«Даже с завязанными глазами человек сразу определит, что он в полиции», – подумал Гленн Брэнсон. Покрытые линолеумом полы, ободранные коридоры, доски объявлений вроде тех, что вывешивают в любой больнице, школе или другом жестко организованном учреждении. Вот только запах специфический.

В полиции пахнет иначе, чем в больнице. Здесь не слышны детские голоса, как в школе. Здесь своя собственная энергетика. Ни на секунду не замолкающие телефоны, тихий говор, могильный юмор, сосредоточенность, общее для всех дело. Гленну здесь нравилось.

Понедельник – футбольный день. Все разговоры вертелись исключительно вокруг сыгранных в выходные матчей. Стол позади Гленна занимал Гэри Ричардсон, бывший профессиональный футбольный вратарь, оставивший спортивную карьеру из-за травмы колена. Теперь он был детектив-констебль, как и Гленн. И тренировал сборную команду близлежащих участков. Высокий, мощный, намазанные гелем и зализанные назад волосы. Сейчас он возмущался:

– И что творилось в субботу, во имя Господа? Я имею в виду нападающего. Катастрофа, мать ее! Они уже сейчас – худшая команда в лиге!

На столе Гленна, нетронутый, лежал бутерброд со свиной грудинкой. Сквозь салфетку, в которую он был завернут, проступил жир. Был полдень. Гленн уже час как находился на своем рабочем месте. Хорошо сидеть в теплой компании, слушать разговоры, видеть живых людей. Гленн любил футбол, но сейчас он думал о другом.

Его все еще мутило после морга. Надо бы поесть, подпитаться энергией, он приехал в морг в полдевятого и еще не завтракал – но в горло ничего не лезло. Он мог только пить приторно-сладкий – как обычно – чай.

Детективы-констебли располагались на втором этаже полицейского отделения Хоува, в узкой комнате, где вдоль длинных стен стояли двенадцать столов – по шесть с каждой стороны. В дальнем конце отделенный шкафами для бумаг находился большой овальный стол для совещаний по профилактике правонарушений.

Сразу при входе в комнату располагалась рабочая зона с единственным на всех компьютером, древней электрической печатной машинкой и телевизором. В центре комнаты в потолок был вмонтирован монитор внутренней полицейской сети, по которому целый день показывали обновляющиеся раз в сутки описания разыскиваемых преступников, с пометками, являются ли они особо опасными или вооруженными, номера подлежащих задержанию машин и т. д. – все, о чем должны быть осведомлены сотрудники полиции Суссекса, включая фактические и запланированные показатели раскрываемости.

В данный момент на экране монитора яркими буквами было написано:

– Так вот, вызывают меня в субботу в полчетвертого утра, – рассказывал один из коллег Гленна. – Двое гомиков вечерком решили устроить себе ужин при свечах, чтобы создать «романтическую атмосферу». Ну, после того, как они получили от «романтической атмосферы» все, что хотели, они уснули. Сожгли к чертовой матери и свою квартиру, и еще три верхние. Была и жертва. Знаете кто? Кошка! Парень одной из квартир выкинул кошку из окна, и она погибла.

На улице Гленн влез в лужу, и у него промокли ноги. Костюм тоже был влажный. Из кондиционера шел холодный поток воздуха. Из окон сквозило.

Он взглянул в окно. Вид не очень-то: асфальтовая крыша нижнего этажа, автостоянка, гаражи. Ветки деревьев мотаются на ветру. Из ворот выезжает патрульная машина, «дворники» работают вовсю, смахивая дождь с ветрового стекла. Какой-то бедняга в пластиковом плаще проехал на велосипеде. Капюшон развевался за его головой, словно парус.

Петехиальное кровоизлияние в белки глаз. Ничего необычного, принимая во внимание смерть от удушья.

Патологоанатом сделал свое заключение. Личный доктор Коры Барстридж сказал представителю коронера, что она долгие годы принимала антидепрессанты. Вывод напрашивался сам собой. Гленн уже сейчас знал, что их молодой, подающий надежды коронер Вероника Гамильтон-Дили скажет на дознании, подводя итоги проделанной работы. Покойная была стареющей одинокой актрисой, которая не могла смириться с увяданием красоты, снижением доходов, отсутствием какой бы то ни было надежды. Самоубийство в порыве отчаяния.

