Уильям виновато опустил голову.

– Никуда не годится, Уильям. Мы никогда не продвинемся ни на шаг вперед, если не будем над собой работать.

– Знаю, Юлия… Не буду больше. Пожалуйста, приходи скорее домой. Я так без тебя скучаю.

Для Уильяма столь свободная обстановка в семье в присутствии Мэри могла действительно оказаться чреватой опасностями. Он испугался чувства свободы и понимал, что может потерять над собой контроль. Все встанет на свои места, когда Юлия вернется. Она будет наставлять его на путь истинный, учить, как правильно поступать, чтобы ни он, ни их сын не допускали промахов в своем поведении.

Чарльз, игравший уголком одеяла в ногах кровати, изо всех сил потряс им, говоря матери при этом:

– Я – привидение, я охочусь за тобой! Ууу-уу!

– Кто научил тебя таким глупостям? – строго спросила Юлия.

– Тетя Мэри. Мы играли в привидения по утрам. Ноздри Юлии угрожающе затрепетали. Мысли о том, что ее сын находится с кем-то в кровати, кроме нее, казалась ей анафемой. Это было первое предательство.

– Ты забираешься в кровать к тете Мэри? – спросила она ледяным тоном.

– Мы играем в привидения каждое утро, – пролепетал ничего не подозревающий ребенок.

– Выйди и подожди за дверью. Я хочу кое-что сказать папе.

Чарльзу было слышно, как они о чем-то спорили за дверью. Он сидел в выкрашенном коричневатой краской коридоре и ждал. Впервые он слышал, что его отец возразил матери. Чарльз надеялся, что мать останется в больнице навсегда. Он мог бы в этом случае навещать ее каждый день, но жить бы он предпочел с тетушкой Мэри и с отцом. Отец вышел из палаты красным и расстроенным.

Вдвоем они зашли в палату для новорожденных, чтобы взглянуть на Элизабет, которая махала им своими кулачонками за стеклянной перегородкой. Лицо Уильяма просветлело и, склонившись к Чарльзу, он сказал:

– Это наша малышка. Скоро она будет дома с нами, и ты сможешь ее подержать.

Чарльз пытался изобразить на лице подобающее моменту выражение. На самом же деле ему больше хотелось иметь трехколесный велосипед, а не сестренку.

На следующий день Юлия вышла из больницы и вернулась домой с малышкой. Мэри полностью оказалась свободной, и Уильяму было велено взять машину господина Фурси и отвезти ее домой в Пурли, к Джозефу. Мэри не стала дожидаться, когда Юлия вернется домой. Как только Уильям, смущаясь, рассказал ей о разговоре с Юлией накануне вечером, Мэри философски улыбнулась и заметила:

– В этом – вся Юлия. Никого не допустит в свои владения. Ну, вот и настал конец твоей свободы.

Затем она вдруг серьезно взял Уильяма за руку, предупредила:

– Смотри в оба за Юлией. Чарльз, ведь – твой сын. Сделает она из него умника и мямлю. Помнишь Майкла?

Уильям и в самом деле вспомнил про Майкла с его надменной ухмылкой и смешными приятелями.

– Если я тебе понадоблюсь, не стесняйся, – сказала Мэри. – Присылай парня к нам погостить. Мы с Джозефом постоим за себя. Семья не очень уж жаждет нас видеть, ведь все они стали такими важными.

Уильям кивнул. Они вдвоем сидели перед камином. Уильям, несмотря на все наказы Юлии, был в одной только рубашке, поскольку только что поужинал, причем, ужин тоже состоял из запретных блюд: рыбы с чипсами. Уильям съел две маринованные луковицы, но знал, что Мэри не будет думать о нем хуже, даже в том случае, если он выпустит газы во сне. Отблески огня освещали голые, свободные от неудобной тесноты чулок, ноги Мэри. Ноги были белыми и пухлыми, с полными, покрытыми красновато-багровыми паутинками сосудов, икрами. У Юлии ноги были безупречной формы, но он никогда не видел их без чулок. Поэтому, глядя на ноги сидевшей напротив него Мэри, думал, что ему было все равно, если бы ноги Юлии были такими же, как у Мэри, если бы Юлия только его любила.

Как часто в течение супружеской жизни он будет ощущать приступы одиночества. В такие моменты ему казалось, будто всю свою жизнь он проводит в стеклянном ящике. В пределах этого замкнутого стеклом пространства он сохранял иллюзию того, что они с женой любят друг друга. Только изредка, как, например, в присутствии дружески расположенной Мэри, его иллюзия растворялась, и он чувствовал себя одиноким и беззащитным.

