Можешь себе представить, что Натальи Петровны известие ложно, как всегда. Машенька с 15 числа в Москве*. Я знаю это [от] Урусова, который был у них в тот день, когда я приехал, и от княгини, у которой был Петр Иванович* вчера же. Они знают, что я приехал, но я еще не был у них, нынче поеду обедать или вечером. Вот и все существенное. Захарьина постараюсь увидать. Но ты не можешь себе представить, как мало времени, когда есть дела, как мои, такие, как переговорить с Самариным, с Юркевичем, — дела, которые требуют сосредоточенного внимания. Я вчера, например, ничего не сделал с Самариным, потому что был уставши и не хотел кое-как высказать то, что мне нужно.
Прощай, душенька, до свиданья. Кроме мысленных потребностей, нет ничего на свете, чтобы хоть немножко занимало меня и отвлекало от мысли о тебе и доме. Это вчера мне показал театр. Ушел от скуки, не доглядев новую пьесу и игранную прекрасно. Скучно стало.
216. П. И. Бартеневу
1869 г. Февраля 6. Ясная Поляна.
Посылаю последние листы пятого тома*. Это последние и последний раз. Ради бога, не покидайте меня и просмотрите эти листы так же, как вы просмотрели предпоследние, и поторопите Риса набирать, печатать и выпускать книжку. Эти листы по содержанию лучше мною проверены, чем прежние, только корректуры и рукопись очень измараны и местах в двух не сделаны переводы. Дети мои вне опасности, как могут быть вне опасности после 10 дней в скарлатине.
В случае если бы все-таки нашлось что-нибудь очень безобразное, пришлите мне все через Риса с нарочным. Но я этого не желаю.
До свиданья. Мне ужасно совестно мучать вас, но утешаюсь тем, что последний раз и что вы всегда были так обязательны.
Как скоро поправятся дети, я приеду в Москву*, но надеюсь, что все будет уже отпечатано*.
Благодарю вас за то, что обласкали Ивана Ивановича*.
Да, еще, ежели найдете удобным, напечатайте в «Архиве» прилагаемое объяснение.
Ваш гр. Л. Толстой.
6 февраля.
На отдельном листке:
В напечатанном в… № «Русского архива» мною объяснении на книгу «Война и мир» было сказано, что везде, где в книге моей действуют и говорят исторические лица, я не выдумывал, а пользовался известными матерьялами*. Князь Вяземский в № «Русского архива» обвиняет меня в клевете на характер императора Александра и в несправедливости моего показания*. Анекдот о бросании бисквитов народу почерпнут мною из книги Глинки, посвященной государю императору, страница такая-то*.
217. П. И. Бартеневу
1869 г. Февраля 10…15? Ясная Поляна.
Петр Иваныч!
Сделайте милость, напечатайте в «Русском архиве» мою заметку*. Мне необходимо это.
Ежели вы не нашли того места, то только потому, что не брали в руки «Записки» Глинки, посвященные (кажется, государю), 1-го ратника ополчения.
Пожалуйста, найдите и напечатайте. У меня на беду и досаду пропала моя книга Глинки. И напечатайте поскорее, чтобы вышло вместе с 5-м томом. «В объяснении моем, напечатанном… сказано…»
В №… князь Вяземский, не указывая, на основании каких матерьялов или соображений, сомневается в справедливости описанного мною случая о бросании государем бисквитов народу. Случай этот описан там-то так-то. Пожалуйста, любезный Петр Иванович, потрудитесь взглянуть в книгу эту и напечатайте это*. Очень меня обяжете.
Ваш Л. Толстой.
218. А. А. Фету
1869 г. Мая 10. Ясная Поляна.
10 мая.
Любезный друг!
Получил ваши книги и письмо*, и за то и другое очень благодарю. О Третьякове — не знаю, никого не хочется*. Участие ваше к моему эпилогу* меня тронуло. Юркевичу я читал, и он на мои речи ничего не сказал мне, кроме отрывка из своей лекции*. Главное же, почему я не бо[юсь?]*, потому, что то, что я написал, особенно в эпилоге, не выдумано мной, а выворочено с болью из моей утробы. Еще поддержка то, что Шопенгауэр в своей «Wille»* говорит, подходя с другой стороны, то же, что я. Я жду каждую минуту родов жены*. Если бог даст благополучно, то, так как вы меня знать не хотите, я к вам непременно приеду.
Ваш Л. Толстой.
219. A. A. Фету
1869 г. Августа 30. Ясная Поляна. 30 сентября*
Получил ваше письмо* и отвечаю не столько на него, сколько на свои мысли о вас. Уж, верно, я не менее вашего тужу о том, что мы так мало видимся. Я делал планы приехать к вам и делаю еще, но до сих пор вот не был. 6-й том, который я думал кончить 4 месяца тому назад, до сих пор, хотя весь давно набран, — не кончен*.
Знаете ли, что было для меня нынешнее лето? Неперестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения и читал и читаю (прочел и Канта), и, верно, ни один студент в свой курс не учился так много и столь многого не узнал, как я в нынешнее лето.
Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей*.
Вы говорили, что он так себе кое-что писал о философских предметах. Как кое-что? Это весь мир в невероятно ясном и красивом отражении.
Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его?*
Мы бы издали вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться имя его неизвестно. Объяснение только одно, — то самое, которое он так часто повторяет, что, кроме идиотов, на свете почти никого нет.
Жду вас с нетерпением к себе. Иногда душит неудовлетворенная потребность в родственной натуре, как ваша, чтобы высказать все накопившееся. Душевный поклон Марье Петровне.
Ваш Л. Толстой.
Уже написав это письмо, решил окончательно свою поездку в Пензенскую губернию для осмотра имения, которое я намереваюсь купить в тамошней глуши. Я еду завтра, 31, и вернусь около 14-го.
Вас же жду к себе и прошу вместе с женой к ее именинам, то есть приехать 15 и пробыть у нас, по крайней мере, дня три.
220. С. А. Толстой
1869 г. Сентября 4. Саранск.
Пишу тебе из Саранска, милый друг. Доехал почти до места. Отсюда 46 верст. Я беру вольных и еду прямо до места.
