыре пятнадцать консультация.

Стрэдли еще не закрыл за собой дверь, а Майкл уже схватил трубку и набрал номер Лулу. Ее голос звучал устало, из него полностью исчезли чеканные нотки, свойственные современной успешной молодой женщине. Час назад, по дороге из Хэмпстеда, позвонив ей по мобильному телефону из машины, Майкл уже успел рассказать о своем неутешительном разговоре с детективом-констеблем Ройбаком.