Он быстро справился со своими эмоциями, торопливо поднялся с кресла и пожелал спокойной ночи. Только ночью, одиноко лежа в своей кровати, Уильям успокоился. Конечно же, Юлия любила его. Просто ей хотелось для всех них чего-то еще большего. Но Мэри права в отношении мальчика. Отныне Уильям попытается проводить с ним больше времени.

– Эмили, плакать – нехорошо, – сурово сказала тетя Беа. – Рейчел должна поступить в школу-интернат, где сможет подружиться с другими девочками ее возраста. Здесь она слишком изолирована.

– Но ведь кроме нее у нас ничего нет, – всхлипывала Эмили, и ее плечи при этом вздрагивали.

Рейчел, которая уже выросла из своего маленького стульчика на колесиках и теперь заняла положенное ей место за маленьким чайным столиком, тревожно поглядывала на своих тетушек. Об этом интернате твердили уже несколько недель. Но Рейчел обладала удивительной способностью отгораживаться от реальной жизни, погружаясь в свой собственный внутренний мир. Она научилась этому за долгие часы, проведенные в постели, к которой была прикована ревматизмом. Для нее изоляция оказалась частично вынужденной на целых два года, что мобилизовали ее внутренние ресурсы, закалившие ее на всю оставшуюся жизнь. Кроме того, Рейчел целиком и полностью жила в женском мире восприятий и ощущений тетушки Эмили, поэтому оставалась абсолютно невосприимчивой ко всему остальному внешнему окружению.

– Перестань рыдать, Эмили. Ты только расстраиваешь ребенка, – сказала тетя Беа, которая ненавидела проявления каких бы то ни было чувств. – Рейчел, дорогая, мы решили, что тебе лучше поступить в интернат при монастыре Святой Анны. Мы уже договорились там о встрече с монахинями на следующей неделе.

– Но мы ведь ничего еще не решили, – возразила тетя Эмили, но тетя Беа оставалась непреклонной. Рейчел никак не могла решить, которая из тетушек права: сердце ее разрывалось на части. С одной стороны, ей нравилось жить в домашнем уюте, в окружении забот двух тетушек, кухарки и собак, но, с другой стороны, она начинала чувствовать острую необходимость иметь друзей. Проводя долгие часы в кровати после ухода репетитора, она читала все подряд, что только попадалось ей в руки.

Тетушка Эмили отправлялась каждую неделю на своей маленькой машине в местную библиотеку. Она, к счастью, не склонна была воспитывать Рейчел в духе тети Беа, чьи вкусы ограничивались Джейн Остен и Томасом Харди. Нет, тетя Эмили советовалась с помощницей библиотекаря, которая только что закончила школу, и вместе они подбирали книги: приключенческие рассказы Энид Блайтон, и роман «Францисканцы», им нравилась книга «Что натворила Кэти», захватывали воображение – «Хейди», «Ласточки и Амазонки». По пути из библиотеки домой тетя Эмили заходила выпить чашечку кофе в магазинчик Анны, рядом с газетным киоском, где забирала для тети Беа экземпляр «Таймс», а для Рейчел – «Беано», «Денди», «Веселые картинки». Комиксы были их общим секретом, который бы тетя Беа никогда не одобрила. Рейчел очень нравилось лежать в постели и мысленно представлять, как тетя Эмили проезжает по городу. Прикованная болезнью к кровати, она видела весь внешний мир в мельчайших деталях: вот массивные сосновые перила, отделяющие книги от посетителей библиотеки. Она отчетливо помнила, как, будучи ребенком, замирала от восторга, проходя с разрешения двух библиотекарш в очках мимо огромного стола за этот барьер. Она вспоминала густой запах самих книг и приятный момент выбора очередной книги, когда глаза просто разбегались от их множества.

Рейчел представляла себе, как тетушка Эмили слегка пыхтела, когда ей приходилось наклоняться или тянуться, чтобы достать с полки очередную книжку.

Затем, набрав полную охапку книг, проходя по гулкому и натертому до блеска полу, она возвращалась снова к столу. Здесь библиотекарша справлялась о здоровье Рейчел, к которой в библиотеке относились с большим сочувствием и симпатией. Самая молоденькая библиотекарша однажды даже изъявила желание прийти и почитать Рейчел вслух. Такой поступок очень смутил Рейчел, которая просто ненавидела, когда кто-нибудь ей читал.