Гленн глотнул чаю и тоже с отчаянием посмотрел на стопку папок и бланков на столе и канцелярской этажерке. Он не любил бумажной работы. «Перечень содержимого папки». «Информация по обвиняемому». «Информационный бланк решения по делу». «Перечень улик с описанием». «Бланк заявления о доследовании». «Список свидетелей». «Список вещественных доказательств». «Предостережения». Бесконечные бланки. Многие часы бумагомарания, которое никогда не кончалось. Все в отделе были перегружены бумажной работой. Это было и хорошо и плохо.

Отдел состоял из трех групп, по четыре детектива в каждой, и возглавлялся детективом-сержантом, у которого был отдельный кабинет. В каждой группе – трое мужчин и одна женщина. Сандры Дэнгем из их группы сейчас не было – она брала показания у жертвы изнасилования, готовясь к слушаниям в суде. Еще один их детектив, Майк Харрис, работал за столом напротив, а через узкий проход сидел Уилл Гуппи, последний член их команды и штатный шут отдела.

У худого как жердь, подстриженного под спецназ Гуппи чувство юмора было сродни его чудовищному вкусу в выборе галстуков. Ему нравилось считать себя культурным человеком. На стене рядом с его столом висел рисунок, на котором под двумя большими квадратами красовалась подпись: «Яйца Пикассо».

Людей в комнате пока было немного. Все соберутся к двум часам, к еженедельному рабочему совещанию, во время которого детективы докладывали о том, что они сделали за прошедшую неделю. Такие совещания хороши, когда неделя не прошла даром. У Гленна она не прошла даром: в пятницу посадили на два года мелкого квартирного вора, которого он поймал, а еще за ним числилась крупная дичь – парень, который в промышленных масштабах грабил ювелирные магазины.

Его мысли вновь вернулись к Коре Барстридж. Трупные мухи. Кошмарное зрелище ее лица под пластиковым пакетом. Ужасный конец. Быть любимицей всего света и покончить с жизнью в одиночестве, съеденной мухами.

Гленна передернуло.

Он подумал о патологоанатоме, спрашивающем, как могли мухи попасть внутрь пакета.

За последние три недели две актрисы практически одного возраста покончили с собой. Сначала Глория Ламарк, затем Кора Барстридж. Он услышал о смерти Глории Ламарк случайно, когда приехал в дом свидетеля за показаниями. Позднее он попытался узнать подробности, но о ней упоминала только «Таймс». Бедная Глория Ламарк. Что же с ней произошло? В свое время она много снималась, и некоторые из ее фильмов были просто отличными, но в середине шестидесятых годов ее карьера сошла на нет – как раз тогда, когда взошла звезда Коры Барстридж. «Когда-то они были соперницами на кинематографическом небосклоне, – вспомнил он. – Описанию их борьбы было уделено много места в книгах о кинематографе прошлых лет».

Гленн помнил, насколько красива была Глория Ламарк. Ее называли «английской Мерилин Монро», и в них действительно было сходство. У Глории было то же сочетание невинности и шарма, что и у Мерилин. Он помнил, как невинно она улыбалась в «Двойном нуле» с Майклом Редгрейвом и Гербертом Ломом, вытаскивая кошелек из кармана Майкла Редгрейва, когда они обнимались на танцевальной площадке.

– Гленн, это ты на прошлой неделе науськал патруль на «ягуар» на побережье? – не поворачивая головы, спросил Уилл Гуппи.

– На прошлой неделе? – В первое мгновение Гленн не мог понять, о чем разговор.

– Да ладно прикидываться! Я ехал в машине с тем патрулем, и мы его тормознули.

Теперь Гленн вспомнил. Он радировал о подозрительном «ягуаре» по дороге к Коре Барстридж.

– Вспомнил! Ну и что?

– Тоже мне полицейская ищейка! Знаешь, кто был за рулем?

– Кто?

– Старина Гленн Драри, вот кто! Гленн Драри, который только что запродался в «Ньюкасл юнайтед» за семь миллионов фунтов. Возможно, в этом году он станет лучшим нападающим Англии, а ты доложил, что он стырил свои собственные новые колеса. Неплохо!