Она явно ему нравилась.

И он ей нравился, и даже больше того.

Неожиданно Тина, которой всегда приходилось вести себя так, будто она гораздо старше, чем есть на самом деле, снова превратилась в девочку. А еще две недели назад, до встречи с Тони, до их первого свидания, ей было тридцать два, а можно было дать и сорок два, и пятьдесят два.

Тина была невысокая, стриженная под мальчика привлекательная шатенка. Она излучала уверенность благодаря манере держаться. Люди инстинктивно доверяли ей. В школе она была старостой, а сейчас дослужилась до должности шеф-редактора в «Пелхам-Хаус», одном из крупнейших издательств Лондона. За время своей работы она полностью переработала список издаваемой художественной литературы, а сейчас пыталась сделать прибыльной документальную литературу, которая в последнее время переживала спад.

Но сегодня Тина снова была школьницей, которую томило сладкое предвкушение, становившееся все сильнее с каждой пройденной ступенькой, приближавшей ее к машине, к дому.

К свиданию.

Ее «гольф джи-ти-ай», со сломанной выхлопной трубой, стоял на парковочном месте в углу стоянки, под гигантским воздуховодом, похожим на огромного змея, ползущего по потолку. «Гольф» встретил ее резким звуковым сигналом, миганием фар и щелчком открывшихся замков. Тина слегка удивилась, открыв дверь, потому что свет в салоне не включился.

Устроившись на сиденье, она пристегнула ремень безопасности и приготовилась вставить ключ в замок зажигания, как вдруг открылась пассажирская дверь и высокая массивная фигура скользнула на сиденье рядом с ней.

– Помнишь меня? – раздался совсем рядом резкий мужской голос.

Тина похолодела.

– Томас Ламарк. – Мужчина будто перекатывал языком ледышку. – Помнишь меня?

«О господи», – пронеслось у нее в голове. Клетки мозга отказывались функционировать. Машина пахла мужским одеколоном. «Живанши». Тот же самый одеколон, каким пользовался Тони. Но голос был другой. Глубокий, бесстрастный, холодный. В нем была красота стального лезвия. И почти поэтическая музыкальность. Тина схватилась за дверную ручку.

– Нет, – сказала она. – Я вас не помню.

– Ты должна помнить мое имя. Томас Ламарк. Ты не стала печатать мою книгу.

Вокруг никого не было. Было почти восемь вечера. Сторож находился в своей будке, пятью этажами ниже.

– Вашу книгу? – Тина не видела лица мужчины. Она говорила с силуэтом – мощным, угрожающим силуэтом.

– Ты не стала печатать мою книгу.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Я… вы… я не помню вашего имени. Томас Ламарк?

– Ты написала мне письмо. Оно у меня с собой.

До нее донеслось шуршание бумаги. Затем она услышала:

– «Уважаемый мистер Ламарк. Мы благодарим вас за вашу рукопись „Авторизованная биография Глории Ламарк“. После тщательного ее прочтения мы с сожалением констатируем невозможность внесения ее в наши издательские планы. Надеемся, что вы добьетесь успеха в других издательствах. Искренне ваша, Тина Маккей, шеф-редактор».

Возникла пауза. Тина подумала, сможет ли она открыть дверь и убежать.

– Ты сожалеешь об этом, Тина? В самом деле? Ты действительно сожалеешь об этом? – Мужчина помолчал. – Мне нужно знать. Это очень важно для меня.

На этаже были другие машины. Она подумала, что кто-то вот-вот появится. В ней зажглась надежда. Надо тянуть время. Он просто псих, и только. Просто псих.

– Вы хотите, чтобы я просмотрела вашу рукопись еще раз? – Ее голос срывался, она не могла говорить громко.

– Уже слишком поздно, Тина.

– Мы привлекаем рецензентов со стороны. Я… нам присылают очень много рукописей, и я не могу читать каждую сама. Мы получаем двести рукописей в неделю.

– Моя показалась недостаточно важной для того, чтобы прочесть ее самой, да, Тина?

– Нет, я совсем не то имела в виду.

– А я думаю, как раз то. Ты хочешь сказать, что она достаточно важна для меня, чтобы написать ее, но недостаточно – для тебя, чтобы ее прочесть. Это биография моей матери, Глории Ламарк.

– Глории Ламарк? – эхом отозвалась Тина. Ее горло сжал страх.

– Ты никогда о ней не слышала? – Голос сочился презрением.

– Я… слушайте, пришлите мне еще раз, и я… я прочитаю ее.

Тон голоса изменился, теперь в нем сквозил шарм самого высокого класса. Тина стала надеяться, что все закончится хорошо.

– Знаешь что? Я бы хотел, чтобы все так и было. Поверь мне, я говорю совершенно искренне.

Тина заметила, что в руках мужчины блеснул металл. Затем она услышала звон и шлепок ладони.

– Что это было? – спросила она.

– Монета. Особая монета, принадлежавшая моему отцу. Золотая монета достоинством в двадцать марок, выплавленная в государстве Гессен-Дармштадт в 1892 году, последнем году правления короля Людвига Четвертого. Я только что подбросил ее. Орел и решка. Один и нуль. Выбор одного из двух вариантов. Можно свести к нему все на свете. Так работают компьютеры – ты знала об этом, Тина? Заряжено-разряжено. Вся наша жизнь состоит из двух противоположностей – белого и черного. В этой простоте содержится великая красота. Если бы ты прочитала мою книгу, ты бы знала об этом.

– Я… я прочту ее.

– Нет. Момент упущен. Все в жизни должно происходить в свое время. Ты когда-нибудь думала об этом?

– Никогда не бывает слишком поздно.

– Ты не права. Например, наш разговор случился слишком поздно. – Он снова подбросил монету. – Знаешь, что значит орел?

– Нет.

– Ты бы знала, если бы прочла мою книгу.

Господи, и что я в тебе нашла?

Когда-то Аманда отдала бы за него свою жизнь, но сегодня вечером она смотрела через стол на совершенно незнакомого человека.

Его звали Брайан Трасслер. Ему было сорок шесть лет. У него было худое, жесткое, многоопытное лицо и тонкие светлые, коротко стриженные волосы – только у макушки было оставлено несколько длинных прядей, он зачесывал их набок, чтобы прикрыть лысину. Брайан был в неброском сером пиджаке от Армани и черной рубашке с довольно ярким галстуком. У него была жена – Линда, двое сыновей – Адам и Оливер, три дорогие машины и мотоцикл «харлей-дэвидсон».

Брайан не был красавцем в общепринятом смысле этого слова, но Аманда всегда прекрасно знала о его способности привлекать к себе женщин и часто страдала от ревности. Когда она только встретила его – семь лет уже прошло, – он излучал такую энергию, какую она не встречала ни в одном мужчине. Он производил впечатление человека, который, если б только захотел, мог бы двигать горы. Именно эта его энергия, вкупе с благоговением перед его профессиональным величием, и привлекла ее к нему.

Их роман начался в номере отеля «Хэльсион», после ленча в «Капризе», во время первого свидания. Семь лет спустя, в том же «Капризе», она положила ему конец. Два месяца назад. Практически день в день.

Брайан постарел. Волосы его потеряли блеск, лицо приобрело нездоровую красноту и было расчерчено лопнувшими капиллярами – долгие годы пьянства наконец сделали свое дело. Он выглядел развалиной.

Аманда подумала, что, возможно, не заметила бы этого, если бы еще любила его. Было время, когда она любила каждый волосок на его теле и не могла представить жизни без него. И она бы продолжала любить его, если бы он не подвел ее.

Если бы он был с ней честен… если бы он сдержал свое слово.

Не миллионы «если», а только несколько – только те, которые действительно имели значение.

Ее удивило, что она ничего не чувствует по отношению к нему. Она боялась этой встречи и даже не была уверена, правильно ли поступила, согласившись на нее. Может быть, ей было жаль Брайана – он словно сошел с ума, непрестанно звонил ей, заваливал ее электронными письмами, факсами, цветами, умолял передумать. Или, может быть, она согласилась встретиться с ним еще раз, чтобы быть абсолютно уверенной в своем решении.

Да, теперь она была абсолютно уверена. Какое облегчение! Наконец, по прошествии семи лет, она освободилась от чувств, которые когда-то поработили ее. Она могла спокойно ходить мимо «Каприза», не страшась неожиданного укола в сердце. Она могла слушать Lady in Red, не испытывая внезапной острой тоски. Она могла просыпаться утром, не страдая от внутренней боли, вызванной тем, что сегодня суббота и она не увидит его до вечера понедельника. Телефонные звонки, которые раньше освещали ее жизнь, стали теперь вторжением в нее.